Анна Дант

Амели. На осколках судьбы

Глава 1

— Ты можешь оставить его и проваливать, — кивнув на свёрток в моих руках, усмехнулся граф. — Ублюдку не стоило рождаться.

— Ни за что, — шепнула, отшатнувшись и крепче прижав к себе сына.

— Что же, тогда проваливайте вместе, — его светлость брезгливо отвернулся от меня, давая понять, что разговор ему более неинтересен.

— Ваша светлость, но это же ваш внук, — со слезами на глазах я повернулась к леди Марис. — Адриан бы никогда так не поступил. Он ждал нашего малыша и…

— Ты — безродная девка, которая понесла… Да хоть бы и от нашего конюха, — леди Марис безразлично отмахнулась, спрятав в глубине глаз боль. — Уходи, Амели. Нам распутницы не нужны.

— Бред, — я, не веря, покачала головой. — Вы уже потеряли сына, неужели готовы…

— Не смей говорить о нём! — прошипела леди Марис. — Адриан остался бы жив, если бы так не торопился к тебе. Убирайся, Амели. И щенка с собой забирай.

— Вы пожалеете об этом. Не сразу, но со временем вы пожалеете, что прогнали нас, лишили себя общения с внуком.

— Уведите её, — громко приказал граф страже, стоящей возле дверей, а после повернулся ко мне, доставая кошель и швыряя мне под ноги. — Забирай и проваливай. Иначе велю выпороть на конюшне, а ублюдка утопить.

Сжав зубы, чтобы не допустить слёз, я нагнулась и подняла шелковый мешочек. Кинув последний взгляд на дом, в котором была так счастлива совсем недавно, я прижала сына к груди, подхватила сумку с пожитками и вышла вон. Сначала из дома, а после и за ворота замка.

И только услышав грохот закрывшихся ворот за моей спиной, я тихонько завыла, утыкаясь лицом в тёплую меховую шкуру. Ледяной ветер буквально пронизывал до костей, но мне было настолько больно, что я даже не думала об этом. В груди словно что-то взорвалось, лишая способности слышать, ощущать, думать…

Когда истерика поутихла, я подняла голову и огляделась. Бери себя в руки, Амелька. Ты же сильная, правда? Ты была слабой там, в своём мире, и тебя поспешили сломать. Вот он, второй шанс. Неужели ты сломаешься и в этот раз?

Мотнув головой, я глубоко вздохнула. Не дождётесь!

Прищурившись, я разглядела очертания родных Рачков. Родных не для меня — для хозяйки тела. Это она там провела всё детство и юность, пока не попала в поместье к господам обычной горничной. Пока не повстречала Адриана — молодого графа, красивого, статного, умного.

Именно из-за этой связи… из-за мезальянса между лордом и служанкой я стою сейчас практически посреди поля и пытаюсь понять, как выжить самой и как не погубить младенца.

— Ну что, малыш, идём домой? — тихо проговорила я, трогая губами лобик сына. — Ох, сомневаюсь, что от отчего дома что-то осталось, но и выбора у нас нет.

Это только кажется, что Рачки совсем близко, но на самом деле это около четырёх километров по холмистой равнине, по извилистой дороге вдоль реки. К деревне я подошла, продрогшая до ужаса, двигаясь вперёд, гонимая страхом замёрзнуть в пути. Когда увидела родной дом, едва не расплакалась от счастья.

— Вы посмотрите на неё, пришла, — послышалось ехидное за спиной.

Обернувшись, увидела Марику — местную языкастую сплетницу. Она не любила Амели. За то, что та работала в господском доме, на территорию которого её саму не пускали. За то, что граф влюбился в Амели и оберегал свою возлюбленную. За то, что безродная девка вмиг стала госпожой.

Вот за это Амели возненавидели многие…

И теперь Марика смотрела с ехидным превосходством. Конечно, у неё дом, муж, полная семья, а я стою перед пустым старым домом, с ребёнком на руках.

— Что тебе, Марика?

— А ты гонор-то поубавь, графёнок не заступится больше, помер.

— Язык прикуси, иначе мигом донесу до господ, — процедила я. Воспоминания Амели о женихе больно кольнули.

— Тебя там и слушать не станут, — каркающе рассмеялась Марика. — Графская подстилка с ублюдком.

Я лишь усмехнулась. Несмотря на пылкие речи, Марика отступила назад. Испугалась, ведь опорочить имя господина считалось едва ли не самым серьёзным преступлением.

Отвернувшись от соседки, я подошла к двери, отодвинула старую кадку и достала старый, ржавый ключ.

Хоть бы дверь поддалась! Амели после смерти родителей заперла дом и больше не возвращалась. А было это… Ещё до графа, до беременности…

Давно это было. Но благодаря спрятанному ключу и старосте — дядьке Михею, дом ещё не разгромили.

С трудом провернув ключ в замке, я толкнула дверь и вдохнула затхлый, сырой воздух.

Здравствуй, милый дом…

Я медленно вошла, словно опасаясь, что из-за угла выскочит чудовище. Домик небольшой. Крошечные сени, где с трудом могли бы расположиться всего пара взрослых людей. Кухня с длинным обеденным столом и большой печью, на которой когда-то спала сама Амели, а за печью ещё одна комната — родительская спальня. Тоже маленькая, вмещающая в себя двуспальную кровать, шкаф и тумбу.

Нам с малышом места хватит, лишь бы не умереть от голода или холода.

— Сейчас, милый, потерпи, — проговорила и положила малыша на кровать. Ребенок явно обмочил пелёнки, но раздевать его в такой холод просто нельзя.

Почувствовав, что его больше не качают, малыш горько разрыдался. Ничего, просто надо потерпеть. Бегом добежав до сарая, я отперла дверь и со стоном заметила, что дров слишком мало, на пару дней хватит, к тому же они слишком сырые. Прямо над дровами в крыше зияла дыра.

Закусив губу, чтобы не расплакаться, набрала охапку и потащила к дому. Ничего, всё образуется. Всё обязательно будет хорошо.

Но я переоценила свои возможности. Печь, которая не топилась уже года два, нещадно дымила. Отсыревшие дрова всё никак не хотели заниматься огнем, а малыш кричал всё громче.

— Потерпи, прошу тебя, — простонала я, в очередной раз подкладывая кору и понимая, что голова сейчас просто взорвётся, не в силах больше слушать душераздирающий плач.

Чиркнув спичкой, я с надеждой уставилась на огонёк. Ну же, пожалуйста! Если не загорится и сейчас, то у нас просто нет шансов. Запасы сухой растопки иссякли. Занявшийся огонёк бодро съел сухую кору, оставив дрова лишь негромко шипеть, выпуская влагу.

Опустив голову на колени, я горько разрыдалась, понимая, что ещё один ад на земле я просто не выдержу.

Сквозь мои рыдания и горький плач малыша послышались шаги.

— Хозяйка! Есть кто дома? Эй! — зычный мужской голос ворвался в дом и подарил надежду.

— Есть, дядь Михей! — крикнула я, поднимаясь с колен. — Здесь!

На кухню вошел староста, широкими плечами закрывая весь дверной проём.

— Вернулась, Амелька? — беззлобно усмехнулся мужчина. — Да-а, наворотила ты дел, не простят бабы наши. Ой не простят.

— Дядь Михей, но я же… — попыталась оправдаться, беспомощно глядя на старосту.

— Да знаю я всё, — мужчина махнул рукой. — Холодно у тебя. Неужели разучилась печь растапливать?

— Всю растопку сожгла, — вздохнула я. — Дрова мокрые совсем, не разжигаются.

— Ну-ка, дай посмотрю, — староста отодвинул меня от печи и заглянул внутрь. — Разучилась. Или мать с отцом всегда топили? Эх, иди, ребенка успокаивай. Голодный, наверное, что так орёт. Растоплю я тебе. И это… Дверь пока открой, пусть весь дым выйдет, а не то угорите.

— Спасибо, — преисполненная благодарности, схватила мужчину за руку. — Спасибо вам!

— Да что уж, как не помочь, если надо? Но, Амелька, жизнь у тебя не сахар будет. Почти госпожой была, от графа понесла, а сейчас вернулась вот. Не простят бабы, а я… сама знаешь, как это у нас. Серьёзный вред причинить не позволю, но и заступаться постоянно не буду. Не дело это — в бабьи разборки лезть. Иди уже, криком кричит малец.

Я зашла в спальню и подняла крошку на руки. Амели даже имя ему дать не успела. Сначала в горячке лежала послеродовой, а после умерла. Я же, очнувшись в этом теле, не сразу сообразила, что происходит. Лежала несколько дней, думала, с ума сошла. А после нас выгнали. Какое уж тут имя?

Я откинула край шкурки и сморщила нос, учуяв неприятный запах.

— Ничего, кроха, потерпи. Сейчас Михей растопит печь, а после я натаскаю воды из колодца. Там уже и искупать смогу, и пелёнки просушить. Пока покушай.

Сын резво нашёл грудь и с удовольствием зачмокал. А я подумала, что в одном нам невероятно повезло — у меня нет проблем с молоком. Не представляю, что бы я делала, если бы молоко исчезло. С этих пор стоит себя поберечь. От стрессов, нервотрёпки, от голода и тяжелого труда. Нельзя, чтобы молоко пропало. В этом мире для младенца это означает смерть.

Я тихо усмехнулась, понимая, что оградить себя никак не получится. Не ходить по деревне, чтобы не слышать насмешки? Не рубить валежник в лесу? Не таскать воду из колодца? К счастью, Амели — сильная девушка, приученная к труду. Пока был жив Адриан, Амели немного расслабилась. Он действительно оберегал любимую, намереваясь жениться, как только появится ребёнок. Иначе здесь никак, церковь просто не даст разрешение на брак простолюдинки и лорда.

А потом всё рухнуло… Адриан торопился домой из столицы, но не усидел на лошади, которая внезапно понеслась. Что или кто её напугал — неизвестно, да и какая разница? Адриан вылетел из седла и сломал шею при падении.