Первую украшала роспись в виде двух карпов кои [Карпы кои (鯉) — парчовые карпы, декоративные одомашненные рыбы.], белоснежного с рыжими пятнами и черного с белыми. На второй распахнул черные крылья и выставил острые когти тэнгу [Тэнгу (天狗) — ёкай в облике мужчины с крыльями, как у ворона (иногда как у других хищных птиц), и когтями, обитающий в горных лесах и владеющий холодным оружием. Долгое время считались демонами-разрушителями и предвестниками войны.]. На третьей был изображен пушистый тануки [Тануки (狸) — ёкай-оборотень в виде енотовидной собаки.], а четвертую шкатулку покрывала роспись в виде грациозного журавля.

— Думаю, нам нужно выбрать одну, — предположила Минори. — Что подсказывает интуиция?

— Кои — символ достижения цели и удачи. Тэнгу — это ёкай, и этим все сказано. Тануки — тоже ёкай, но хотя бы безобидный. Журавль, хоть и может быть ёкаем, также символизирует долголетие и преданность. Я бы выбрала кои. Они всегда являются хорошим символом. Никогда не видела, чтобы их использовали в качестве плохого знака.

— А вдруг это ловушка? Может, те, кто все это устроил, хотят нас запутать? Чтобы все выбирали что-то сложное и опасное?

Я медленно покачала головой:

— Нет. Мы же уже огляделись в этом месте и можем сделать некоторые выводы. Один из них — организаторы полагаются на мифологию и культуру. Все дома в развалинах, кроме традиционных. И кайдан был основан на мифе об Аматэрасу и Сусаноо. То, что Кадзуо сказал про Ёми… По такой логике и традиционные символы должны сохранять свое значение.

— Звучит разумно, — протянула Минори. — Но почему бы тогда не выбрать журавля? Тоже хороший символ.

Я прикусила губу. В голове против воли промелькнуло воспоминание: я и брат стоим на мостике над прудом и смотрим на разноцветных кои, чешуя которых в лучах весеннего солнца среди бликов на водной глади кажется драгоценными камнями.

— Давай выберем кои, — повторила я.

Не дожидаясь ответа, открыла шкатулку. Минори, казалось, сжалась, но ничего не произошло. Я заглянула внутрь шкатулки и увидела еще две, но меньшего размера.

Минори глянула через мое плечо и нахмурилась:

— А дальше что? Шкатулки еще меньше?

Я вытащила новые коробочки и поставила их на столик. И тут же удивленно приподняла бровь: трех других шкатулок на столе не было.

— Ничего себе… — пробормотала Минори.

Я принялась рассматривать новые шкатулки. Их также украшала изящная роспись: миниатюрная гейша и самурай в боевой стойке с катаной.

— Не знаю, что именно мы сейчас выбираем, но я за гейшу, — тряхнула головой Минори. — Говори что хочешь, но только не самурай.

Я пожала плечами:

— Хорошо, — и потянулась открыть шкатулку.

— Подожди! — Минори схватила мою руку. — Может, все-таки сначала обдумаем и обсудим?..

— Ты же только что сказала, что не согласишься на самурая? — Я мрачно посмотрела на нее.

— Да, но… Может, тебе в голову придут убедительные аргументы за самурая…

Я тяжело вздохнула:

— Пока не приходят. Давай выберем гейшу. — Я действительно не знала, что могли означать рисунки, но воин с катаной выглядел угрожающе.

Я открыла шкатулку, и та снова оказалась пустой, вот только на столе внезапно появились изящная кисть, стопка бумаги васи [Васи (和紙) — японская бумага из местного волокна, обработанного вручную.], брусок туши, тушечный камень и маленький кувшинчик с водой.

— И что мы должны делать? — Минори огляделась.

Я тоже. Комната была абсолютно пустой — только столик и письменные принадлежности. Отодвинуть фусума я пока не пыталась, помня о первом… кайдане.

— Смотри! — воскликнула Минори, и, проследив за ее взглядом, я увидела, что на одном из листков васи что-то проявилось.

Мы подвинулись ближе и прочитали выведенную каллиграфическим почерком надпись.

Я поморщилась.

— «Что мы готовы поставить»? — Минори нервно усмехнулась: — Эх, не зря мама в детстве водила меня на уроки каллиграфии.

Минори присела у столика и, капнув в тушечницу воды, начала аккуратно водить по камню бруском. Через пару минут Минори обмакнула кисть в тушь и, одобрительно кивнув, занесла руку над васи, держа кисть перпендикулярно листу.

— И на что мы будем играть? — протянула Минори, и рука с кисточкой задрожала.

Я, задумчиво нахмурившись, присела рядом.

— Знания по истории или литературе сойдут? На медицинском они не так нужны.

— Не смешно, Хината, — простонала Минори. Она казалась нездорово бледной. — Я не хочу терять ни зрение, ни слух, ни речь…

— Еще не факт, что потеряешь. Ладно, давай так, нам не надо ставить что-то каждой. Достаточно предложить что-то одно. Поэтому давай ставить по очереди. Я начну.

Минори зажмурилась и через пару мгновений кивнула.

Я же, нахмурившись, задумалась. Что бы поставить? Что для меня было более ценным, а что — менее? Грудь пронзила острая боль, так что я зажмурилась. Самого дорогого я уже лишилась. Что мне еще было терять?

Зрение, осязание, слух? Я потеряла брата и живу без него, неужели не справлюсь с жизнью, к примеру, без голоса?

Я подвинулась ближе к Минори и, забрав у нее кисточку, — возможно, слишком резко, — вывела два иероглифа: 嗅覚 [嗅覚 (кёкацу) — чувство обоняния.].

— «Обоняние»? — Минори обхватила лицо руками. — Почему обоняние?

— Если потеряю — смогу пережить, — отозвалась я, пожав плечами. — Остальные органы чувств мне нужнее, особенно здесь. А своими знаниями я слишком дорожу.

Особенно воспоминаниями. Хотя, возможно, было бы проще, сумей я просто избавиться от всех них…

Тишину прорезала традиционная мелодия, в комнате потемнело. Свет, источник которого я не смогла определить, сконцентрировался у фусума, и на непрозрачной бумаге начали проявляться линии, как будто кто-то невидимый решил разрисовать стену в стиле ямато-э [Ямато-э (大和絵) — стиль японской живописи, получивший распространение в эпохи Хэйан (794–1185) и Камакура (1185–1333), наиболее популярными сюжетами которого были повседневная жизнь и пейзажи. Лучше всего был представлен росписями на раздвижных дверях фусума и ширмах бёбу.].

Глава 3

弱り目に祟り目

Беда за бедой

Вот только через минуту мы увидели не пейзаж и не бытовую зарисовку. На проявившемся на фусума рисунке было изображено сидящее на низком столике животное с вытянутой мордой, острыми ушами и длинным пушистым хвостом.

— И что мы должны с этим…

— Дайкон! — воскликнула Минори.

Я подозрительно скосила на подругу глаза, на мгновение подумав, что та не выдержала напряжения.

— Эй, Хината! — прищурившись, пробурчала Минори. — Не смотри на меня так. Эта картинка означает «дайкон». Это же хандзи-э [Хандзи-э (判じ絵) — ребусы в виде картин, в которых зашифровано слово.] — ребус такой.

Я посмотрела на рисунок еще раз и наконец поняла.

— Это не стол, это подставка, и чтение этого иероглифа — «дай», а под этим странным существом подразумевается лиса, одно из чтений — «ко», — медленно произнесла я, и Минори счастливо кивнула. — Ты откуда это знаешь?

— То есть ты даже на секунду не предположила, что я просто догадалась… — проворчала она. — Видела на одном из уроков истории, когда мы проходили культуру эпохи Эдо [Эпоха Эдо — исторический период (1603–1868) Японии, время правления клана Токугава. Начался с назначения Токугава Иэясу сёгуном в 1603 году.]. Я запомнила, потому что мне тогда сразу пришло в голову, как ты в детстве всегда вытаскивала дайкон из еды. — Минори рассмеялась.

— Ненавижу дайкон, — пробормотала я, думая о том, что все всегда удивлялись, как он мог мне не нравиться.

— И что дальше? — Минори все еще улыбалась. — Мы ведь выиграли, да?

Я сомневалась, что все было так просто, и, оглядевшись, поняла, что на столе теперь появился еще один предмет — песочные часы. И песка в верхней половине почти не осталось.

Я дернулась, едва не разлив тушь, и, схватив кисть, кое-как написала на новом листе: 大根 [大根 (дайкон) — японский корнеплод, разновидность редьки.].

Минори шумно вдохнула и выдохнула — буквально через пару мгновений после того, как я оторвала кисть от бумаги, вниз упали последние песчинки. Несколько секунд ничего не происходило, а затем вновь послышалась короткая мелодия.

Свет, падающий на фусума, погас, а когда вновь загорелся, бумага была снова белой, и «невидимка» вырисовывал новые чернильные линии.

— Это еще не всё, — прохрипела Минори, еще не до конца отойдя от произошедшего.

И у меня сердце колотилось в груди как бешеное, а в ушах шумела кровь. Я закрыла глаза и приказала себе успокоиться.

Мысленно я мрачно посмеялась над собой. Видимо, не так уж сильно я готова была расстаться даже с обонянием. Что уж говорить о жизни… Однако я оттолкнула несвоевременное воспоминание.

— Хината, смотри скорее. Надо решить этот хандзи-э, часы заново отсчитывают время.

Я бросила взгляд на столик: может, мне показалось, но песка в часах как будто стало меньше.

Я перевела взгляд на фусума и поморщилась. На меня мрачно и даже презрительно взирала огромная, толстая жаба, держащая в одной лапке тяван [Тяван (茶碗) — чашка в виде пиалы, используемая в японской чайной церемонии.], а другой взбивающая в нем с помощью тясэна [Тясэн (茶筅) — бамбуковый венчик для приготовления чая маття.] — бамбукового венчика — чай.

— Зная, как я люблю маття, ты не запомнила что-то про эту картинку?

— Такой не было, — простонала Минори.

— Не раскисай, — бросила я. — Думай!

На первом ребусе отгадка была зашифрована с помощью чтений иероглифов слов, обозначающих объекты изображения. Что было нарисовано здесь? Жаба, венчик, пиала, чай — гама, тясэн, тяван, тя.

Гама, тясэн, тяван, тя. Тясэн, гама, тя, тяван. Тя, тяван, гама, тясэн. Тяван, тясэн, тя, гама…

— Тягама! — воскликнула я, и теперь уже Минори бросила на меня удивленный взгляд.

Однако уже через секунду она поняла и быстро вывела на листе: 茶釜 [茶釜 (тягама) — чайник.].

— Так, это было несложно, — подвела итог я. — На картинке было мало элементов. Но не расслабляйся.

— Думаешь, это не всё?.. — сморщив нос, спросила Минори.

Ответом ей стали короткая мелодия и новый чернильный танец на фусума.

Теперь линии сложились в изображение мужчины в кимоно, который с помощью катаны разрубил на две части котел.