Уже на выходе меня догнала реплика Балаяна:
— Алёна, на минуту задержись. Как тебе удобнее, сама позвонишь Кузнецову, или можно дать ему твой номер?
— Кузнецов — это?..
— Представитель заказчика, — терпеливо пояснил босс.
Мы оба понимали, что я догадалась, кто такой Кузнецов, но мне угодно было держать фасон, а Балаяну не лень было подыгрывать.
— Знаете, Артур Давидович, тут ведь как? Что совой об пень, что пнём об сову, сове всё равно нехорошо. Поэтому… — я пожала плечами. — Как вам будет угодно.
— Переписка Чевакинского и Аргунова где?
— В моём сейфе.
— Там было что-то полезное?
— Если бы было, Артур Давидович, вы бы узнали об этом первым. Датировка писем на два десятка лет раньше, чем Чевакинский ушёл в отставку, так что они никак и не могли помочь. Разве что ввести в тему, — добавила я справедливости ради. — Вы хотите вернуть её Козлятникову?
— Зачем? Пусть лежит пока, есть не просит, а там, глядишь, и найдётся на неё покупатель. Ты ж знаешь, каждая бумага ждёт своего человека.
— Знаю, — кивнула я, и вышла в пятничный вечер, в кипящую народом Мясницкую, в горячий летний московский воздух.
Тётушка была дома.
По случаю жаркой погоды мы поужинали салатом из хороших астраханских помидоров и моцареллы, запили глотком холодного белого вина и устроились в гостиной, каждая со своей книгой. Во что зарылась тётушка, не знаю, я же читала тоненькую книжку в бумажной обложке о Чевакинском, вышедшую в серии «Зодчие нашего города». Читалось легко, всё-таки кое-что об архитекторе я уже знала, хотя ещё и спотыкалась иной раз о термины. Сто шестьдесят страниц проглотились быстро, я ещё раз полюбовалась иллюстрациями и со вздохом книгу отложила.
— Скажи мне, тётушка, что ты имела в виду под «дымовой завесой»?
Ядвига Феликсовна дочитала страницу до конца и посмотрела на меня.
— Правильно ли я понимаю, что ты едешь в Тверскую область?
— В Торжок. Да, в воскресенье неранним утром.
— Очень хорошо. Если ты не возражаешь, я поеду с тобой.
— Могу я поинтересоваться целью?
— Можешь, — кивнула она. — Интересуйся.
— И?..
— Со временем узнаешь. Ты комнату в гостинице заказала? На сколько?
— Пока на четыре ночи.
— Добавь ещё один номер для меня, на тот же срок.
— Хорошо, добавлю.
— Вот и славно. Тогда спокойной ночи! — Ядвига Феликсовна отложила книгу, деликатно зевнула, прикрывая рот ладошкой, и встала. — Завтра меня не буди, хочу отоспаться.
И она величественно удалилась, оставив меня сгорать от возмущения и восхищения разом.
Мой телефон зазвонил в субботу около полудня. Номер был незнакомый, так что нехитрые логические рассуждения привели меня к мысли, что звонит навязанный мне помощник.
— Слушаю вас, добрый день! — ответила я.
— Госпожа Литвинова? Добрый день. Моя фамилия Кузнецов, Сергей Михайлович, меня отправили сопровождать вас в поездке в Тверскую область.
— Да, меня предупредили.
— Когда вы планируете ехать?
— Завтра утром. Часов в одиннадцать.
— Какая у вас машина?
— Триста первый «Пежо», новый.
Он хмыкнул.
— Проходимость у него не очень… Вы не будете возражать, если мы поедем на моей машине? У меня «Лендровер», по сельским дорогам это может оказаться удобнее.
— Вообще-то я буду возражать, — ответила я. — Предпочитаю независимый транспорт. Но если понадобится ехать куда-то по бездорожью, не стану спорить и воспользуюсь вашей любезностью.
— Хорошо, госпожа Литвинова, — голос спокойный, будто он чашку кофе заказывает.
Интересно, этот самый Сергей Михайлович всегда такой? А ещё интереснее, какие указания он получил от своего хозяина, и насколько они будут расходиться с моими планами?
— Тогда завтра я рассчитываю в районе пятнадцати часов быть в Торжке в отеле «Староямская», там и встретимся.
— Договорились, — в голосе мужчины послышался затаённый смешок. — Пожарские котлеты для вас заказать?
Часть 3. Дороги и направления
«Путника, который решался заехать в эти дикие края, ожидали, если верить слухам, тысячи ужасов, способных охладить даже и самую пылкую отвагу. Ему слышались заунывные голоса, сливающиеся с рокотом горных рек; среди рева бурь его сбивали с дороги блуждающие огоньки, а незримые руки безжалостно толкали в бездну».
Ян Потоцкий, «Рукопись, найденная в Сарагосе»
Разумеется, на Ленинградке была пробка.
Начиналась она ещё до моста через Москву-реку, и почти до поворота на Шереметьево тянулась сплошной железной змеёй. Поначалу я шипела, плевалась и ругала себя за то, что не сообразила поехать по платной трассе. Потом запал у меня закончился, и я просто стояла между жарко пыхтящим грузовиком и бодрым пикапом с надписью по борту «нужен хороший электрик? Вызови плохого, потом поговорим». Призывно, но слишком длинно, только в пробке и читать…
Мы проехали — проползли! — поворот к аэропорту, стало посвободнее, но не намного. И только после указателя на Чёрную Грязь дорога стала вдруг свободной, все поехали быстро, с деловым видом. Пикап, рекламирующий хороших электриков, обогнал меня, бибикнув на прощание.
Ещё километров через двадцать я нарушила молчание, царившее в машине уже добрый час.
— Кофе не хочешь?
— Кофе? — Ядвига Феликсовна оторвалась от каких-то распечаток, которые просматривала в пути, и глянула на дорогу. — Думаешь, тут можно найти что-то приличное?
— Бог его знает, но чего-нибудь горячего да нальют. Лично мне не помешало бы не столько попить, сколько наоборот.
— Дело говоришь. Давай смотреть внимательно.
Минут через десять тётушка сказала:
— Вон, указатель — пиццерия. И написано, что пицца из дровяной печи. Рискнём?
— Да запросто! В крайнем случае, просто не будем есть, вот и всё.
И мы свернули направо, к кирпичному небольшому домику, в истории которого явно числился сарай или коровник. Впрочем, внутри было чисто, столики застелены клетчатыми скатертями, и даже какие-то ромашки на них стояли. Едоков было немало, но как раз, когда мы вошли, двое мужчин освободили места, и мы сели.
В конце концов выяснилось, что я была неправа: пицца оказалась совершенно прекрасной, не хуже, что в моей любимой пиццерии в Риме. И кофе был на высоте, так что мы не стали торопиться, насладились в полной мере и тем, и другим. Допив последний глоток, я поставила чашку и подняла глаза га Ядвигу Феликсовну.
— А теперь скажи мне, дорогая тётушка, не хочешь ли ты кое-что объяснить?
— Хочу, — кивнула она, глядя так же в упор. — Но не здесь. Давай вернёмся в машину.
Ещё минут пять мы потратили, чтобы выразить наше восхищение подбежавшему проводить нас хозяину, черноволосому толстяку в белоснежном колпаке и фартуке, говорящему с таким акцентом, что сразу стало понятно: итальянец. Не знаю уж, каким ветром занесло синьора из римского пригорода в придорожное кафе на Ленинградском шоссе, но лично я поклялась себе самой, что непременно тут остановлюсь на обратном пути.
— Тебя, надо полагать, интересует, зачем я попёрлась в славный город Торжок, где совершенно точно не может быть следов этрусской цивилизации?
— Конечно, — не стала я спорить. — А ещё — что ты имела в виду, говоря о «дымовой завесе»?
— Это довольно долгий разговор…
— Я никуда не спешу.
— Ты не спешишь, понимаю. Но о встрече с господином Кузнецовым ты договаривалась при мне, и было названо время — в районе пятнадцати часов. Так?
Пришлось согласиться.
— Так.
— Ты заложила час на непредвиденные обстоятельства, но пробка сожрала этот час с лишком, да и тут мы потратили время. В Тордок мы приедем после четырёх. Неловко получится. Даже если ты не предполагаешь с этим человеком сотрудничать долго, сейчас вы на одной стороне.
— Пока он не доказал обратного, — ответила я мрачно.
— Но ведь пока не доказал? Ну вот. Поэтому предлагаю действовать так: мы едем в нужную нам сторону, осталось примерно час с небольшим. И пока едем, я рассказываю тебе эту историю в общих чертах. А вечером сядем в моём или твоём номере, и ты задашь вопросы, которые, возможно у тебя появятся.
— Они появятся, даже не сомневайся, — пообещала я, выруливая на шоссе. — Слушаю.
Но начала тётушка с вопроса:
— Что ты знаешь о своём отце?
Я хмыкнула.
— Чуть больше, чем ничего.
— И его родителей, твоих бабушку и дедушку, ты никогда не видела?
— Если я правильно помню, они умерли ещё до моего рождения.
— Они умерли, когда тебе не было и года. Твой отец был поздним ребёнком, как, кстати, и ты у него. Ты родилась, когда Вениамину было сорок, а он появился на свет, когда его отцу, Викентию Львовичу, было под пятьдесят. И детство, первые шесть лет жизни, он провёл здесь, в Торжке.
— Что он здесь делал? — вырвался у меня глупый вопрос. — То есть, понятно, жил с родителями, но как они тут оказались? Я не знаю деталей, но вроде бы оба преподавали в университете? Только не знаю, что.
— Историю, Алёнушка. Историю. И имели о многих событиях своё мнение, сильно расходящееся с общепринятым. Именно из-за этого в конце сорок девятого года они бросили всё и исчезли из Москвы.
— Ну-у…
— Что?