Игрушки изуродованы и чудовищно изменились. Елочный шар обуглился, в середине появился огромный, налитый кровью глаз, который злобно смотрит на нас. Шар катится ко мне, но Морфей отпихивает его прочь. Увеличительное стекло разбилось, и из трещин сочится кровь. Серебристая дверная ручка завывает так, что меня охватывает дрожь. Чучело желтой канарейки — теперь розовое и без перьев — открывает клюв и издает пронзительный крик. В основании клетки появляются восемь проволочных ножек, и разгневанная птица приближается к нам.
Мы пятимся. Овца произносит слово, за которое мама бы наверняка ее отшлепала, и возвращается к кассе, бормоча что-то про сети.
Морфей взлетает, оставив меня одну среди полок.
— Помоги мне! — кричу я.
Сердце бешено колотится, так что трудно дышать.
— Я не всегда буду рядом, чтобы унести тебя, — говорит он, и драгоценные камни у него под глазами горят синим цветом искренности. — Ты сама должна придумать, как спастись.
Кто-то клюет меня в ногу. Я с криком отскакиваю, увидев отчаянно вопящую канарейку, и отталкиваю клетку. Та опрокидывается, железные ножки дергаются в воздухе, всё вместе напоминает перевернутую на спину черепаху.
Меня окружают новые и новые чудища.
Из белых кувшинов лезут тысячи жуков, щелкающих клешнями; они ничуть не похожи на веселых божьих коровок, нарисованных снаружи. Дверная ручка превратилась в старческую руку, которая подползает ближе и ближе, помогая себе скрюченными пальцами. Кукольные головки на крышках конфетниц лязгают зубами, крохотными и острыми, как булавки.
Я боязливо отступаю на несколько шагов, к двери магазина, стараясь не выпускать чудовищ из виду.
— Морфей! — снова кричу я, но его нигде не видно.
Изуродованные вещи расступаются, образуя проход. Появляются моя лоскутная кукла и клоун — они пришиты друг к другу окровавленной ниткой, как будто над ними поработал спятивший хирург. Вместо четырех глаз у них на двоих — три. На четвертый пришелся шов.
— Помоги мне найти глаз! — умоляет кукла. — Пожалуйста! Пожалуйста! Мой глаз!
От ее детского голоска и от приглушенного смеха клоуна меня пробирает дрожь. Я всхлипываю и, ослепленная слезами, пячусь дальше.
Овца стоит на прилавке и расправляет большую сеть.
— Прячься, глупая девчонка! — кричит она.
— Алисса, сделай что-нибудь! — возникнув над головами жутких тварей, приближающихся ко мне, кричит Морфей. — Ты — лучшее, что есть в обоих мирах. Используй то, что есть у тебя — и чего нет у них! Сделай что-нибудь, спаси нас всех!!!
В поисках убежища я ныряю за груду бабочкиных крыльев. Вязальные спицы валяются на полу, и я, протянув руку, хватаю несколько штук. Сидя в своем ненадежном укрытии, я не обращаю внимания на приближающиеся завывания и лязг. Я беру два крыла, прикладываю их к спице и представляю, что они срастаются. Получается совершенно новая порода бабочек — с металлическим туловищем, острым и смертоносным.
Бабочка-спица оживает в моих руках и трепещет крыльями. Ахнув, я выпускаю ее, и она летит к наступающим чудовищам. Я слишком потрясена, чтобы двигаться.
Крики Овцы вновь побуждают меня к действиям. Я делаю всё новых и новых бабочек, отправляя их вслед за первой.
Мои бабочки бомбят наступающих жуков, загоняя их обратно в кувшины; они пикируют на кукольные головки, хватают их за волосы и дергают.
Вскоре все мутанты отступают, шипя и ворча. Сидя в своем укрытии, я представляю, что оставшиеся крылья, прикрепившись к моей пижаме, могут поднять меня. И уже через несколько секунд я парю в воздухе рядом с Морфеем, закрыв лицо руками, чтобы не смотреть вниз.
— Ты это сделала, — говорит он и обнимает меня.
Я не вижу гордость в его глазах, зато слышу в голосе.
Прежде чем Морфей вновь окутывает нас пеленой сна, Овца кричит «ура» в честь моих стальных бабочек.
Я спасла ее. Я спасла всех.
Водяная помпа в аквариуме булькает, и я возвращаюсь в настоящее. У меня подгибаются ноги, и я упираюсь руками в шкаф, чтобы устоять. Вот почему Морфей прислал мне клоуна, точную копию того, что я видела в лавке Овцы. Это должно было оживить мою память.
Я отхожу от шкафа и сажусь на кровать, совершенно потрясенная. Поскольку я была совсем маленькой, когда Морфей впервые начал меня навещать, и по большей части он являлся во сне, наши приключения хранятся глубоко в недрах моего подсознания.
Он мастерски умеет вызывать их.
Очень хочется поговорить с мамой. Выяснить, знает ли она что-нибудь про дерево тумтум. Может быть, она сумеет объяснить, отчего Морфей напоминает мне о нем теперь.
У них с Морфеем тоже было общее прошлое, прежде чем его настойчивость привела маму в лечебницу. Но я не знаю, навещал ли он ее во сне или просто общался с ней через цветы и насекомых. Я нередко задумывалась, какого рода воспоминания их связывают.
Мама никогда не бывала в Стране Чудес. Сама мысль о том, чтобы спуститься по кроличьей норе, приводит ее в ужас. Это страх неведомого. Вот почему я никогда не настаивала, чтобы она рассказала о своих впечатлениях. Мама всегда казалась такой хрупкой. Поэтому выяснить нынешние мотивы Морфея — моя задача.
«Пользуйся тем, что имеешь, — сказал он. — Тем, чего нет у нас».
Но он себе противоречит. Если подземцы, по словам Морфея, так могучи, каким образом люди могут обладать чем-то, чего нет у них?
Я встаю и роюсь в ящике, где лежат старые книги Льюиса Кэрролла. Я открываю «Алису в Зазеркалье». В отличие от «Алисы в Стране Чудес», в которой мама оставила множество пометок и примечаний на полях (они выцвели и сделались неразборчивы), в этой книге страницы чистые. От старости они пожелтели.
Я просматриваю стишок о Бармаглоте в поисках упоминаний дерева тумтум, но там ничего не говорится о летающих зубастых пастях, которые выплевывают проглоченное в жутком виде. Добравшись до третьей главы и зазеркальных насекомых, я ищу хоть какие-то намеки на Гдетотам — альтернативное измерение, которое упомянул Морфей. Опять-таки — ничего.
Наконец я дохожу до пятой главы — «Вода и вязание». В этой главе Алиса заходит в магазин Овцы. Я вижу некоторое сходство с тем местом, которое посетила во сне, но есть и разница. Разумеется, всё не совсем так, как у Кэрролла. Полных совпадений никогда не бывает. В прошлом году я узнала, что его книги — приглаженная, менее жуткая версия подлинного безумия Страны Чудес.
В варианте Кэрролла магазин держит овца, которая любит вязать. А я помню хозяйку Лавки Причуд по фамилии Овца, которая буквально одержима вязанием. Полки играют шутки с клиентами, совсем как в книжке, хотя шутка, жертвой которой стала я, оказалась гораздо страшнее, чем у Кэрролла.
Звонят в дверь, и я захлопываю книжку. Я пригласила Джеба на ужин. Сунув книги обратно в ящик, я выбегаю в коридор.
Мои ноги всё еще подгибаются, и мама успевает первой.
Джеб ждет на крыльце, под фонарем. Мы встречаемся взглядами; очевидно, что он хочет вбежать и обнять меня, точно так же как я хочу броситься к нему. Мы не виделись целую вечность, и беда в том, что и правда может пройти вечность, прежде чем я увижу Джеба вновь.
Мама вклинивается между нами.
— Извини, Джебедия. Элли сегодня достаточно поволновалась. Поговорите по телефону.
Я махаю из-за ее плеча, чтобы привлечь внимание Джеба. Подняв ладонь с растопыренными пальцами, я беззвучно произношу: «Убежище».
Он кивает, вежливо желает маме приятного вечера, спускается с крыльца и исчезает в сумерках. Мама закрывает дверь и идет вслед за мной в гостиную. Я вытаскиваю из рюкзака учебник по химии.
— Как это было вежливо с твоей стороны, мама, — ворчу я.
Не хочу ее обижать, но, если я не притворюсь сердитой, она может заподозрить неладное.
— Твой парень должен помнить, что иногда тебе нужен отдых, — отвечает она.
— Он не единственный, кому надо об этом помнить, — отвечаю я и весьма убедительно хмурюсь. — Ладно. Пойду в сад готовиться.
В последние несколько месяцев мы с мамой потратили уйму времени, чтобы создать лунный садик, который светится ночью. Мы посадили лилии, жимолость и серебристую лакрицу. Есть даже маленький подсвеченный фонтан. Плеск воды помогает заглушать шепот насекомых и растений. Этот садик — мое любимое место, чтобы заниматься и думать.
Мама хочет последовать за мной, но я резко поворачиваюсь.
— Мне не нужно сопровождение. Пожалуйста.
— Тебе нужна помощь по химии, — настаивает она.
Я хмурюсь.
— Я вполне способна справиться в одиночку.
Папа выходит из кухни, с посудным полотенцем на плече. Его одежда по-прежнему в муке. Он переводит взгляд с мамы на меня.
Я прикусываю губу, изо всех сил стараясь не взорваться.
— Пожалуйста, можно мне чуть-чуть побыть одной, чтобы развеяться перед экзаменами?
Этот вопрос обращен к папе.
Мама вытирает руки о фартук.
Через кухонную дверь видны настенные часы в виде кошки — ее хвост дергается, отмеряя секунды. Нельзя, чтобы мама потащилась за мной. Я не могу завтра спуститься в кроличью нору, не поговорив с Джебом. Не оказавшись еще раз в его объятиях.
Папа, наверно, видит, что я на грани срыва.
— Пусть идет, Медвежонок, — говорит он. — Завтра ей некогда будет уединяться.
Наконец мама соглашается, настояв, чтобы я взяла второй плед, потому что погода сырая и вечера сделались холоднее, чем обычно. Но у меня свои планы.
На заднем дворе стоит увитая фонариками беседка, в которой висят качели. Из заднего окна внутренность беседки просматривается плохо.
Я взбиваю подушки на качелях и накрываю их одеялом, которое уже там лежит. Потом пристраиваю сверху книжку. Если мама выглянет из окна, она увидит за решетчатой стенкой беседки смутный силуэт и подумает, что это я.
Прихватив плед, я спускаюсь с крыльца. В сыром воздухе сильнее чувствуется аромат цветов. Лунный свет и сияние фонариков отражаются от бледных лепестков и листвы. Всё кажется расслабленным и сонным. Полная противоположность тому, что я чувствую.
Я расстилаю плед в самом темном уголке двора, чтобы не было видно из окна и с крыльца. Это — единственное место, не заросшее цветами и травой. Ветви плакучей ивы спускаются пологом, образуя пещеру. Они свешиваются над забором, который разделяет наши с Джебом дворы. Мама неоднократно пыталась там что-нибудь сажать, но цветы не приживались, и она решила, что под ивой слишком темно.
Она понятия не имеет, сколько раз мы с Джебом проводили ночи под этим деревом, выбравшись из дома после того, как родители отправлялись спать. Мы разговаривали, считали звезды и так далее…
Тут наше убежище.
Мы вытаптывали здесь все семена. И я об этом не жалею.
Я ложусь и сжимаю в кулаке медальон, подаренный Джебом.
Лунный свет струится сквозь переплетение ветвей над головой, шумит фонтанчик. Всё напоминает о том, отчего год назад я предпочла остаться в мире людей, отчего мне нравится быть человеком. А Морфей хочет, чтобы я это бросила ради битвы в подземном королевстве.
Я начинаю понимать, что он прав. Если я хочу спасти тех, кого люблю, придется пойти с ним.
Но сначала надо поговорить с Джебом. Я не хочу больше скрывать правду. Возможно, потому, что знаю: он попытается убедить меня, что никуда отправляться не надо. Во всяком случае, что мне не нужны опасные приключения. Такие, из которых я могу не вернуться. Пусть даже я надеюсь на лучшее.
Конец ознакомительного фрагмента