— Вон, этот, врубил свою шарманку, поэтому ничего не слышно!.. Бар-ран!

Из конца салона тут же откликнулся молодой мужской голос:

— Почему вы его оскорбляете?

Мужчина у окна резко повернул голову на посмевшего ему ответить и в это мгновение я разглядела его лицо. На вид ему было лет 50–55. Седые волосы под серой старомодной кепочкой, худощавое лицо, зелёные глаза, прямой нос, тонкие губы — самый обычный дядька.

— А что он ведёт себя как будто дома? — заорал он, — Музыку дома надо слушать! Все на работу едут. Вон, даже водитель музыку не включает!

— Он же в наушниках! — спокойно ответил молодой человек, — Никому не мешает.

Неприметный дядька вытянул шею, стараясь разглядеть оппонента, которого прикрывали спинки кресел.

— А ты че тут самый смелый?

— Ну допустим!

— Ну пошли выйдем, раз такой смелый, по морде, мля, получишь!

— Ну пошли выйдем!

Тем временем женщина дошла до дверей и, повернувшись лицом к салону, ошалело взглянула на взвинченного дядьку.

— Ну что вы! — вставила она, поняв, что весь сыр-бор начался из-за её замечания, — Он же и вправду никому не мешает. Водитель просто тоже ещё не проснулся!

Она жалко улыбнулась. Куда там! Никто её уже не слышал. Дядька, как заведённый, снова отчаянно и смело выкрикнул:

— Пошли выйдем, мля, разберемся!

— Да пошли, без базара! — ответил ему молодой человек и, наконец, привстал с кресла, отчего все присутствующие в маршрутном автобусе смогли разглядеть его могучие плечи, широкую грудь и богатырский рост. Все, в том числе, и старый дядька. Тот, взглянув на оппонента, молниеносно оценил ситуацию и спрогнозировал исход стычки.

— На старого драться полезешь?! — тонко крикнул он.

Автобус сбавил ход, подъезжая к остановке.

— Да кто на тебя лезет! Сам тут устроил истерику! — снисходительно ответил парень и сел на место.

Водитель открыл двери и, женщина, которая хотела выйти на предыдущей остановке, пулей вылетела из автобуса.

— Дома надо музыку слушать! — присмирел, но все ещё не унимался ворчун. — Вот ваше поколение!

— А что? Твои дети музыку не слушают? — со смехом спросил молодой.

— Нет! Мои дети воспитанные! Они не будут так делать! Они знают, что людям работать ещё целый день.

— Ага, ага…

— Че — ага? Бездарное, невоспитанное поколение!.. — бесновался отец воспитанных детей, — Так и просрем свою страну из-за таких как вы!

Последнюю фразу он проговорил со злым удовольствием и отвернулся к окну.

Внезапно утих треск наушников. Это невольный виновник автобусного конфликта выключил музыку. Он вынул наушники из ушей и непонимающе посмотрел на дядьку, чья последняя фраза долетела и до него. Затем попросил остановку и через несколько мгновений, покинул салон, в блаженном неведении о произошедшем.

Все успокоились. Молча продолжали синхронно качаться на убитой дороге, погруженные каждый в свои думы.

Даже чернобровый водитель не включал музыку, чтобы, не дай Бог, не нарушить настроение этого тяжёлого буднего утра…

* * *

— Опаздываем? — ехидно протянул толстый охранник, глядя на меня через стекло пропускной кабинки.

— Открывайте! — буркнула я. Охранник нажал на кнопку и на дисплее турникета загорелась зелёная стрелочка, указывающая направление в ад.

— Спасибо.

Я миновала пропускной пункт и заспешила в здание номер "2", где на втором этаже располагались раздевалки. В этот момент двери здания открылись и оттуда вышли несколько женщин, уже переодевшиеся в белые как снег рубашки и штаны. Сверху у всех была накинута верхняя одежда. Несколько из них отделились и пошли в сторону курилки, остальные начали разбредаться по цехам.

Мне нравится форма на этом заводе. Эти белые хлопковые рубахи без пуговиц, с резинками на рукавах для удобства и белые штаны. На улице, особенно издалека, работники выглядят довольно странно: девственно белая одежда на фоне мрачных и серых зданий завода. Они напоминают узников концлагеря. Особенно когда в рабочее время бегут в курилку, опасливо озираясь по сторонам — как бы не наткнуться на бригадирш — потому что все они, бригадирши, одинаково вредные. И даже, если ты бежишь в курилку в законное для перекура время, все равно не хочется столкнуться с этими бестиями.

В переполненной раздевалке от разнообразия запахов режет глаза, я проталкиваюсь сквозь белые тела в поисках свободной кабинки. Рывком открываю металлические серые дверцы. Из нутра кабинок торчат рукава, ботинки, пакеты, шапки. Так я прохожу несколько метров и, о, счастье, в одной кабинке одиноко висит куртка и стоят кроссовки — а значит, хватит место и для моих вещей.

Раздеваюсь, морщусь — чужой пот нагло лезет в ноздри. Надеваю форму узника концлагеря и пулей вылетаю в коридор. Но вспомнив, что не взяла одноразовую шапочку и не спросила в какой цех меня сегодня распределили, возвращаюсь. Ищу глазами бригадиршу, но не вижу. Уже ушла в цеха? Потом замечаю, что сегодня шапочки выдаёт Катюшка Джабраилова, чернявая миниатюрная девушка. Она мне нравится, потому что она всегда смеётся и приветливо улыбается при встрече. Милейший человек. Подхожу к ней.

— Привет! Ты сегодня за бригадира?

Катюшка подняла на меня свои огромные карие глаза и, без тени улыбки, прошипела:

— Почему опаздываем?

— В смысле? Ещё пятнадцать минут до гудка.

В день гудок звучит два раза. Ровно в 8:00 — ночная смена официально свободна, дневная начинает работу; и в 20:00 — дневная свободна, а ночная приступает к работе.

— Все равно! Мне больше делать нечего, как сидеть тут и ждать всех! Смотри, шапочка выдаётся на неделю. Раньше не приходить. На укладку идёшь…

Я вдруг поняла, что бригадиром быть тяжело, вон Катька даже улыбаться перестала.

В коридоре стояла Аня, моя приятельница. Ей около сорока лет, у неё чёрные кудрявые волосы и печальные глаза. На Анькином красивом лице лежит неуловимая печать скорби, словно она прошла войну и плен. У неё низкий тембр голоса и бесхитростная манера речи. Завидев меня, она махнула рукой:

— Пошли курить!

— Пошли. Катька с каких щелей взяла, что шапочка на неделю выдаётся? Вон, Галька на три дня выдаёт.

— Не знаю, может заводу решила помочь сэкономить. Галька, видать, заболела, будет позже — девчонки сказали. Тебя куда сегодня кинули?

— На укладку.

— Хорошо, вместе пойдём…

На укладке нас сегодня семь человек. Я, Анька, две полные бледные дамы, которых я раньше не видела, высохшая бабка лет шестидесяти пяти, Алия — смуглая казашка с хорошей фигурой, но с нехорошим демоническим взглядом. И седьмая Катька Джабраилова.

Работает Катька сегодня с растерянным видом, словно не понимает, что она тут делает. Постоянно смотрит по сторонам и за полдня так ни разу не улыбнулась, что очень непохоже на неё.

В начале линии полная женщина. Она сидит у ленты и следит за тем, чтобы печенье не выползало за пределы линии — ехало ровно по струночке. Время от времени женщина отбирает наиболее плохие экземпляры, кидая их в коробки у ног. Дальше сидим мы с Анькой, Алией и Катькой, собираем эти печенюшки по двенадцать штук и заталкиваем их в пластиковые коробочки. Эти пластиковые коробочки едут к другой толстушке: она крепит на них крышки, складывает пластиковые коробочки в картонные коробки и отправляет почти упакованное печенье дальше по ленте. В конце стоит бабка (почему такая тяжёлая работа досталась ей?) и собирает эти коробки.

Высохшая бабка в белой майке. Серая отвисшая кожа на руках дрожит как желе всякий раз, когда она поднимает коробку печенья с чёрной ленты и кидает ее на поддон. Потом бабка нагибается так, что кости зада смотрят в железный потолок. Резким движением она фиксирует коробку скотчем и, выпрямившись, хватает тут же подъехавшую новую партию печенья. И так без остановки. Сморщенное лицо становится багровым. Блестит лоб от пота, белые редкие волосы липнут к скулам. Бабка фыркает, пытаясь их сдуть — не выходит. В свободную секунду она ловит две соломки, мешающие глазам, и фиксирует их за ушами. Те послушно там лежат и не двигаются.

Я смотрю на старуху с жалостью — какая нужда тебя отправила сюда? Тебе бы сидеть на диване, уютно укутавшись в шаль, смотреть сериал и пить горячий ароматный чай, а не вот это все. Тут бабка, словно услышав мои мысли, бросает на меня колючий взгляд и поджимает губы. Я поспешно отвожу глаза и больше её не жалею.

Напротив нас сборка коробок. Девчонка по имени Машка с татуировками дракона и змеи на руках ловко хватает картонные полотна и через секунду в её руках они превращаются в коробки.

— За сколько она их интересно собирает? — восхищённо шепчет Аня, глядя на неё через плечо.

— Щас засечем время… Раз!.. Раз!.. Ей богу, за одну секунду! Ну Машка — Жонглёрша!

Катька поднимает глаза, и злобно смотрит на Аню:

— Работайте!.. Если не успеем до конца смены сто пятьдесят коробок собрать, начальство вздрючит!

— Мы и так работаем! — бурчит Анька и многозначительно смотрит на меня.

К часу дня бабка бросила последнюю коробку и выдохнула:

— Все! Я на обед.

Катька Джабраилова хищно повела крупным носом в сторону бабки, словно пыталась унюхать что та принесла на обед.