Карета превратилась в тыкву.

Как-то слишком быстренько.

.

Глеб

— Потрудись объясниться, Вербицкий! — тетушка тяжело дышит.

И зовет меня по фамилии. Плохо дело. Вывел из себя.

— Теть, ну не воспринимай ты все это так близко к сердцу, — беру ее за руку, строю глазки, как в шесть лет…

Нет. Как в восемь!

— А близко к чему мне это принимать? К печени? Или к желудку? Кого ты притащил в наш дом, Глеб?!

— Теть, — обнимаю ее, — поверь мне, с этой девочкой не будет проблем. Мы с ней все уже обговорили, подготовили соглашение. Она хорошо понимает свое место.

— То есть? — у теть Раи распахиваются глаза так, что мне становится страшно.

— Ну что ты так смотришь? Чистой воды фиктивный брак! — фыркаю я, показывая всю несерьезность затеи. — На три месяца.

— Зачем?! — это почти что плач Ярославны.

Руки воздевает, только что на колени не падает.

Вздыхаю.

— Теть, у девочки серьезные проблемы с опекой, — пожимаю плечами. — Они сестры, — киваю в сторону крыльца. — Маринка не дочь Златы. Сестра. А родителей нет. И опека пытается у старшей отобрать младшую.

— А ты-то тут при чем? — стонет тетя. — Неужели это нельзя решить по-другому?

— Ну, — улыбаюсь, — есть и у меня кое-какой свой интерес, — вижу ее ошарашенный взгляд и машу руками. — Нет! Это не то, что ты подумала! Просто. Ну почему бы не помочь девочкам? — стараюсь выглядеть искренним. — Они остались совсем одни.

— Не знаю, что ты задумал, Глеб, — качает головой тетушка, — но добром это не кончится.

— Да ладно тебе, — снова пытаюсь ее обнять.

В этот раз получается.

— Они хорошие. Пойдем!

Выхожу в холл, однако девиц там нет. Ищу прислугу:

— Вы уже проводили дам в комнаты?

— Каких дам? — недоуменно спрашивает горничная.

— Хм, — тру переносицу, снова выхожу на крыльцо.

Так и есть!

Эти мартышки уселись на ступеньках, будто автобуса ждут. Или трамвая.

— Чего сидим? — вскидываю бровь. — Кого ждем?

— Да вот, — пожимает плечами старшая, — думаем, как с Кактусом быть.

— А в чем проблема? — хмурюсь. — Пес же может жить на конюшне!

— Конечно! — утвердительно кивает Злата. — Мы все там можем жить!

Та-ак…

— Злата, — вздыхаю, краем глаза вижу, что тетушка тоже вышла и слушает этот разговор, — а что не так?

— Нет, — пожимает плечами, — все так! Просто… — смотрит мне в глаза. — У нас же однушка. И мы привыкли все жить в одной комнате.

Да черт!

Что ты вытворяешь?

— Ладно! — скриплю зубами. — Можете жить в одной комнате! — оборачиваюсь к тете. — На первом этаже есть свободные комнаты?

— Конечно! — хмыкает она.

Очень довольно хмыкает. Все гостевые выше. На первом этаже живет прислуга, но девки сами так захотели.

— Отлично! Твоя Клякса все равно на первый этаж не спускается. Собаки не пересекутся! Но! — стараюсь казаться строгим. — Чтобы в общих комнатах пса не было!

— Ура!!! — скачет Мышь.

— Конечно, не будет! — Злата улыбается. — Только наша комната и двор! — хитро смотрит на меня. — Задний!

Вот же!

Мошенницы!

Добились своего!

— Пойдем! — киваю на дом. — У нас есть полчаса перед ужином. Обсудим тонкости…

.

Злата

Мне постоянно хочется обойти этот ковер.

Хотя…

Когда я понимаю, что на полу не паркетная доска, а настоящий паркет… Дубовый? Или из ценных пород дерева? Или из чего рисунок собран…

Красиво!

Но полное ощущение, что ты в музее…

Хотя мы в его рабочем кабинете.

Подразумевается, что здесь скромная деловая обстановка.

— А ты всегда так жил? — спрашиваю ошарашенно.

— Как? — он не понимает.

— Ну, — обвожу рукой.

— А! Да! — пожимает плечами. — Мой отец был богат. Дед тоже не из бедных, но отец хорошо уловил веяние времени, прокрутил несколько крупных сделок в девяностые и… — обводит глазами комнату. — Сколько себя помню, мы всегда жили примерно так, — переводит взгляд на меня. — Тебе сложно?

Я только вздыхаю.

Он улыбается, откидывается в большом кожаном кресле.

— Привыкнешь, — произносит самодовольно. — К хорошему быстро привыкают.

Хочется съязвить, но… Он вроде как помогает мне. Мы и так пса чуть ли не шантажом в его дом протащили. Так что… Решаю поддерживать разговор в мирном русле.

— Ты скучал по ним? — спрашиваю о его родителях.

— По ком? — он не понимает.

— Ну, — мы же только что говорили о его отце, — по папе с мамой… Ты сказал.

— А! Да! То есть нет, — качает головой. — Только не думай, что я сволочь бесчувственная, — хмыкает, видя мой ошарашенный взгляд. — Пойми правильно. Мой отец — большой бизнесмен. Дома почти не бывал. Мама была актрисой. Ужины, приемы, тусовки. Меня всегда растила тетя Рая, — пожимает плечами. — Лет до восьми я ее мамой звал. Потом мать стала выводить меня в свет и со скандалом переучивала. Так что, — вздыхает, — как это ни кощунственно звучит, сиротой я себя никогда не чувствовал. Родителей и так никогда не было в моей жизни.

— Прости, — хмурюсь.

У меня ощущение, что я залезла во что-то очень личное.

— Все нормально! — он ни капли не смущен. — Если тебе предстоит быть моей невестой, а потом и женой, то ты должна все это знать. Ну и, конечно, не только это!

— Да?

— Да… Я родился двадцатого мая. Здесь! Это дом моего детства. Первой школой была…

Я не выдерживаю и смеюсь!

— Что? — он удивленно на меня смотрит.

— Ты правда думаешь, что дамочки вроде твоей Кристины будут проверять, знаю ли я твою биографию?

Ох уж эти мужчины!

— А что они будут проверять? — вскидывает бровь.

— Что ты любишь на завтрак? — сажусь напротив него в такое же кресло. — Ты бегаешь по утрам? Или ходишь в зал? Или ты ненавидишь спорт и никуда не ходишь, но всем говоришь, что коленку потянул? — закусываю губу, чтобы скрыть усмешку, а вот у него выражение лица становится почти оскорбленным.

Еще бы! С таким телом!

— Ты любишь кино или театр? Ужастики или комедии? Ваниль или шоколад? — перебираю в голове вопросы, которые я бы задавала подругам об их парнях.

Сама не замечаю, как увлекаюсь.

— Ты читаешь книжки? На скольких языках? Во сколько ты ложишься спать? А как ты спишь? В пижаме или в трусах?

— Голышом! — вдруг отвечает он на последний вопрос, и я понимаю, что немею от собственной наглости.

А вот у него глаза блестят от азарта.

— Ч-что? — ну я и дура.

А он подается вперед.

— А ты? Злата, как спишь ты?

12 глава

Глеб

На слабо меня хотела развести?

Кто кого еще!

Смотрю на нее требовательно. Жду ответа.

— Я? — зрачки расширены, но лицо держит. — Я сплю в трикотажной футболке. Если холодно, то в спортивном костюме.

— Не-ет, Злата, — тяну нежно. — Этого я о тебе знать не могу. Мои женщины со мной спят исключительно раздетыми! — о-па! Есть! Краснеет. — Ну, или, — верчу указательным пальцем в воздухе, — в чем-нибудь эдаком.

Довольный, откидываюсь на спинку кресла, смотрю на нее, улыбаясь. Но…

Но она явно решила меня переиграть!

Чуть подалась вперед, глаза прищурены…

— А “эдакое” — оно какое? — спрашивает томно.

— Прости?

— Шелк? Атлас? Кружево? Кожа? — вскидывает бровь.

Ух!

Вот так, да?

— На тебе — кружево! — и тут я ее представил. — Красное! — вдруг понял, что мне надо закинуть ногу на ногу.

Какой у нее взгляд!

Пронзающий! Азартный!

— А…

— Простите! — раздается стук в дверь.

Горничная.

— Ужин подан, — взгляд в пол, но Злату рассматривает с интересом.

Да…

Надо будет представить ее прислуге…

Как новую хозяйку дома.

Сейчас с тетей за ужином все обговорим.

.

Злата

Кружево ему!

Красное!

Вот же гад!

Он меня троллит!

Он! Меня!

Черт!

О-о-й-ёй…

Это что, столовая?

Вербицкий как-то совершенно естественно выдвигает стул и… помогает мне сесть.

Ох.

За мной так никогда не ухаживали.

Как-то даже… Волнительно…

Мышь уже за столом — сидит, болтает ногами. Чем вызывает крайне неодобрительные взгляды Раисы Ильиничны.

Я усаживаюсь, расправляю плечи, чуть приподнимаю подбородок и… вижу количество вилок на столе.

Так, стоп, не нервничать!

Есть простое правило: снаружи к центру!

Поднимаю глаза на Марину:

— А я возьму вот эту! Она мне больше всего нравится! — Мышка моя выудила короткую вилку с тремя зубцами и выставила перед собой, разглядывая. — А остальные можно убрать, — выдает она женщине в переднике.

— Мышь! — пинаю ее под столом.

Вербицкий ржет, а тетка его багровеет.

— Что? — поднимает Маринка на меня самый невинный взгляд.

— Девочка абсолютно не умеет себя вести! — старая грымза аж дрожит от возмущения. — Причем не только за столом!

— Это мы исправим, — еще улыбаясь, говорит Вербицкий, поворачивается ко мне. — Я посмотрел, у тебя ребенок же вообще нигде не учится.

— Ей шесть! — округляю глаза я.

— Ну, — вскидывает брови, — я в шесть уже занимался шахматами, плаванием, китайским и верховой ездой.

У меня кусок становится поперек горла.

— Прости…те, — Вербицкий не видит моего замешательства, спокойно расправляется с принесенным бифштексом, а вот тетка его сидит с улыбкой Моны Лизы.

Довольна как слон, проще говоря.

— Я посмотрел наличие мест в пригородных пансионах! — поднимает взгляд не на меня, а на тетушку. — В Липницкий и в Басовский можно попробовать устроить девочку.

— Я бы посоветовала Липницкий, — довольно бормочет старушка.

Маришка замирает ни жива не мертва, у меня аж руки трясутся, а он, кажется, все уже решил.

— Хорошо, тогда дам поручение отправить ее документы первым делом в Липницкий, — опять смотрит на свою тетушку. — Хотя Басовский чуть ближе.

— Играет ли это какую-то роль? — пожимает она плечами неопределенно.

— Что значит… — я обретаю дар речи. — Подождите, а вы нас спросили?!

Эти двое смотрят на меня с явным недоумением! Причем тетушка еще и с неприязнью. Словно я вошь какая…

Конец ознакомительного фрагмента