От этих слов Витунг замер. Скандал этот был уже не первым… Несколько мгновений он молча изучал дочь, потом, решив, что не стоит уделять внимание словам Ателлы, махнул рукой:

— Не глупи. Куда ты пойдешь? Февраль на улице. Ночь! Сама говоришь, ни друзей, ни подруг… — он подошел ближе: — Послушай, обещаю, что этот будет последним. Сделаем все красиво. Отпустим и сообщим, чтоб больше никого не присылали. Хорошо? Мы же собирались поехать на материк, смотреть затмение Лита. Уникальное явление.

— Последним уже был прошлый, я все поняла, — Атрелла решительно достала из шкафа дорожную кожаную сумку, кинула туда белье, теплые штаны, свитер крупной вязки из некрашеной овечьей шерсти, туда же сунула недочитанную книгу.

Она, не шутя, собиралась уйти.

Отец молча наблюдал за сборами, все еще не веря в решимость дочери.

— А солнечное затмение… не самое важное явление в жизни, папа. Мне важнее, чтобы мой отец был уважаемым человеком, а не мишенью для насмешек и героем карикатур в городских газетах. — продолжала яростно Атрелла.

— Ну, пожалуйста, Трелька… не делай глупости. Ты ж еще маленькая. Ну, куда ты пойдешь?

— Не твое дело. Мне уже семнадцать, по гендерскому исчислению мне сто семьдесят, — она дунула вверх, сметая с разгоряченного лба налипшие волосы. — Этот разговор, папа, у нас уже не первый… — дочь снова провела рукой по горлу. — На-до-е-ло!

Она сгребла в сумку косметику, достала из заначки мешочек с литами, золотыми монетками заработанными летом на практике в портовом госпитале. Потом принялась, тужась и краснея, натягивать на шерстяной носок кожаные зимние сапоги на толстой подошве.

Отец понял, что Атрелла уже не свернет с выбранного пути. Он развел руками:

— Ну, погоди… помоги мне с этим, ты ж знаешь, что без помощи ассистента, я один не справлюсь.

— И не подумаю! Ищи себе помощника сам, плати ему… а я, — она накинула меховой плащ с капюшоном, перепоясалась плетеным ремешком, — Надобы у тебя взять мою долю за все проведенные операции, как поступили бы нереиты, но я не стану. Пусть деньги тебе останутся. А я вернусь, когда узнаю, что ты работаешь в госпитале нормальным лекарем.

Атрелла вытащила из шкафа посох черного дерева, инкрустированный серебром, подарок ей, оставленный несколько лет назад старым другом отца — епископом Анколиме. На набалдашнике посоха читался иероглиф: «Дорогу осилит идущий». Посох был легкий, но очень крепкий, может пригодится в дороге.

Витунг вышел в прихожую, задумчиво грызя нижнюю губу, остановился у входной двери. Внутренняя борьба на его круглом лице почти не отражалась. Отказать гендеру он не мог и не хотел, терять дочь — тоже. Он надеялся, что ее подростковый порыв, каприз исчезнут, как только она выйдет в февральский метельный вечер. Лучше выждать, чем топать ногами и кричать: «Не пущу!» и тем самым только усиливать ссору и разногласие. Сейчас еще есть шанс помириться. Она ему нужна. Как помощница. Пусть идет — замерзнет и вернется. У дочери редкий дар — способности лекаря высшего уровня. Пропасть она не пропадет, но кто ее возьмет без диплома и лицензии? Она обязательно вернется. Может быть, придется подождать. Немного. День или два. Все равно, операцию сразу не начнешь. Нужно время на подготовку.

Орзмунда удручал только один факт, что нет у него никого, кто мог бы проследить за дочерью, докладывать о ней и в случае беды — защитить. Нанять частного сыщика времени не оставалось, а если она не вернется через час или два, найти ее будет очень непросто. Оставалось ждать и молиться.

Атрелла перекинула через плечо сумку и повертела посох в руках, раздумывая, брать ли его. Вещь дорогая, а значит соблазн для воров. Она не спешила, давая отцу убедиться в твердости ее намерений, подошла к двери, обернулась.

— Ну, прощай, папа, — резко дернула ручку засова, и этот лязг запомнился Витунгу вместе со словами дочери: — Может, еще и увидимся. Как устроюсь — напишу. За меня не волнуйся. Не пропаду!

— Подожди! — Орзмунд бросился следом, но распахнувшаяся дверь под ударом ветра захлопнулась, больно ударив по лицу. Он схватился за нос. Между пальцев брызнула кровь. Лекарь зажал крылья носа, кровь потекла по руке и капнула на пол. Витунг вышел во двор, двумя руками собрал с перил в ладони горсть колючего снега и приложил к лицу. Кровь мгновенно остановилась.

В метели уличные столбы светились желтыми пятнами, и белое крошево заметало маленькие следы.

Он постоял пару минут, не пытаясь догнать дочь, и вернулся в дом. По лицу его катились капли — таял снег, или это были слезы? Он не мог бы ответить честно.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В которой Атре́ллу пытаются обокрасть два фардва-гастролера.

Атрелла действительно ушла из дома, не имея цели. Это был юношеский протест. И она сперва хотела просто уйти, дальше мысли не шли… уйти и все… и идти, идти… пока папа не прибежит и не скажет:

— Я выгнал этого гендера. Пойдем домой! Я все понял, и больше не буду делать эти операции!

Но он не догонял, а пустынная улица вела к городской площади. Девушка не спешила, но и не оглядывалась. Она шла с гордо поднятой головой, чтобы злые слезы не катились по щекам. Ветер задувал в отвороты капюшона зимнего плаща, и она никак не могла услышать, что происходит сзади. Периодически ей казалось, что раздаются скрипучие торопливые шаги, тогда она приостанавливалась, но никто не догонял, и она шла дальше.

Так ноги ее привели к центральной площади, богато уставленной светящимися столбами.

Выйдя на городскую площадь, Атрелла увидала зеленый и красный фонарики междугороднего парового перевозчика до Ганево́ла — домик на колесах. Решение возникло моментально. Она должна уехать! Куда? Да хоть куда! Раз папа не догонял ее, значит, она должна убежать как можно дальше. Пусть поищет!

На борту паровика значилось «Гра́зид-Ганево́л». На крыше большая надпись «Бурду́н и Грами́лин. ТК»

Междугородние перевозки компании Бурдун и Грамилин, чего не ясного?

Она постучала в водительскую дверь. Поднялась форточка, и высунулась бородатая молодая физиономия:

— Куда ты, на ночь глядя?

— Дяденька, мне в Ганевол, места есть?

— Есть, есть, тетенька! Если деньги есть! — весело ответил рыжий. — Иди с той стороны, скоро отправляемся.

— А сколько до Ганевола? А я не тетенька, — растерялась девушка.

— Один рыжий! — ответил бородатый водитель, — так и я не дяденька! — и, рассмеявшись, закрыл форточку.

Один лит. Это много. Атрелла пересчитала содержимое кошелька — тринадцать литов. Один сейчас — останется двенадцать. А в Ганеволе еще гостиницу нужно найти. И все-таки она зажала в пальцах монетку.

В повозке-домике пассажирский — второй этаж. На первом расположены паровая машина и кабина управления. Тут же можно налить кипятка, чтобы заварить сухофрокты или травяной настой. Кран торчит прямо из стенки машинного отделения. Атрелла отдала монету и поднялась в пассажирское отделение. На лавках, лицом по ходу движения, сидели три человека и два фардва. Рыжий водитель поднялся следом за девушкой, пересчитал пассажиров и сказал весело:

— Ты — шестая! Счастливое число, слава Безуте́шной! Едем!

Все нэреиты обожают четные числа, круги и квадраты. А золотое сечение считают чудодейственным магическо-математическим сочетанием цифр. У них вся архитектура подчинена золотому сечению. Вот и сейчас машинист паровика обрадовался, увидав, что новая пассажирка шестая, впрочем, он бы радовался и восьмой и десятой еще больше. ПРостио, потому что это на два лита больше. Деньги нэреиты ценят выше золотого сечения.

— А долго до Ганевола? — спросила Атрелла. Ее нисколько не смутило поминание всуе богини Нэ́ре, жены и противницы светлого бога Лита. Все люди в мире делятся на приверженцев или Ее или Его, есть еще и те, которые поклоняются разным стихиям и их духам, но это совсем дикие племена, живущие в густых джунглях или где-то на островах.

— Часа три-четыре, если метель не кончится. — Обернулся рыжий, — к полуночи будем в городе.

Дорогу заметает снег, а теплые камни, которыми выстлана дорога, не успевают его растопить.

Только сейчас она рассмотрела водителя: было ему тоже лет семнадцать, может, чуть больше, а по ранней растительности на лице, выкаченным синим глазам, недостаточно короткой шее и невысокому росту, но чуть побольше полутора метров, Атрелла безошибочно определила в нем фардва-полукровку.

Дом-повозка был последним словом технической мысли. И хотя он, как и его предшественники, работал на перегретом пару — в отличие от прежних, в этом суперсовременном, воду грели не маги и не угольный котел, а недавно открытый минерал орио́н, способный нагреваться до пятисот градусов, если его чистая масса достигала полутора килограммов.

Атрелла деталей всего этого не знала, просто однажды папа прочитал в вечерней газете, что теперь найдена достойная замена углю и магам-тепловикам — орион. Те маги, что работали на транспорте, пытались возражать, спорить, но правительство стояло на своем — магию в стране нужно свести к необходимому минимуму. Многие волшебники уехали в другие страны, туда, где их не ущемляли, либо ушли служить в армию. Войска — единственное место, где им были рады.