Сегодня я знала, что мне достанет сил быть Эрин, женщиной, матерью моих детей и больше никем. Это новое ощущение было головокружительным, захватывающим, освободительным.

Я разносила первые за день стаканы пива, когда в “Одиссею” вошел мой отец.

— Режис! Мы уже бросили тебя ждать! — обратился к нему один из приятелей.

— Так сегодня пятница! — попытался он оправдаться.

Базарный день. Отец всегда сопровождал мать на рынок по пятницам. Если честно, она не оставляла ему выбора. Я глянула на часы. 11:30. Что такого он ей предложил, чтобы она отпустила его так рано? Перед тем как подойти ко мне, отец поцеловал моего брата. Хоть мы и выросли, он считал своим долгом целовать нас в голову, как в нашем детстве. И неважно, где мы были и с кем, Режис не сомневался в своем праве. Не раз Эрван участвовал в видеоконференции с коллегами или партнерами, и тут появлялся папа, чтобы чмокнуть сына при всех. Протестовать было бесполезно, стало бы только хуже. Отец всегда отличался любовью к провокациям и никогда не скрывал ее. Человек с добрым сердцем, известный легендарным умением кого угодно подначить и сразить язвительной репликой. Эрван, совершенно выбитый из колеи нашим утренним разговором, и ухом не повел. Это обеспокоило отца, заподозрившего неладное. Что с моральным состоянием его сына? Он забросал меня вопросами, едва зайдя за стойку. И с этим я тоже ничего не могла поделать. В “Одиссее” он был у себя дома.

— Доброе утро, дочка. — Он зарылся губами в мои волосы. — У твоего брата какие-то проблемы?

— Нет, все в порядке. — Если я и соврала, то лишь частично.

— Твоя мать скоро явится сюда за своим бокалом белого, уж она-то все у него выведает!

Эрван, всегда остро реагирующий на расследовательские замашки матери, испуганно вскинул голову. Я с трудом сдержала смех. Отец приготовил себе чашку крепчайшего эспрессо, обогнул стойку, взобрался на барный табурет, взял вчерашний местный еженедельник Le Pays Malouin и открыл его. Заглянув за спину отцу, я увидела, что брат поспешно складывает свои папки и закрывает ноутбук. Пальто он натянул уже на ходу.

— Всем привет! — крикнул он присутствующим.

— Подожди, пожалуйста! — остановила я его.

Он испепелил меня взглядом. Как будто я снова стала мелкой поганкой, отравлявшей ему жизнь в детстве. Преувеличенно тяжело вздохнув, он подошел к стойке и наклонился ко мне.

— Из-за тебя я и так сегодня не в состоянии работать, надеюсь, есть серьезная причина не отпускать меня, подставляя под мамины атаки…

— У меня для тебя работа!

Он вздернул брови: я вызвала его интерес.

— Вам будет удобно пообедать в воскресенье?

В этот день в “Одиссее” выходной.

— Я спрошу Люсиль, скорее всего, да, но в чем дело? При чем тут работа?

— Сможешь дать мне подписать документы, перед тем как мы выпьем? Те, что у тебя всегда с собой… если ты понимаешь, о чем я…

Он разразился нервным смехом:

— Твою ж мать!

— Так, мои дети плетут заговор, — вмешался сидевший рядом отец.

Эрван забарабанил пальцами по стойке.

— Папа, ты… ты… нет, я лучше помолчу… Твоя дочь… Твоя дочь… Моя сестра…

Он перегнулся через стойку и обхватил ладонями мое лицо. На его губах заиграла победная улыбка. Он крепко поцеловал меня в лоб и быстро отпустил.

— Задело!

Он распахнул дверь и налетел на маму.

— Дорогой мой! Я только пришла, а ты уже уходишь!

— У меня навалом работы, мама. До воскресенья!

Он смачно расцеловал ее в обе щеки и испарился, насвистывая. Я хохотала. Как же я хохотала!

— Эрин! Твой брат напился? — поинтересовалась она. — Вообще-то еще рановато!

Я еще громче засмеялась.

— Режис! — возмутилась она. — Что с твоими детьми?

— Их фиг поймешь!

— Эрин! — еще громче крикнула мать. — Давай, быстро выкладывай!

Я взяла бутылку мюскаде, открыла. У родителей округлились глаза. Я налила им вина, не забыв и о себе, подняла свой бокал и протянула к ним. Они повторили мой жест, не требуя объяснений. Я бы с большим удовольствием подольше любовалась их ошеломлением — что удается сделать нечасто, замечу, — но мне не хватило терпения.

— Вы свободны в воскресенье в двенадцать? Эрван и Люсиль уже согласились.

Мать выпрямилась, к ней вернулась улыбка. Мне показалось, что она вот-вот начнет подпрыгивать на табурете.

— Конечно, моя дорогая, — воскликнула она. — Приходите, я все приготовлю… Придумаю, что…

— Мама! Давайте все вместе пообедаем не у вас, не у меня, не у Эрвана, а здесь. Проведем всей семьей день в “Одиссее”.

Папа одним глотком осушил бокал, мама шумно сглотнула и собралась с духом.

— Такого не было ни разу после… после…

Я ей благодарно улыбнулась. Она принимала уйму предосторожностей, чтобы не напоминать мне о том, что все мы хотели забыть.

— После первого дня рождения Мило… да… Когда мы в последний раз праздновали в семейном кругу… как раз всего за несколько дней до того, как…

В тот день мне так и не удалось скрыть или хотя бы смягчить впечатление от темной и депрессивной стороны моего мужа. Когда родители появились в “Одиссее” с тортом и кучей подарков, он отсутствовал. Его не было почти сутки. Я сражалась с печалью и придумывала разные предлоги, оправдывающие его опоздание. Я перестала чему-либо удивляться. После рождения Мило ситуация постоянно ухудшалась. В конце концов я решила, что пора садиться за стол, не дожидаясь его. Он объявился, когда мы уже обедали, и не сказал ни слова ни моим родителям, ни детям. С мрачным лицом он шагнул ко мне и поцеловал. От него разило алкоголем, баром, загулом. Он прижался ко мне, как ребенок, прячущийся за мамину юбку. Я сцепила зубы, стараясь не заплакать и не потребовать от него объяснений. Я стерпела, чтобы защитить детей и избавить от сцены родителей. Если Улисс или Лу подходили к нему, он отшатывался; когда они его звали, он не отвечал; не реагировал на милые реплики, которыми они безуспешно силились привлечь внимание отца. А потом Мило проснулся после дневного сна, и мне пришлось уйти. Он счел это неприемлемым и хлопнул дверью, рявкнув “Отцепись от меня” Улиссу, бежавшему за ним и умолявшему остаться и поучаствовать в задувании свечки для младшего брата. А через три дня мой муж исчез.

— Есть какой-то особый повод? — спросил отец, вновь обретая дар речи и своим вопросом возвращая меня к настоящему.

Улыбка, ненадолго покинувшая меня, снова засияла.

— Я развожусь.

Ну вот, я это произнесла. Следовательно, это правда.

Отец как будто утратил на миг дар речи, но тут же встряхнулся, справляясь с волнением, а мама уткнулась ему в плечо.

— Я горжусь тобой, — объявил он, наблюдая за мной.

Мама продолжала прятать лицо за папиным плечом, ее спина вздрагивала, и нетрудно было догадаться, что с ней творится. Папа обнял ее покрепче.

— Возьми себя в руки, Одиль, мы же знали, что она к этому придет. В конце концов, она твоя дочь!

— Дурак безмозглый! — ответила мать все еще дрожащим голосом.

Она крепко поцеловала мужа, после чего снова включилась ее обычная самоуверенность.

— Ладно, я опять иду на рынок! Обед на мне!

— Мама, я могу приготовить!

— И слышать не желаю! Пойди лучше к парикмахеру! Ты должна хорошо выглядеть, доченька!

— Ну, а я займусь напитками! — подхватил отец.

— Папа, здесь есть все, что нужно. — Я слабо сопротивлялась, пытаясь охладить его пыл.

— Ты, похоже, забыла, что это моя компетенция?

— Попробовала бы я забыть, — пробормотала я.

— Давай, Режис! Поторопимся!

Они уже взялись за ручку двери, и я не собиралась гасить их энтузиазм. За ними было так приятно наблюдать.

— Я вас люблю, — крикнула я.

Они застыли. Мы редко открыто выражали любовь.

— Мы тебя тоже, дорогая малышка, — ответила мать.

Они вышли, а я приблизилась к витрине, чтобы следить за ними, пока они не скроются. Они стояли посреди улицы и жарко обнимались, хоть тяжесть лет на их плечах и было не скрыть. Мои дети слишком быстро созрели, мои родители слишком быстро постарели. Из-за него. Я всей душой надеялась, что не украла у них последние прекрасные годы жизни, уговаривала себя, что такие же прекрасные у них еще впереди. Я мечтала, чтобы мои родители вернули себе полноту бытия, утраченную семь лет назад. Возродили ту неумеренность во всем, в атмосфере которой я выросла и которая помогала мне открывать новые грани моей личности, жить, смеяться. Вести себя так, как я хотела. Мои родители были потрясающими, сумасшедшими, забавными, и если…

Мои родители… Как их охарактеризовать? Типичный продукт восьмидесятых. До окончательного переезда в Сен-Мало мы жили на границе парижского пригорода, в городке, который я практически забыла, с несколькими десятками тысяч жителей, с собственной буржуазией, ритуалами и знаменитостями, в числе которых были мои родители.

Отец торговал винами и крепким алкоголем и колесил по дорогам, облачившись в деловой костюм и яркие галстуки, которые были тогда в моде. Он обладал особым талантом переключаться с одного собеседника на другого, одинаково легко общался с владельцем убогой забегаловки и с директором ресторана, отмеченного звездами. И дело было не только в отлично подвешенном языке, его талант был гораздо выше уровнем. Он был вне конкуренции, если надо было позубоскалить, у него никогда не случалось плохого настроения — по крайней мере, дома, — и он никогда не уставал. Ради удовлетворения запросов клиентов он запросто вставал на рассвете, чтобы появиться в привокзальном кафе к самому открытию. И неважно, что накануне он пришел с дискотеки после трех часов утра. В таких случаях он принимал холодный душ, сбрызгивал себя одеколоном “Фаберже”, выпивал чашку крепкого кофе, закуривал первую за день сигарету — в машине с наглухо закрытыми окнами — и отправлялся продавать ящики вина, кеги пива и поддоны с бутылками шампанского. Он был знаком со всеми: с хозяевами баров, ресторанов, ночных клубов. Его багажник был всегда забит бутылками спиртного, которые он, не раздумывая, дарил после подписания выгодного контракта. Мой отец был человеком щедрым…