Обычно — также и тогда, когда Сватоплук Фраундинст привел сюда Рейневана в первый раз — в лаборатории работали по меньшей мере три или четыре алхимика. Сегодня — исключение! — был только один.

— День добрый, мэтр Эдлингер!

— Пожалуйста, не подходите, — проворчал алхимик, не отрывая глаз от большой колбы, стоящей на подогреваемом песке. — В любой момент может взорваться!

С Эдлингером Бремом, лиценциатом из Гейдельберга, познакомился в Майнце, пригласил и привез в Глубчицы князь Вацлав, сын Пжемка Опавского. Какое-то время мэтр Эдлингер знакомил юного князя с алхимической теорией и практикой. У Вацлава — как у многих современных ему княжеских отпрысков — был бзик на пунктике алхимии и философского камня, поэтому Брем жил в пышности и благополучии до тех пор, пока на него не обратила особого внимания Инквизиция. Когда в глубчицком воздухе запахло костром, алхимик сбежал в Пражский университет, где его застала буря 1419 года. Выделяющемуся, чужому, не говорящему по-чешски немцу наверняка выпали бы на долю тяжкие времена. Но с ним познакомились и спасли магики из «Архангела».

Эдлингер Брем схватил колбу железными клещами и влил кипящую синюю жидкость в чашу, полную чего-то, что напоминало лягушачью икру. Зашипело, задымило, чудовищно засмердело.

— Sakradonnerwetterhimmelkreuzalleluja! [Полубессмысленный набор немецких ругательств, представляющий собой нанизывание слов на одну нить (нем.).] — Было ясно, что алхимик ожидал гораздо лучшего эффекта. — Eine total zkurvene Sache! Scheisse, Scheisse und noch einmal Scheisse! [Примерно то же, но с другим «набором» (нем.).] Вы еще здесь? Я занят! Ага, понимаю… Идете посмотреть, как у Акслебена получилось с Самсоном?

— Именно так, — подтвердил Щепан из Драготуш. — Идем. А ты — нет?

— В принципе… — Эдлингер Брем вытер руки о тряпку; взором, полным сожаления, глянул на чашу дымящейся икры. — В принципе-то могу пойти. Здесь меня уже ничто не держит.

В глубине алхимической лаборатории, в скромном уголке за скромной занавесью, прятались дверцы. Для непосвященного — если б таковой когда-либо ухитрился сюда проникнуть — это был чуланчик, забитый горшками, ящиками, бочонками и бутылями. Посвященные поворачивали скрытый в одном из бочонков рычаг, проговаривали заклинание, и стена отодвигалась, являя взорам темное отверстие, из которого несло могилой. Во всяком случае, таким было впечатление при первом посещении.

Эдлингер Брем магически зажег магический фонарь, пошел первым. Щепан из Драготуш, Рейневан и Шарлей вошли следом, вступили на ступени лестницы, спиралью извивающейся вдоль стен мрачной и, казалось, бездонной шахты. Снизу несло холодом. И влагой.

Щепан из Драготуш повернулся.

— Помнишь, Рейневан?.. Мы были с ним не посреди чертога;//То был, верней, естественный подвал//С неровным дном, и свет мерцал убого [Данте Алигьери, «Божественная комедия». «Ад», песнь XXXIV. Перевод М. Лозинского.].

— Самсон Медок, — тут же догадался Шарлей, — то есть я хотел сказать Данте Алигьери, «Божественная комедия». Любимое поэтическое произведение нашего друга.

— Несомненно, — улыбнулся моравец, — любимое. Ибо очень часто повторяемое. Здесь, на этих ступенях, вашему другу вспоминалась не одна цитата из Inferno [Ада (лат.) (имеется в виду «Божественная комедия»).]. Ты, ваша милость, как вижу, хорошо знаешь его с этой стороны.

— Я узнал бы его по этому на краю света.

* * *

По лестнице они спускались неглубоко, всего на два этажа, шахта была гораздо глубже, ступени скрывались в черном мраке, из которого долетал плеск воды. Естественная пещера, история которой терялась в глубине веков, достигала уровня Влтавы. Кто и когда обнаружил пещеру, кто и для чего ее использовал, чьей собственностью было стоящее здесь на протяжении веков маскирующее вход строение — не знал никто. Многое указывало на кельтов — стены пещеры были покрыты полустершимися, заросшими мхом рельефами и изображениями, среди которых преобладали характерные мистерии, перепутавшиеся орнаменты и заполненные извивающимися линиями круги. Тут и там появлялись не менее характерные кабаны, олени, кони и рогатые человеческие фигуры.

Эдлингер Брем толкнул массивную дверь. Они вошли.

В подземной комнате, именуемой «нижняя», за накрытым столом сидели остальные маги «Архангела» — Сватоплук Фраундинст, Радим Тврдик, Йошт Дун, Вальтер фон Теггендорф. А также Ян Бездеховский из Бездехова.

Йошт Дун, по прозвищу Телесма, был, как и Щепан из Драготуш, некогда монахом — это выдавали волосы, торчащие после того, как тонзура отросла, бестолково, прядями над ушами, из-за чего обладатель прически немного напоминал филина. Из того, что Рейневан знал о нем, Телесма с юных лет занимался тем, что ora et labora [молился и работал (лат.).] в монастыре бенедиктинцев в Опатовицах, там же вступил в первые контакты с тайными науками. Потом учился в Гейдельберге, где совершенствовал магические знания. Он был абсолютным авторитетом, когда речь шла о талисманах, как в области теоретических знаний предмета, так и в практическом изготовлении амулетов. Он составлял также вполне удачные гороскопы, которые продавал различным лжепророкам, превдоастрологам и какбыворожеям, неплохо на этом зарабатывая. Наряду с поступлениями от аптеки заработки Йошта Дуна составляли основной источник доходов конгрегации.

Немолодой уже Вальтер фон Теггендорф проходил курс наук в Вене, Болонье, Коимбре и Саламанке, имел facultas docendi [право преподавать (лат.).] во всех этих учебных заведениях. Его отличало огромное, прямо-таки благоговейное отношение к медицине, алхимии и арабской магии, особенно к Геберу и Алькинди или, как говорил он сам, к Мусе Зафару эль Суфи Аль Джабиру и Йа’кубу ибн Саббаху аль Кинди. Увлечения Теггендорфа нашли выход в его подходе в проблеме Самсона. По его мнению, всему виной были джинны. Самсон в его теперешнем обличье, утверждал он, является маджуном, то есть человеком, в тело которого более могущественный джинн заключил — в качестве наказания — побежденного меньшего джинна. Против таких «заключений», заявил немецкий чародей, способов не существует. Единственное, что можно сделать, это «культурно» вести себя и ожидать высвобождения.

Reverendissimus doctor [Наипочтеннейший доктор (лат.).] Ян Бездеховский из Бездехова был самым старшим, самым опытным и самым решительным из чернокнижников «Архангела». Мало кто знал о нем что-нибудь ближе, сам он о себе говорить не любил и не говорил. Лет ему было — что уже само по себе граничило с чудом и свидетельствовало о весьма недюжинных магических силах — не меньше семидесяти, поскольку было известно, что он преподавал в Сорбонне во время правления Карла V Мудрого, умершего в 1380 году, а в соответствии с положением университетский преподаватель не мог быть моложе двадцати одного года. Среди заведений, в которых он обучался и в которых обучал, наверняка были Париж, Падуя, Монпелье и Прага — и этими четырьмя список скорее всего не исчерпывался. Ходил слух, что в Праге Бездеховский ввязался в серьезный спор и резкую частную перепалку с ректором, знаменитым Яном Шинделем. Истоки конфликта, о котором Рейневан слышал уже во время учебы в академии, известны не были, однако это стало причиной ухода Бездеховского из университета и разрыва всех контактов с ним. После 1427 года Бездеховский просто исчез. Все ломали себе головы, пытаясь узнать, куда он подевался. Рейневан ломал тоже. А теперь уже знал.

— Привет, юноша, — сказал Бездеховский. Один он из всего общества не называл Рейневана по имени. — Приветствую и тебя, пан Шарлей, слава твоя тебя опередила. Дошло до нас, что ты уже второй год сидишь у таборитов. Как там, на войне? Что слышно?

Ян Бездеховский единственный из сообщества не интересовался политикой. Военные события, которыми жила вся Прага, тоже были старику безразличны. Спрашивал он исключительно из вежливости.

— Ну что ж, на войне все хорошо, — вежливо ответил Шарлей. — Наши бьют ненаших. Я хотел сказать: хорошие бьют плохих. Иначе говоря, Порядок побеждает Хаос. А бог, стало быть, ликует.

— Ах, ах, — обрадовался пожилой чародей. — Это воистину прекрасно! Садись со мной, пан Шарлей, расскажи…

Рейневан подсел к остальным магам. Радик Тврдик налил ему вина, судя по букету — испанского алиготе.

— Как дела? — спросил Щепан из Драготуш, движением головы указывая на закрытую дверь, ведущую в Occultum, залы дивинаций [Дивинация — магия «угадывающая».] и конъюраций. — Есть результаты? Или хотя бы знаки на небе и земле?

Сватоплук Фраундинст фыркнул. Телесма тоже, причем не оторвал глаз от тщательно полируемого пастой талисмана.

— Herr Meister Акслебен, — сказал Теггендорф, — предпочитает работать в одиночестве. Он не любит, когда к нему заглядывают через плечо. Он тщательно оберегает свои таинственные методы.

— Даже от тех, у кого гостит, — кисло прокомментировал Фраундинст. — Тем самым показывая, кем их считает. Ворюгами, угрожающими его секретам. Не иначе как перед сном прячет под подушку кошель и туфли, чтобы мы их не сперли.

— Он начал на восходе солнца, — заметил Радим Тврдик, видя, что Рейневана больше интересует Самсон Медок, чем мнение собравшихся о Акслебене. — Действительно, он — один на один с объектом, то бишь с Самсоном. Он не хотел помощи, хоть мы предлагали. Не просил ни о чем, ни об инструментах, ни о кадиле, ни об aspergillum [особая смесь для опрыскивания (см. дальше).]. Вероятно, у него есть какой-то могучий артефакт.

— Или правда то, — добавил Брем, — что говорят о Manusfortis [Рука Силы.].