— Вы мне нравитесь очень, — наконец отважился Елисей.

Она мысленно похвалила его за смелость. Уставился в стол, но все-таки решился сказать.

Она пожала плечами:

— И вы мне нравитесь.

Он с надеждой вскинул глаза, и она поспешила пояснить:

— Как ученик. Вы милый и забавный, не без способностей, хоть и ленитесь. С вами приятно заниматься, но не более того.

— Вы мне тоже… То есть вы мне нравитесь не только как учительница.

— А как кто?

Может, если назвать вещи своими именами, будет проще выпутаться из этой бредовой ситуации.

— Как девушка.

Она хмыкнула. Сама ощущала себя даже не девушкой, а девчонкой-школьницей, такой же, как они все, просто умело маскировалась под взрослую. Но ему об этом знать вовсе не обязательно.

— Тебе сколько лет? — спросила она и едва не прикусила язык.

Давала же себе обещание всегда обращаться к ученикам только на «вы»! Кажется, ему удалось вывести ее из себя, и отлаженная программа дала сбой. Оставалась слабая надежда, что Елисей ничего не заметил, но он с таким ожиданием поднял на нее глаза, что сразу стало ясно: нет, не прокатило.

— Восемнадцать, — ответил он после паузы.

Она покачала головой:

— И все еще в школе учишься? В каком классе?

— В одиннадцатом, — послушно отозвался он. — Просто у меня день рождения в январе…

— Врешь, — пригвоздила она. — Забыл, что я видела твои документы?

— Зачем вам понадобились мои документы? — удивился он.

— Всегда прошу их показать перед тем, как заключить договор. Обычная предусмотрительность. Мало ли, что может случиться…

Что может случиться и как от этого уберегут документы, она и сама толком не знала, но Елисей не стал уточнять.

— И когда у меня день рождения?

— Не в январе, — отрезала она.

Странно: на дату рождения обратила внимание, а на фамилию — нет. Первое было важнее: она старалась сразу выяснить, кто совершеннолетний, и точно знала — сейчас взрослых учеников у нее нет.

— Ладно, семнадцать, — неохотно признал он и после паузы добавил: — С половиной.

— Вот и ответ на твой вопрос, — сказала она, хотя он пока еще ни о чем не спрашивал. — Ты же несовершеннолетний.

— И что?

— Хочешь, чтобы меня посадили?

— За что?

— За совращение малолетних.

— Причина только в этом? — ухмыльнулся он. — Зайти через полгода?

Черт! Она и не думала, что ее ответ прозвучит так двусмысленно. Елисей тем временем вылез из-за стола и шагнул к ней, оказавшись практически вплотную. И почему у нее на кухне так тесно?

— Вы никого не совращали, — проговорил он ей на ухо интимным шепотом. — Наоборот, я сам. Скорее, вы меня сможете посадить…

— За что? — удивилась она.

— За это, — он положил руки ей на плечи, прижал к себе и наклонился к лицу.

* * *

Нестерпимо болела голова. Он был готов отключиться, но не мог позволить себе долгожданное забытье. Он разучился спать самостоятельно, существуя как машина, которую включают и выключают в нужное время. Когда исследователи понимали, что его физические возможности на пределе, ему вводили очередной препарат, и он вырубался. Это даже нельзя было назвать сном — просто небытие, на определенное время останавливающее работу мозга, дающее отдых сведенным судорогой мышцам и вывернутым суставам.

Через несколько часов он не просыпался, а приходил в себя, жалея, что так мало времени провел без сознания. Он откуда-то знал, что нормальным людям положено видеть сны, и после пробуждения искал их малейшие следы, но измученный мозг отказывался выдавать хоть что-то отличное от его нынешнего существования.

Однако он точно знал — его не создали в этой лаборатории. У него была совсем другая жизнь, может быть, не очень благополучная и счастливая, зато своя. Но воспоминания о ней были надежно заблокированы, и он не мог поручиться, что не сделал это сам. Иначе давно бы уже прекратил тягостное существование, состоявшее из приступов боли и перерывов между ними.

— Как вы себя чувствуете?

Он с трудом поднял голову. Никто и никогда не интересовался его самочувствием. Ему не задавали вопросов, с ним вообще не общались, воспринимая как биологическую машину, определенным образом реагирующую на раздражители. Тем удивительнее был этот вопрос, раздавшийся от двери. Там стояла девушка. Как и все, кто с ним работал, она была в медицинском костюме, перчатках, шапочке и маске, выделялись только глаза, смотревшие на него с любопытством и сочувствием. Впрочем, последнее могло ему просто почудиться.

— Голова болит. — Он с трудом вытолкнул из горла слова, мимолетно удивившись, какой хриплый у него голос.

Он так давно не слышал ничего, кроме собственного крика, что забыл, как он звучит.

Девушка осторожно приблизилась. Он ждал очередной инъекции, стараясь не смотреть на свои исколотые вены, но жгута и шприца у нее не оказалось, она просто положила ему на лоб прохладную ладонь. Он прикрыл глаза, сосредоточившись на своих ощущениях, чувствуя, как пульсирующая в висках боль постепенно начинает уходить.

— Так лучше? — спросила она.

Он кивнул, не решаясь отвечать. То, что происходило сейчас, было ново и непривычно, и он поневоле насторожился. Сменили тактику, значит, хотят добиться другого результата. Но какого, если его и так уже изучили во всех подробностях, лишив контроля не только над собственным телом, но и над сознанием?

Кажется, пришел черед эмоций. Классический прием, когда после злого полицейского приходит добрый. Сегодня на роль доброго назначили ее, стоит воспринимать это именно так и постараться скрыть как можно больше. Реакцию на боль замаскировать нереально, но в эмоциональной сфере сделать это будет гораздо проще. Просто не стоит реагировать на притворную ласку и внимание, вступать в разговоры и поддаваться на другие провокации.

Он был готов ко всему, но не к тому, что последовало потом…

Глава 4. Местоимение первого лица

Она словно окаменела. Почему же не сопротивляется, ведь сейчас он ее поцелует, и пути назад не будет…

— Прекратите немедленно. — Она почему-то снова перешла на «вы» и не глядя пошарила по столу, ища свою чашку с чаем, к которому едва притронулась.

Интересно, он уже достаточно остыл, чтобы ожоги остались не слишком сильные?

К счастью, Елисей понял, что это не просто для вида, сразу отпустил ее и отвернулся.

— Извините, — пробормотал он. — Не знаю, что на меня нашло.

— Зато я знаю, — строгим учительским голосом проговорила она, уже полностью взяв себя в руки. — Учиться надо, а не думать о всякой ерунде. И влюбляться в своих ровесниц.

— А сколько вам лет?

— Больше, чем Анне Аркадьевне.

Елисей нервно усмехнулся:

— Ну и что, подумаешь! Для меня это ничего не значит.

Если сейчас скажет, что она выглядит гораздо младше, то она треснет его чем-нибудь по башке. К счастью, парень удержался от очередной банальности, видимо, уловив ее настроение.

— Зато для меня значит, — отрезала она.

— А вы знаете, что существует такое понятие, как возраст сексуального согласия? — вдруг вкрадчиво поинтересовался Елисей. — В нашей стране это шестнадцать лет.

Она мрачно усмехнулась. Еще бы не знать! Предпочла бы, конечно, никогда не слышать, да пришлось ознакомиться во всех деталях.

— И что это меняет?

— С тем, кому исполнилось шестнадцать, можно заниматься сексом, с точки зрения закона никаких проблем. Странно, да? — Он безмятежно улыбнулся. — А фильмы для взрослых имеют ограничение по возрасту — восемнадцать плюс. То есть заниматься можно, а смотреть нельзя.

Он замялась. Что происходит, почему она обсуждает со своим учеником возраст сексуального согласия и рейтинг порнофильмов?

— Это если по взаимному согласию.

— А у нас его нет?

Она опешила от такой наглости и даже не сразу нашлась что ответить.

— Сами как считаете?

Елисей замялся, и она порадовалась про себя — парень не такой уж непробиваемый, каким хочет казаться. Она решила закрепить результат:

— Притом всегда можно приплести насильственные действия. И тогда точно посадят независимо от того, исполнилось шестнадцать или нет… За несовершеннолетнего еще и больше дадут.

— Зачем мне это нужно? — возмутился он.

— Вам незачем, а вот вашим родителям…

— Да им на меня плевать. — Его глаза хитро блеснули: — Притом это если узнают…

Она устало вздохнула:

— Все, Елисей. На сегодня занятие окончено. Домашнее задание остается прежнее. Можете идти.

Думала, он начет спорить и возражать, но ученик послушно потопал в прихожую. Она не пошла следом, предпочитая из кухни слушать, как он там возится.

— Алевтина Алексеевна, я ухожу, — наконец неуверенно объявил он. — Дверь закроете?

Она невольно усмехнулась, услышав новое имя. Значит, уже полностью пришел в себя. У подростков гибкая психика, чего не скажешь о ней самой.

— Просто захлопните, — отозвалась она.

— Лучше заприте, — не отставал он. — А то вдруг украдут.

Она хмыкнула. Если бы еще она была кому-то нужна! В смысле, по-настоящему, а не пару раз перепихнуться под предлогом уроков английского.

Только когда стихли шаги и гул лифта, она решилась приблизиться к двери и запереть ее, но все равно не почувствовала себя в безопасности. Какое счастье, что на сегодня больше не назначено уроков! Вести их она была не в состоянии. Пришлось бы отменять, а это потеря денег, репутации, с таким трудом заслуженной, и неминуемое понижение рейтинга на сайте репетиторов.