— Глупости это! Не буду я такого говорить!
— Тогда с тобой знаешь что сделают? Из школы выгонят!
— Не выгонят! Я самый умный в классе! Если меня выгонять, то всех остальных тоже гнать надо!
Это было правдой. Архипыч никогда особо не зубрил, но получал одни «пятаки». Я тоже ходил в отличниках, но некоторые пятерки давались мне нелегко. Особенно по русскому языку — ну не мог я написать длинное слово, чтобы не было в нем исправлений! А по рисованию мне четверку вообще только из жалости поставили. Я прямую линию даже по линейке ровно провести не могу. Очень стараюсь, но все без толку. Эх, изобрести бы такую штуку, чтобы она сама линии рисовала! Кнопку нажал — линия, вторую нажал — круг, третью — какой-нибудь хитрый график, как в газете «Правда» на второй странице. А если бы штука еще сама ошибки исправляла… Но это уже, конечно, фантастика.
А вот Женька и математику с русским здорово знает, и по истории все даты помнит, и рисует почти как настоящий художник. Прав он, не выгонят такого хорошего ученика. Да я и сам не верил, когда говорил. Так, припугнуть хотел.
— Ну, ругать будут!
— Пусть ругают! Поругают и отстанут!
Возразить было нечего. Хотя очень хотелось. Я понял, что завидую Женьке. Вот я очень не люблю, когда меня ругают. Не потому, что папа с мамой меня ругают, — честно говоря, они дома редко бывают. Просто не люблю, и все. Тут я вспомнил просьбу бабушки Архипыча.
— А тебя бабушка домой ждет, — мстительно сказал я. — Волнуется.
Женька тут же дернулся, чтобы слезть, но удержался. Только девчонки бегут домой по первому зову. Мы еще немного поболтали, но минут через пять Архипыч небрежно сказал:
— Проголодался я что-то. Пойду перекушу. Пока.
— Пока, — ответил я.
Женька лихо спрыгнул на землю и пошел неровной походкой — как будто ему очень хочется побежать, но надо сдерживаться.
Через пару метров он все-таки не выдержал и припустил бегом. Я залез в середину груши и еще немного посидел. У меня на шее, на одной ленточке с ключом, болтались старые папины часы, так что я мог следить за временем. Папа из своего обкома раньше девяти не придет, мама и того позже — она в вечерней школе работает.
Но скоро стало совсем скучно, и я поплелся домой. Вдруг я сообразил, что не сказал Женьке одну очень важную вещь, похолодел и бросился в подъезд со всех ног.
Как бешеная пуля, я взлетел на свой четвертый этаж, быстро открыл дверь и схватился за телефон. На сей раз трубку взял сам Женька, и это было кстати.
— Ты только никому не говори, что я тебя про собрание предупредил! — выпалил я.
— Почему?
— Мне сказали, чтобы… что это должно стать для тебя…
Я попытался вспомнить слово, которое употребила Васса, но не смог.
— Ну, в общем, неожиданно должно быть!
— Хорошо, не скажу! Пока.
Я положил трубку и немножко посидел. Меня все еще немного подташнивало. Неожиданно входная дверь распахнулась — я даже вздрогнул. На пороге стоял папа, но заходить не спешил.
— Что это? — строго спросил он, указывая на замок с наружной стороны.
Я промолчал. Вопрос, как говорит мама, риторический. В замке торчал мой ключ вместе с ленточкой и привязанными к ней часами.
— Хорошо, что я пораньше домой пришел. — Папа достал ключ из двери, вошел и прикрыл дверь за собой. — А если бы какой-нибудь вор?
По тону было понятно, что папа настроен на долгий разговор про всякие важные вещи. Нужно было срочно что-то делать.
— Извини, папа! Я просто задумался, мне завтра про бойкот Олимпиады на политинформации надо рассказать, а я не все понимаю.
Папа сам заядлый рыбак, но тут он клюнул не хуже какого-нибудь ерша.
— А что там не понимать? — Он сел в кресло, отложил ключ в сторону и принялся снимать ботинки.
— Ну вот почему США не хотят ехать на Олимпиаду? Боятся проиграть?
— Да нет, — усмехнулся папа, — тут все сложнее. Помнишь, мы про холодную войну говорили?
Я кивнул. От сердца отлегло — папа пошел по новым рельсам.
— Так вот, в этой войне все средства хороши…
Синичка, 11 апреля 2018 года
Следующий день прошел в кошмаре. В чате творилось что-то невообразимое, сканировались и скачивались разные экзаменационные билеты чуть ли не двадцатилетней давности, ответы к ним, а толку?
Вызывает меня историк:
— Воробьева, к доске!
— Куда?
— К доске. А ты что думала? А на экзамене как ты отвечать будешь?
Я встала и пошла к доске. Жуть как мне было страшно.
— Телефон положи!
— Что?
Только тут я обратила внимание, что сжимаю в руке комик, как спасательный круг.
— Положи, положи, — сказал историк. — Он тебе не понадобится.
Я оставила комик на парте и поняла, что чувствую себя раздетой. Стою одна, на меня смотрит класс. Кто эти люди? Что я о них знаю?
— Ну, давай тяни билет, — говорит историк.
— Что? — У меня от ужаса во рту пересохло.
Смотрю, а у него на столе бумажки какие-то разложены. Я вытянула первую попавшуюся, прочитала вопросы.
— Ну, рассказывай.
И тут я поняла, что никогда в жизни не сдам этот экзамен. Я помню параграф учебника, я помню вопросы в конце, я помню, мы на компах самостоялку делали, и помню, что в первом вопросе правильный ответ первый, а третий вопрос самый сложный, и там правильного ответа нет, нужно поставить галочку в клеточке «нет верного ответа». Но я вообще не помню, о чем там речь! Что-то про греков, что-то про Геракла… Он был крутой. Всё.
Я беспомощно смотрела на учителя. Учитель выжидающе смотрел на меня. В классе стояла тишина. Такая, как в наушниках, когда ничего не играет. Мертвая, ватная тишина. Я попятилась к доске, мне очень захотелось сейчас сказаться больной. Упасть в обморок, забиться в судорогах… Но я отстояла молча еще пару минут. Историк сжалился:
— Ладно, давай сделаем так. Ты сейчас возьмешь учебник и прочитаешь пункт параграфа. А потом перескажешь, хорошо?
Я кивнула и на несгибающихся ногах потащилась за учебником. Прочитала. В голове не отложилось ничего, я все время думала о том, что мне сейчас придется опять идти к доске и стоять перед лицом всего класса. Хотелось плакать.
Историк еще раз сжалился и попросил меня просто прочитать параграф вслух. Прочла хриплым шепотом, все время сбиваясь.
Бедный историк аж вспотел, пока я дочитала, а я совсем из сил выбилась.
Я замолчала, в классе повисла тишина, историк прокашлялся и сказал:
— Так, все еще хуже, чем я думал. Но экзамен вам сдавать все равно придется. На положительную оценку вам нужно сказать буквально десять связных предложений. Неужели это так сложно?
Класс молчал.
— Ну вы же общаетесь между собой как-то! Разговариваете…
И тут раздался робкий голос с задней парты:
— Мы не разговариваем, мы пишем.
Все обернулись назад. Голос подал мелкий пацанчик, кажется, его зовут Дима. Он такой тихий, что его и не замечал никто до этой реплики.
— Пишете? — переспросил историк. — Ну так представь себе, что пишешь, и говори. Давай попробуй! Расскажи нам про культуру Древней Греции.
Дима встал и тихо начал:
— У древних греков была хорошо развита культура… Они любили музыку… У них еще был Орфей… Он пел…
Историк страдальчески закатил глаза.
— Ну это, конечно, лучше, чем просто молчать, но почему такие паузы между предложениями?
Дима насупился и прошептал:
— Там смайлики…
— Что? — обалдел историк.
— Смайлики там. Вы ж сказали говорить как пишешь, вот я их и пропускаю…
Историк схватился за голову.
— Да… Все не плохо, все очень плохо! Так, запоминайте домашнее задание. Взять любой отрывок из учебника и внятно пересказать его родителям. Понятно? Ваши родители должны еще помнить, как это делается. И читать вслух. Пять страниц каждый вечер.
Тут прозвенел звонок.
— Всё, — сказал измученный историк. — Все свободны.
Мы разошлись писать в чат эти неутешительные новости.
Витя, 11 апреля 1980 года
Назавтра была суббота, и я почувствовал, что заболеваю. У меня всегда так: в начале недели начинает что-то ныть внутри, к пятнице вечером ломается, в субботу я заболеваю, а к вечеру воскресенья прихожу в себя.
— Вот какой дисциплинированный организм! — смеется папа. — Только в выходные болеет!
На самом деле только в выходные болеть и надо. Какой смысл валяться в постели в рабочий день? Никто чаю с малиной не сделает, никто не пожалеет, никто температуру не померяет. Вот хорошо Женьке, у него теперь бабушка дома живет. Болей не хочу!
Вспомнил Женькину бабушку, и захотелось заболеть, не дожидаясь завтра. Я несколько раз кашлянул, попросил маму потрогать мой лоб — без толку. Никакой температуры или ангины пока не наблюдалось. Пришлось идти в школу.
Все пять уроков я отсидел тихо, как мышь под метлой. Женька, как верный друг и сосед по парте, пытался меня развеселить, но получалось еще хуже. Даже когда он очень ловко попал Ирке Воронько жеваной бумагой за шиворот, я не оценил. А ведь Ирка как раз стояла у доски, бумажка закатилась ей между лопаток, и она очень смешно дергалась, разозлив математичку.
Конец ознакомительного фрагмента