— Кстати, — добавил Портнов, — на сей раз ставить будете лично вы. У Екатерины есть более важная функция. Она будет компенсировать…

— А можно, — Катенька сделала из губок трогательный бантик, — Алена Петровна будет компенсировать? А я в следующий раз, а?

— Этот директор, — внезапно заговорила мумия Алены Петровны, — очень… проникающий. Я Саню еле закрыла. Я одна не справлюсь.

— Вот видите, Екатерина? А вы, Емельян Павлович, уж постарайтесь завестись. Пусть все ваши мысли будут поглощены жаждой наживы, хорошо? И от директора, мысли читающего, тоже постарайтесь держаться подальше. И ни в коем — слышите? — ни в коем случае не подавайте ему руки. Даже если он захочет лично поздравить вас с выигрышем.

— Вы все зануды, — сказала Катенька. — Я уже никуда не хочу ехать. Муж, скажи, чтобы мне принесли ледяного шампанского.

И ещё полчаса вся компания, уже готовая куда-нибудь идти, наблюдала, как Катя мстительно потягивает шампанское.

3

Первой неожиданностью, с которой пришлось столкнуться Леденцову, оказались телохранители. Трое из ларца, одинаковы с лица. Не слишком одинаковы, но в среднем неразличимы. Звали их в сумме Пётр, Владимир и Владимир, но кто есть кто, Емельян Павлович так и не запомнил. На всякий случай решил, что будет использовать обращение “извините, пожалуйста”, а если совсем припрёт — “Владимир”.

Зачем эти дюжие ребята приставлены, Леденцов спрашивать не стал. Не захотелось ему об этом спрашивать. А вот о бодрой тётушке, чем-то неуловимо напоминающей Алену Петровну, поинтересовался.

— Ваш компенсатор, — пояснил Иван Иванович. — Зовут её Елена Кимовна.

— Вместо кого это?

— Не вместо, а в дополнение. С кибернетикой знакомы?

— Бог миловал.

— Жаль. Не пришлось бы объяснять, что такое избыточность системы. Скажем так: бережёного должен беречь не только бог, который вас миловал. Необходим ещё один бог, запасной.

Елена Кимовна тут же принялась активно шушукаться с Алёной Петровной, и та ей охотно отвечала. Так что вскоре Емельян Павлович путался и в компенсаторшах.

Третья неожиданность была самой неприятной. Её звали Сергей Владиленович. Он уже совсем не напоминал текстолога-алкоголика. Вернее, напоминал текстолога-алкоголика, которого обогрели, умыли и приодели. Дорогой пиджак имел на нём вид обносков, чисто выскобленное лицо почему-то казалось небритым, а глаза горели такой радостью, что Леденцова стало мутить.

— Этот ещё зачем? — прошипел Емельян Павлович Портнову.

— Вспомнил ещё одну поговорку, — невозмутимо ответил тот. — “Боржоми следует пить заблаговременно”. А теперь извольте одеваться.

И отвёз всю компанию в очень дорогое место. Настолько дорогое, что Катенька простила всем и все. Пока старшие компенсаторши деловито выбирали себе костюмы, непроизвольно косясь на ценники, их юная подруга оторвалась на всю катушку. И почти оторвалась от грешной земли. Она перемерила весь магазин, и вскоре половина продавщиц сгрудилась возле неё, монотонно повторяя:

— Это ваш стиль! Это ваш фасон! Берите, даже не думайте!

Саня оттянул на себя двух работниц прилавка. И не столько выбирал прикид, сколько строил глазки и бровки.

Емельян Павлович удостоился внимания всего одной продавщицы. Но и она вылила на него тёплый ушат непривычной для провинциала любезности.

— Вам нужен деловой костюм? Или для встреч с дамами?

— Я женат, — сказал Леденцов и зачем-то продемонстрировал свою окольцованность, — и эта шустрая блондинка — моя супруга.

— Понятно. Значит, для бизнес-встреч?

— Честно говоря, не совсем. Мне нужен костюм для казино. Хочу выиграть там небольшую кучу денег.

Ни один мускул не дрогнул на тренированном лице девушки.

— О'кей. Сделаем вам самый удачливый костюм. У вас есть предпочтения?

— Есть. Я хочу все это как можно быстрее закончить.

— Замечательно. Вам нужен серый костюм-двойка в полоску. Однобортный, естественно. Галстуки вы не любите? Значит, рубашка-стоечка.

Емельян Павлович решил, как только эпопея с одеванием закончится, дать продавщице на чай. На крепкий чай, с сахаром и лимоном. Он терпеть не мог, когда его спрашивали о предпочтениях там, где их быть не могло. Злился на таксистов, которые интересовались, каким маршрутом его лучше везти. А парикмахерш, которые начинали обслуживание с вопроса “Как будем стричься?”, ненавидел до рези в глазах. Поэтому всегда стригся у мастера Наташи — она покорила его, когда при первой же встрече усадила в кресло и молча принялась орудовать ножницами.

Все уже были одеты, когда Катенька смогла определиться с платьем. К удивлению Леденцова, оно было на вид скромным, без всяких рюшечек-блёсточек. К ещё большему его удивлению, супруга в этом “простеньком” наряде (за полторы штуки долларов) выглядела неотразимо.

Даже Иван Иванович, дожидавшийся их у входа в магазин, прочувствованно поклонился и поцеловал Катеньке пальцы. Но это оказалось только началом процесса.

— Причёску, — заявила она. — К этому платью нужна особенная причёска. Иван Иванович, вы же знаете, где здесь можно быстро и хорошо уложиться?

“В нашем номере, на кровати”, — хотел сказать Леденцов, но не рискнул. Да и сам он в новом, невероятно дорогом костюме чувствовал себя несколько по-иному. В родном областном центре он всегда носил приличную одежду, но этот костюм существовал в ином измерении — и напористо тащил Емельяна Павловича в это измерение за собой.

По приезде в салон “Прелестница” он понял, что не только время — деньги, но и наоборот. Цены здесь были такими, что очередей (вечный бич дамских парикмахерских) не наблюдалось. Мастера нашлись даже для Елены Кимовны и Алены Петровны. Хотя, возможно, дело было просто в страстном желании Леденцова поскорее закончить приготовления — “топор” сработал и здесь.

В результате неокультуренными остались только Сергей Владиленович и Иван Иванович. Первого улучшать — только деньги тратить, а второй сразу заявил:

— Без меня, милые мои, я пока на глаза местным ребятам показываться не хочу.

— Боитесь, что ваши чёрные мысли прочтут? — улыбнулся Леденцов.

— Боюсь обратного.

— Вы что, не в курсе? — пришёл на помощь вылощенный До предела Саня. — Иван Иванычевы мысли зашифрованы, как письма Штирлица на родину.

— Вы их не можете прочитать?

— Я их не могу обнаружить, — Саня доверительно наклонился к Леденцову. — Я так думаю, это киборг из будущего. У него все мысли протекают исключительно по проводам.

— Ну что же, — киборг из будущего ещё раз осмотрел штурмовую команду, — теперь вы вызовете зависть нужного оттенка и немедленно привлечёте внимание. Лимузины ждут.

Усаживаясь в нечто чёрное, длинное и американское, Емельян Павлович заметил, как Иван Иванович неторопливо проследовал к ближайшей остановке троллейбуса.

4

Хотя Леденцов и компания оказались в “Жар-птице” не впервые, их приход в новом обличье стал событием вечера. Поначалу все внимание досталось Катеньке. Симпатичная девушка в приличном платье привлекает внимание, а эффектная дама в великолепном наряде заставляет замереть с отвисшей челюстью. Мужчины были поражены в сердце, женщины — под дых. Один из Владимиров максимально строго торчал возле Катеньки, и тем не менее Емельяну Павловичу приходилось время от времени подходить к ней и обозначать право собственности: приобнимать, шептать на ухо или чмокать в излишне открытое плечико.

Но вскоре началась игра, и значительная часть внимания перешла к Леденцову. Он ставил небрежно, но эффектно. Первую ставку, как честный человек, решил отдать казино. Выпало “зеро”. А уж затем пошёл во все тяжкие, лёгкие и полусредние. Наставление Ивана Ивановича о “четырёх-пяти разах” быстро выветрилось у него из головы, он ставил и ставил. Выигрывал и выигрывал.

Видимо, дорогой костюм повлиял на его восприятие жизни. Леденцов впервые в жизни честно захотел много денег.

Вдруг Емельян Павлович осознал, что давно уже выпустил из зоны своего внимания все, кроме горы фишек. Он завертел головой и с облегчением обнаружил Катеньку по левую руку от себя. Она была прекрасна, но надута (потом Леденцов узнал о причине надутости — Саня вовремя оторвал её от азартного боления и напомнил, что пора компенсировать). За плечом пыхтел верный лингвист-усилитель. Он скромно радовался и гордился в сторону публики: “Это мы! Это я и хозяин! То есть хозяин и я”.

Только теперь Емельян Павлович вспомнил о главной цели своего визита. Он поставил немного на красное и зажмурился. Мысленный “фонарик” ярко осветил шарик, остановившийся на неясной, но явно красной ячейке. След “отбойника” обнаружился, но не в виде зеркала, а вформе куска слюды. Леденцов немного поиграл с ним, постепенно убавляя яркость “фонарика”, а потом снова её усиливая. Однако тут он услышал “Ставки сделаны, ставок больше нет” и решил, что хватит баловаться. Слюда под воображаемым прожектором не просто расплавилась, а словно бы испарилась.

Выпало красное.

Теперь следовало выявить и обезвредить самых ярких компенсаторов.

Не раскрывая глаз, Леденцов попросил Катеньку:

— Поставь все на день нашей свадьбы.

Насколько он помнил, это было 23.

Емельян Павлович кожей почувствовал, что место перед ним опустело. Соседи по игре затаили дыхание.

— Попроси наших дам отойти. И сама не ком… не заботься обо мне.

“Не хватало ещё своих повредить”, — подумал он и начал представлять шарик, замерший на цифре 23. Цвета он не помнил, но это было и не важно. Что-то вязкое, глицериновое попыталось окутать шарик и утащить его в неопределённую серость. Видимо, местные компенсаторы врубились на полную мощность. Леденцов усмехнулся. Секунду он колебался с выбором, а потом представил себе плотную фланелевую тряпочку. И вытер с вибрирующего шарика глицериновую слизь. Насухо.

“Ставки сделаны”. Треск колеса. Дыхание, замершее в сотне глоток…

— Двадцать три. Красное.

И резкий, полный разочарования, выдох. Емельян Павлович раскрыл глаза. Белый, как Майкл Джексон, крупье сгребал фишки к себе.

— Палыч, — глаза Катеньки пылали неукротимым мщением, — ты что удумал? Или ты забыл день нашей свадьбы? Двадцать первого, а не двадцать третьего! С утра ещё дождь был!

Емельян Павлович понял, что сейчас покраснеет. Он обернулся и наотмашь посмотрел на Саню.

— Не отдам, — слабо запротестовал тот, — у меня всего пара штук в заначке.

Но всё-таки высыпал горсть фишек в леденцовскую ладонь.

Все проигранное Леденцов вернул за пять ставок. Ни слюда, ни глицерин больше не появлялись.

5

— И что это такое было? — впервые Иван Иванович разговаривал с Емельяном Павловичем, как завуч с нашкодившим пятиклассником.

Леденцов мысленно признавал за ним такое право. Поэтому не протестовал. Сходство с педсоветом дополнялось тем, что Иван Иванович сидел в кресле, а Емельян Павлович стоял перед ним — боялся помять только что выглаженный костюм.

— Я же просил, — сказал Портнов и скрестил руки на груди, — всего три-четыре выигрыша. Не очень больших. Мы могли бы вычислить и пройти всю их оборону. Одного за другим. А теперь придётся…

Иван Иванович махнул усталой рукой на Леденцова и обратился к его верному усилителю.

— А вы, Сергей Владиленович? Вы что, не могли вовремя сообразить, что следует слегка умерить прыть? Не оправдывайтесь. Сегодня остаётесь в номере.

Бывший лингвист и не пытался оправдываться. Он втянул голову в плечи так, что вовсе остался без шеи.

— Об Александре вообще разговор особый. Если сей юноша окажет нам честь присутствием, попросите его не отвлекаться на покер и юных дев. Впрочем, не стоит, не просите. Разве что для тренировки голосовых связок.

После чего Портнов повернулся к компенсаторшам.

— Вы, милые дамы, вели себя образцово. Особенно Екатерина. Вы были очень естественны. И очень хорошо дифференцировали воздействия.

Катенька, которая совсем уже собиралась возгордиться, захлопала накрашенными глазками.

— Вы быстро разобрались, — пояснил Иван Иванович, — что будет мешать вашему супругу, а что можно не компенсировать. Если бы вы ещё догадались приглушить его вызывающее везение… Но и так хорошо вышло. Алена Петровна и Елена Кимовна — без комментариев. Просто образец поведения, находились в тени, работали чётко.

Тётушки кивнули практически синхронно. Емельян Павлович обратил внимание, что и на них дорогие наряды оказали влияние — дамы смотрели на мир куда увереннее, чем в униформе советских пенсионерок.

— Однако теперь диспозицию придётся несколько поменять. Вы будете прикрывать не только господина Леденцова, но и нашего беспечного друга Александра. Хорошо ещё, что хозяева казино пока не сообразили, что происходит…

Емельян Павлович слушал инструктаж Портнова и хмурился.

“Откуда он такой взялся на мою голову? — размышлял Леденцов. — Спрашивать бессмысленно, да и не сейчас это делать. И как вообще всё это случилось? Я, взрослый разумный человек, скептик до мозга костей включительно, оставил без присмотра бизнес, поверил в какую-то мистику, сам чуть ли не колдовством занимаюсь…”

— Вы слышите, друг мой?

Леденцов вздрогнул. Портнов обращался к нему.

— Да… Что?

— Я говорю, ваша цель — не завладеть всей наличностью данного заведения, а вызвать на себя главный калибр. Нужно заставить обнаружиться их мастера сглаза.

— Обнаружить и…

— …и нейтрализовать. Опыт у вас уже есть, — Иван Иванович единым движением головы указал на лингвиста и Катеньку.

Леденцов покорно кивнул…

За следующие три дня Емельян Павлович стал достопримечательностью “Жар-птицы”. Специалистов по безопасности он стал узнавать не только в лицо, но и по запаху. Видимо, эти ребята решили, что Леденцов Жульничает, поэтому отирались поблизости. Настолько поблизости, что в Соединённых Штатах Америки на них можно было бы подать в суд за сексуальные домогательства. Емельян Павлович уже собирался попросить собственных телохранителей обеспечить ему больше жизненного пространства, но к середине второго дня охранники казино вдруг перестали дышать ему в затылок. Зато Леденцов снова почувствовал сопротивление компенсатора — и гораздо более осмысленное, чем ранее.

Емельяну Павловичу пришлось немало попотеть, прежде чем он смог пробиться сквозь вязкую защиту (на сей раз она представлялась ему чёрной и густой, как смола).

— Хорошо, — заявил Иван Иванович, получив отчёт (то есть пару минут подержав за руку Саню), — это не просто штатный компенсатор. Это профессионал. Готовьтесь, завтра будет хуже.

— Два профессионала? — спросил Леденцов, массируя себе веки.

— Один. Но очень хороший. Лучше, чем сегодня. Или отличный компенсатор, или сам “отбойник”. Хотя последнее вряд ли. Рано ещё.

Отличный компенсатор оказался довольно симпатичной дамой, пусть и несколько высокомерной. Когда Саня указал на строгую стриженую брюнетку в изящных очках, Емельян Павлович даже испытал полузабытое за месяцы женитьбы желание приударить. Катя учуяла это мгновенно — и безо всяких потусторонних штучек, специальным женским чутьём. Леденцов чуть не вскрикнул от предупредительного щипка в бедро, сосредоточился и начал ворожить ставки.

Брюнетка сложила руки на невысокой груди и уставилась внутрь себя. Емельян Павлович тут же ощутил её сопротивление. Густая, холодная и неоднородная масса хлынула в пространство леденцовских фантазий. Компенсаторский “бетон” намертво фиксировал реальность, и луч мысленного “фонарика” не отражался, не рассеивался, а таинственным образом поглощался костенеющей субстанцией.

Леденцов проиграл подряд четыре ставки. Зрители и игроки загудели, как стадо слонов, поражённых насморком. Все уже привыкли к нечеловеческому везению уверенного в себе мужчины, но теперь фортуна явно сменила милость на гнев. Емельян Павлович мимолётно отметил про себя, что злорадствующих было меньше, чем сочувствующих, — и снова сконцентрировался на противобетонных работах.

— Емельян Павлович, — прошептали ему на ухо, — может, уже усиливать можно?

Леденцов оглянулся и чуть не сплюнул, обнаружив преданный взгляд Сергея Владиленовича.

— Конечно, усиливать, — процедил он, — ты что, не видишь?

Текстолог в отставке мелко затряс головой, ссутулился и прикрыл глаза. Сразу стало легче. Луч фонаря уплотнился, приобрёл отчего-то синий оттенок и принялся вгрызаться в бетонную оболочку. Окаменевшая масса зашипела и начала испаряться. Сквозь полуприкрытые веки Емельян Павлович заметил, что расслабившаяся было дама в очках вся подобралась. Мысленное пространство тут же заполнилось новой порцией цементирующего раствора. Леденцов снова, как и три дня назад, почувствовал охотничий азарт. Емельян Павлович зажмурился. Он уже не думал о зрителях. Существовали только он и эта наглая особа, которая посмела ему противостоять.

Нет, не только он! Были ещё его помощники, его глаза, уши, руки.

— Катя! — приказал Леденцов. — Тринадцать. Половину всего.

Возможно, Катенька и посчитала такую ставку слишком крупной. Возможно, ей казалось такое поведение (после четырёх проигрышей!) слишком рискованным. Но все тем же специальным женским чутьём она сообразила, что возражать — себе дороже.

Емельян Павлович очень отчётливо, до рези в закрытых глазах, представил себе шарик на числе 13. Слой белого и густого раз за разом закрывал эту ячейку, и тогда Леденцов напрягался ещё сильнее. Луч стал ослепительным и тонким. Он даже зазвучал на невыразимо высокой ноте. Он уплотнился так, что “13” едва помещалось в круге света… И “бетон” вдруг, в одно мгновение, исчез!

Немедленно пришло осознание боли. В голове словно лопнула какая-то крепёжная деталь. Емельян Павлович раскрыл левый глаз. Потом правый. От боли он плохо соображал, но что-то было не так. Что-то…

Рулетка ещё не остановилась! Шарик продолжал с дробным стуком перескакивать с ячейки на ячейку. Целых пять секунд Леденцов смотрел на вращающееся колесо, пока не спохватился и постарался ещё раз вызвать в воображении нужную картинку.

Он не успел.

Просто не хватило времени, чтобы сконцентрироваться.

— Зеро! — сообщил крупье, и толпа разочарованно загомонила.

Представление “Эх, везунчик!” завершилось фарсом. Зрители начали разбредаться.

Емельян Павлович, не таясь, рассматривал незнакомку в очках. Теперь ему хотелось не приударить, а врезать по самодовольной роже. Брюнетка тоже не отводила взгляда. Она даже не торжествовала. У неё был вид виртуоза-профессионала, который отыграл очередной скрипичный концерт на одной струне и теперь принимает заслуженные поздравления (“Ничего особенного, господа. Я делаю это каждый четверг”).

Леденцову не было жалко денег. В конце концов, это были не его деньги. И выигрышем распоряжался бы тоже не он. Но вот так, хитростью, победить его! Мастера силы!

Все последующее Емельян Павлович проделал не задумываясь. Он не стал размениваться на ерунду. Он действительно ударил — не кулаком, как хотелось, а мыслью… как хотелось не меньше. Мысль оказалась нехитрая. Можно сказать, мелочная. Но очень действенная.