Традиционная тенденция подчеркивать уникальность России также фокусировалась на нравственных и духовных качествах русской идеи. Поэт XIX в. Федор Тютчев написал известные строки:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить [Cited in Mr. Putin: Operative in the Kremlin, by Fiona Hill and Clifford G. Gaddy (Washington, DC: Brookings Institution Press, 2015), 17.].
Идея того, что Россия каким-то образом находилась за пределами рационального понимания, стала частью образа страны, которая не могла придерживаться норм, выработанных на Западе.
Более того, русские давно расходятся во мнениях относительно того, следует им ориентироваться на Запад или Восток. Хотя в XIX в. русскую идею поддерживало значительное число сторонников, у нее были и противники. Инакомыслие и оппозиция имеют в России такую же давнюю традицию, как и самодержавие. После унизительного поражения России от Британии, Франции и Османской империи в Крымской войне 1856 г. внутри страны усилилось давление в поддержку проведения реформ. Крепостное право было отменено в 1861 г., и император Александр II создал местные законодательные советы, реформировал систему судебных органов и ввел другие меры, призванные дать небольшой части населения право голоса в политической системе. Однако для тех, кто хотел, чтобы Россия приняла европейские институты, этого не хватало. Более того, в 1881 г. Александр II был убит членами революционной группы, стремящейся к радикальным переменам.
В течение XIX в. те, кто верил в уникальную и высшую судьбу России, — славянофилы — сталкивались с западниками, то есть с теми, кто хотел, чтобы Россия приняла европейские ценности и институты, верховенство закона и большую демократию. Настроенные более радикально группы обращались к социализму и анархизму, но для построения социально-экономической модели, которую они желали иметь в России, все они ориентировались на Запад. Хотя сменявшие друг друга русские цари, начиная с Петра Великого, обращались к Европе как к технологической и экономической модели, примеру которой они хотели следовать, они решительно отвергали идею следования европейской политической модели, потому что это означало бы конец русской абсолютной монархии [Angela E. Stent, “Reluctant Europeans: Three Centuries of Russian Ambivalence Toward the West,” in Russian Foreign Policy in the Twenty-First Century and the Shadow of the Past, ed. Robert Legvold (New York: Columbia University Press, 2007).]. В сегодняшней России те, кто стремится увековечить ее уникальную систему и защитить собственные интересы, продолжают бороться с меньшинством, которое хотело бы, чтобы Россия стала в полной мере современным государством с верховенством закона и институтами, которые служат народу.
Двойственному отношению русских к Западу полностью соответствовало и двойственное — если не откровенно враждебное — отношение Запада к России. Развернувшаяся в Twitter резкая критика ужасного состояния отелей в Сочи в 2014 г. накануне Олимпиады стала эхом множества критических замечаний об отсталости России в прошлом. На протяжении столетий внешний мир действительно с подозрением относился к России. Ряд западных путешественников, побывавших в стране в XIX в., так описывали Россию, что шокировали многих читателей: отсталая, даже варварская, она представляла собой противоположность тому, каким должно быть просвещенное общество. Француз маркиз де Кюстин после своей поездки в Россию опубликовал записки «Россия в 1839 году» (La Russie en 1839), в которых писал:
...«Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную другим народам в других странах Европы, какой бы ни был принят там образ правления. Если ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им, чтобы они поехали в Россию. Это путешествие полезно для любого иностранца. Каждый, близко познакомившийся с этой страной, будет рад жить в какой угодно другой стране. Всегда полезно знать, что существует общество, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы» [Astolphe de Custine, Empire of the Czar: A Journey Through Eternal Russia, translation of La Russie en 1839 (New York: Doubleday, 1989), 619.].
Другим известным путешественником был американец Джордж Кеннан, двоюродный брат деда знаменитого дипломата и историка Джорджа Фроста Кеннана. Джордж Кеннан много путешествовал по России в XIX и начале XX в. и написал книгу «Сибирь и система ссылки» (Siberia and the Exile System), ради которой он беседовал с политическими ссыльными, отправленными в Сибирь царскими чиновниками. Он яростно критиковал репрессивную царскую систему, но вскоре разочаровался и в большевиках и писал следующее: «Русский леопард не изменил своих пятен… Новая большевистская конституция оставляет всю власть именно там, где она и была на протяжении последних пяти лет: в руках небольшой группы самоназначенных бюрократов, которых народ не может ни сместить, ни контролировать» [. https://collections.dartmouth.edu/teitexts/arctica/diplomatic/EA15-39-diplomatic.html.].
Советская идеология
Какое влияние оказала идеология на российскую внешнюю политику? И нужна ли России идеология для того, чтобы задавать направление своей внешней политике? Или ностальгии по великой державе XIX в. достаточно для воодушевления сегодняшнего Кремля? Конечно, нынешние обитатели Кремля любят ссылаться на Венский конгресс 1815 г., в рамках которого великие державы разделили Европу, как на образец для подражания. Идеологическая триада царской России «православие, самодержавие и народность» была направлена в большей степени на внутреннее развитие России. В эпоху, когда Россия стала ключевой фигурой на европейской арене XIX в., официальной внешнеполитической идеологии просто не существовало. Однако это изменилось, когда к власти пришли большевики.
Марксизм-ленинизм стал официальной идеологией, имеющей явную внешнеполитическую составляющую. Конечно, лидер большевиков Владимир Ленин обратился к трудам немца Карла Маркса и адаптировал их к русской среде. Маркс сомневался в том, что Россия, являвшаяся по большей части крестьянской, готова к революции, и Ленину необходимо было объяснить, почему она к ней готова была. Тем не менее то, что поначалу казалось революционным, с течением времени все больше стало напоминать монархическую эпоху. «Советский социализм оказался удивительно похожим на русскую традицию, которую он якобы преобразовывал» [Marshall Poe, The Russian Moment in World History (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003), 82.]. Такая ситуация была в равной степени верна как для внешней, так и для внутренней политики. В советской идеологии смешаны риторические аспекты ленинизма и изрядная доля русского национализма. И какой бы ни была формальная идеология, преобладающей чертой советского отношения к международной арене был диалектический взгляд на мир. Речь идет об СССР против Запада, который стремился разгромить Советский Союз. В отдельных случаях соглашение с Западом могло воплотиться в реальность, но в конечном счете интересы России и ее главного противника были противоположны. Этот диалектический взгляд и подозрительность к внешнему миру были удивительно стойкими на всем протяжении правления монархов, коммунистических генеральных секретарей и постсоветских президентов.
Какова была международная составляющая марксизма-ленинизма? Как ни странно, Карл Маркс считал, что, как только произойдет революция, международные отношения не будут иметь значения. Он писал: «Рабочие не имеют отечества» [The Communist Manifesto, https://www.marxists.org/archive/marx/works/1848/communist-manifesto/ch02.htm.]. Внешняя политика была прерогативой буржуазии. Как только к власти пришел бы пролетариат, больше не стало бы национальных государств. Конечно, в своих многостраничных трудах Маркс очень мало говорил о будущем, только о прошлом и настоящем. То, каким образом идеи Маркса касались отношений между государствами, должен был объяснить его русский последователь Владимир Ленин. Основным вкладом Ленина стал написанный в 1916 г. труд «Империализм как высшая стадия капитализма», в котором он стремился объяснить, почему разразилась Первая мировая война и почему она приведет к окончанию капиталистической системы и началу социалистической эпохи. Не вдаваясь в подробности аргументов Ленина, отметим, что в «Империализме» он объяснял, что капиталистические страны неизбежно придут к столкновению из-за конкуренции за колонии и пролетариат как в метрополиях, так и в колониях восстанет, чтобы сокрушить своих угнетателей. И еще долго после того, как советские граждане стали скептически относиться к своей идеологии, эта теория оставалась популярна в странах третьего мира, а ее отголоски можно услышать на современной Кубе, в Зимбабве и Венесуэле. Ленин оставался убежденным интернационалистом до своей безвременной смерти в 1924 г., как и его предполагаемый преемник Лев Троцкий. Но Троцкий не смог соперничать со своим конкурентом, бывшим грузинским семинаристом Иосифом Сталиным, который победил его в борьбе за власть в конце 1920-х гг. и в конечном итоге организовал его убийство ледорубом в Мехико в 1940 г.
В отличие от других большевистских лидеров, Сталин очень мало времени проводил за границей, не говорил на европейских языках и с подозрением и возмущением относился к своим более космополитичным товарищам. Однако именно потому, что его соперники не воспринимали его так серьезно, как следовало бы, он сумел переиграть их и аккумулировать власть. Оказавшись в безопасности в Кремле, Сталин понял, что предсказанная Марксом и Лениным мировая революция в обозримом будущем не произойдет, если вообще произойдет. В 1928 г. он переопределил интернационализм следующим образом: «Интернационалистом является тот, кто безоговорочно поддерживает Советский Союз». С этого момента и до конца существования СССР советская идеология под видом интернационализма становилась все более националистической. За этой риторикой стояло понимание того, что национальные интересы России должны быть превыше всего и что восточноевропейские союзники Советского Союза после 1945 г. должны определять свои интересы с учетом потребностей Москвы. В разгар китайско-советской вражды, когда СССР и Китай вступили в скоротечную пограничную войну в 1969 г., борьба объяснялась идеологическими причинами, в то время как истинной причиной была классическая борьба за территорию, власть и влияние. Поэтому к концу советского периода очень немногие из советской элиты верили в принципы марксизма-ленинизма. Только с приходом к власти Горбачева СССР официально отказался от доктрины неизбежного столкновения коммунизма и капитализма и начал продвигать идею взаимозависимости. Тем не менее диалектический взгляд на мир продолжал оказывать влияние на многих должностных лиц, включая сотрудника КГБ среднего звена, работавшего в конце 1980-х гг. в Дрездене.
