— Зачем? — от удивления у меня охрип голос.

— Очень надо. В одно место с ней сходить хочу, — так же застенчиво проговорил русоволосый обладатель шикарной машины и малого количества мозгов.

— В какое еще место?

Мои глаза сами по себе широко открылись. Мне кажется, или с Валерием на почве несчастной любви и драки с конкурентом совсем плохо сделалось?

— Ну, в такое, — не стал распространяться про таинственное место парень, — ты, Катюша, только фотографию дай, а?

Одно место… туалет, что ли? Какая глупость. Он что, хочет с моей фотографией в туалет пойти? От таких мыслей, с одной стороны, было дико смешно, а вот с другой — очень уж неприятно. По-моему, недавней тихой ночкой Валерию дятлы в голове дыру продолбили, а галки мозг унесли, иначе с чего бы он такие, мягко говоря, странные вещи мне говорит?

— Екатеринка, мне неловко говорить. Это занятие не совсем достойно нормального мужчины, — задумчивым тоном говорил молодой человек.

Еще бы! С чужой фото по всяким сортирам ходить, да еще и вслух это говорить бедным девушкам — не есть ли это отклонение от нормы?

— Но тут такая ситуация… Ну, ну неловко все-таки, но, говорят, действует. Обещают стопроцентный результат.

Я, затаив дыхание, глядела на Бабу Ягу.

— Дай мне снимок Ниночки, где она в хорошем настроении и крупным планом, очень прошу, — выпалил на одном дыхании он. — Неважно, цифровую или обычную.

— Чего? — окончательно почувствовала я, что такое нести на себе ярмо «дура».

— Ниночкино фото.

— А разве у тебя нет?

— Есть, — согласился он, — но на всех фото, что есть у меня, любимая не такая, какая должна быть.

— Но зачем снимок у меня брать? — перестала я понимать происходящее.

— Ты ее близкая подруга, — отвечал Валерий, — у тебя наверняка есть.

— И для каких целей-то он нужен?

— Нет, я понимаю, что это странно. Но надо же все способы опробовать, — здесь он наклонился к моему уху, опасаясь, видимо, что невидимые духи на пустынном дворе услышат его признание.

Однако духи все же материализовались — хлопнула дверь подъезда, раздались шаги, и кто-то осуждающе зацокал языком.

— Милуемся, значит, — услышала я вдруг за спиной надтреснутый, но уверенный голос Фроловны. Мы с Валерием одновременно обернулись. Перед нами стояла, уперев руки в боки, сама бабка свет Фроловна, а также престарелая жена председателя и еще какая-то старушка, которая каждый вечер выгуливала своего большого черного кота на поводке. Одновременно со своим меланхоличным котиком пожилая женщина выгуливала и своего внука, маленького и инфантильного Ванечку.

— Мы не милуемся! — я отпрянула от Валерия. От такой перспективы меня даже немного затошнило. Ему же стало смешно.

— А то мы не видим, — закудахтала Фроловна.

Естественно, не видите!

— Это, конечно, не наше дело, — несколько брезгливо меня оглядывая, произнесла бабка с котом, который, по-моему, очень сильно хотел домой — такой тоскливый и замученный у него был взгляд, — но иметь четырех мужчин одновременно — это чересчур для такой молоденькой девушки.

— Да вы ничего не понимаете! — топнула я ногой от бессилия что-либо им объяснить.

— Мы-то понимаем. Отцу до тебя дела нет, мать смоталась к слонам, бабушка одна приличная, да и то в другом городе, — поджала сухие губы Фроловна. — А ты и рада без присмотра вытворять такое, пока папаша в своей секте. Да в наше время!..

— Семейка разврата и порока…

— Мы себе этакой безобразности не позволяли…

— Безбожники и отступники от православной веры…

— Чтили…

— Дамы, дамы, — вмешалась культурная жена председателя, — ну зачем вы так? Может быть, Катя и этот молодой человек просто друзья?

— Ага, друзья-целовальники, — ядовитым хором сказали бабки и, одарив меня осуждающими взглядами, будто я Родину предала, пошли во дворик. Кот и Ванечка пессимистично взглянули на меня и поплелись вслед за добренькими бабушками.

Валерий, до этого молчавший, беззаботно засмеялся. Его изрядно позабавила эта ситуация. По-моему, он больше прикидывается идиотом, чем есть на самом деле.

— Четвертый, значит? Это ты мою Ниночку, что ли, беспутством… м-м-м… некоторым заразила?

— Конечно, — огрызнулась я, злясь на престарелых соседок за то, что они так не вовремя появились, и одновременно открывая дверь, ключ к которой нашелся на самом дне сумки.

Четверо парней!

А этот идиот еще и Нинку приплетает! Да знал бы он, сколько у нее парней было, и скольким она ради удовольствия мозги проедала!..

Я скрылась в подъезде, вся красная как рак. Что за насмешка судьбы, у меня ведь, можно сказать, было лишь немного Антона, а после того, что я ему устроила, теперь и вовсе не будет, а тут эти выжившие из ума старушки утверждают, что у меня четыре друга. Ирония судьбы!

— Екатеринка, — позвал меня Валерий, который, как оказалось, зашел следом за мной, — ты фото-то мне дашь?

— Не дам я ничего, — не собиралась я подставлять Нинку. Представляю, какой грандиозный скандал меня ждет, если подруга узнает о чем-то подобном. К тому же Бабу Ягу я почти перестала опасаться.

— Очень прошу тебя, — не сдавался ее поклонник, которого я уже не боялась, а тихо ненавидела.

— Я не дам фотографию, — твердо сказала я, нажала на кнопку вызова лифта, быстро села в него, пока Баба Яга не опомнился, и поехала наверх, на свой родной двенадцатый этаж, слушая недовольный кашель мотора и его недовольные, едва ли не предсмертные хрипы. Несчастный жаловался мне на то, какие тяжести ему приходится поднимать.

— У всех свои проблемы, парень, — вздохнула я. Надо же, чуть-чуть пообщалась с Валерием, так стала уже с лифтами беседовать.

Когда его дверки распахнулись, я первым делом вместо долгожданной площадки двенадцатого этажа, увидела чуть запыхавшуюся физиономию Валерия, которая радостно и одновременно просительно маячила передо мной. Как я говорила, этот парень был не на много выше меня, поэтому я едва не столкнулась с Бабой Ягой нос к носу.

— Ты чего? — отпрыгнула я в сторону. Какая же я ловкая в случаях опасности — загляденье! А то, что этот дебил несет какую-то угрозу, я нисколько не сомневалась.

— Дай, пожалуйста, фотографию? — все с той же улыбкой попросил он. — Я ее верну, честное слово. Прямо сегодня. Главное, чтобы на ней Нина улыбалась. И была реально счастлива.

— Отстань. Слушай, у меня нет никаких фотографий, — выдохнула я, жалостно глядя на собственную дверь.

— Катюша, я выполню любое твое желание! Просто дай фото моей любимой. Я ведь всего лишь хочу сделать нас…

Дальнейшую его пламенную речь я перестала воспринимать, зато прислушалась к шуму за собственными дверьми. Кажется, именно в нашей квартире играет громкая музыка, кто-то смеется, веселится и, кажется, даже поет. Навалило, блин… гостей. Как же мне надоело приходить домой и встречать там непонятно кого и непонятно в каких количествах.

— …поэтому мне очень нужно фото счастливой Нины, — закончил тем временем мой спутник, которого я, будь мужчиной, спустила бы по лестнице.

— Нинка не любит фотографироваться, — слабо соврала я, обдумывая, как проникнуть теперь домой и избежать попадания в квартиру этого субъекта. Уйти в магазин и убежать через второй вход? Или пойти сразу к Нинке домой? Пусть сама прогоняет Бабу Ягу свою помешанную. А у меня и без него проблем выше крыши.

— Она очень красивая, — тут же нашел железный аргумент Валерий, — красивые девушки любят камеры.

— Нинка не такая, — неуверенно сообщила я, хотя подруга просто обожает фотографироваться у профессиональных фотографов — снимков с сетов у нее дома до фига и больше, — и выпалила: — Слушай, мне тут в магазин забежать надо, так что я пойду, пожалуй.

Я не успела сделать и шага по направлению к лифту, как дверь нашей квартиры с шумом распахнулась. На площадке вместе с громкими и мелодичными звуками роко-попса (эта песня была на пике популярности в конце девяностых) появилась высокая шатающаяся личность, обладающая длинной и волнистый шевелюрой, забывшей о том, что такое расческа уже как лет пять назад. Дверь личность открыла размашисто и чуть не заехала по носу Валерия. Тот негромко выругался.

— О, — сказал длинноволосый, — а вы ко мне?

Что значит ко мне? Тут я живу! Об этом факте я и поторопилась сообщить мужчине.

— Так это ты, маленькая хозяйка! — непонятно чему обрадовался гость и поманил меня и Валерия в квартиру. Нам пришлось зайти, а длинноволосый дядька, сказав, что пошел курить в подъезд, потому что «балкон заняли» какие-то «железные дровосеки», слегка покачиваясь, вышел на лестницу. Ясно, очередной знакомый Томаса, а, судя по обуви и раздающимся голосам, перекрывающим громкую музыку, таких знакомых у нас полный дом.

— Какой ужас, — в какой-то эстетической панике начал озираться по сторонам молодой человек, — кто тут живет?

— Я тут живу, — сварливо отозвалась я.

— А такое чувство, что это резиденция этого, раскрашенного демона… Мерилина Мэнсона. Ну и интерьерчик, кошмар какой-то. Нужно вздернуть дизайнера всего этого.

— А Нинке нравится, — мстительно сообщила я. — Особенно вот его она любит, — ткнула я в сторону молчаливого Чуни, с немой тоской взирающего на нас с противоположного конца коридора.

— Да мне тоже, в общем-то, — пробормотал Баба Яга, — а это что за радиоактивный зубастый колобок, на которого кого-то сверху стошнило? — и, не стесняясь, указал пальцем на тотем. По-моему, тот обиделся. Я бы тоже расстроилась, если бы мне сказали, что у меня вместо волос чья-то полупереваренная еда.

Хмуро взглянув на незваного гостя, я собралась с силами, чтобы сказать о том, что ему пора домой. Валерий, правда, так не думал. По-моему, он решил взять меня измором. Рассуждая о том, как же у меня шумно и людно, он преспокойно разулся и прошел по коридору вперед, разглядывая с неподдельным изумлением папины картины. Музыка заглохла, кто-то заорал, что надо «петь всем вместе нашу молодежную», и уже через пару мгновений большой сводный хор заорал веселую рокерскую старых лет песню под чью-то гитару.

И вот так постоянно! С самого детства!

Хорошо еще, что сегодня гитарист приличный, иногда, бывает, такой умник с отдавленными гигантским медведем-плясуном ушами начинает бренчать, что мне жутко становится.

Я еще раз вздохнула и перевела взгляд на обувь, валяющуюся едва ли не по всему свободному пространству. Приперлись же. Нет бы дома сидеть, взрослые уже люди, а не… тут мой взгляд совершенно случайно зацепился за синее яркое пятно в общей свалке темной обуви. Нинкины любимые туфли этого сезона! Стоят себе гордо и спокойно прямо на чьих-то стоптанных кроссовках. Конечно, подобная вещь могла бы быть у сотни и даже тысячи других молодых женщин и девушек, но я не верила в такие случайности. К тому же именно эти туфли подружка покупала во время новогодней поездки в Рим вместе со своей мамой и сестрой, а потом мне все уши проела удачным приобретением.

Ого, что подружка тут делает? Как сюда попала? А вот рядом, кажется, ботинки Келлы на здоровенной подошве и со сложной шнуровкой, если мне не изменяет память. Глядя на обувь Нины и ее мнимого парня, я даже умилилась. Одинаковые эгоисты: пришли и, не стесняясь, положили свою драгоценную обувь сверху чужой, чтобы она не теснилась в общей куче и не маралась.

— Катюнь, ты ведь дашь фотографию, да?

Не дам я тебе ничего, наглый, беспринципный идиот! Ты не Баба Яга, ты Карлсон — такой же невежливый и бессовестный!

Но если тут Ниночка и Келла, нельзя допустить, чтобы Валерий их увидел! Опять же драка будет, а мне вся мебель в этой квартире дорога. И у синеволосого до сих пор еще голова не выздоровела.

А чего, весело будет!

Ага. Надо сначала точно проверить, моя ли эта подруга со своим поклонником-барабанщиком или нет?

— Валерий, — расправила я плечи. — Постой, пожалуйста, тут и никуда не уходи!

— Почему?

— Я за фотографией пойду.

— Так ты мне ее все-таки дашь? — обрадовался он.

— Дам, дам. Ты стой тут. Или иди сюда, — дружелюбно распахнула я двери в спальню Томаса, в которой находились четыре человека в каких-то накидках, в том числе и Краб, тот самый фантаст с манией величия. Они оккупировали пол, усевшись в кружок. Единственным источником света здесь была лишь пара высоких темных восковых свечей — их пламя мерцало, отчего казалось, что по стенам бегают тени каких-то загадочных существ. Комната казалась зловещей, а собравшиеся походили на представителей тайных масонских лож восемнадцатого столетия, собравшихся, чтобы обсудить что-то важное.

— А вот и дух пожаловал! — радостно сказал Леша, которого я сразу не признала в темноте. — Глядите, все работает, — и он расхохотался.

— Хочешь, можешь идти к нам, Екатерина, — подал голос тот, кто, вероятнее всего, затеял этот балаган — еще один знакомый Томаса, мнящий себя великим мистиком, медиумом, знатоком мира мертвых и едва ли не знаменитой Еленой Блаватской в новом воплощении. Каждый приход этого мужчины с грустными-грустными глазами потерянного спаниеля и заунывным голосом оборачивается тем, что он буквально силой заставлял других проводить какие-то странные мистические сеансы, пытаясь выйти на связь с представителями иных миров.

— Закрой дверь, — прошептал Краб мне. — Мы духа вызываем.

— Чьего? — не нашла я вопроса лучше.

— Пушкина, блин, — отозвался родственник все так же весело. Он был настроен скептически по отношению к оккультному дарованию медиума. — А пришла вот ты. Катька, ты что, дух? Или наш главный маг по ошибке вызвал живого человека, а?

— Это непочтение к миру мертвых, — пробубнил медиум в ответ.

— Какое еще непочтение? Мертвым уже все равно, батенька, — прокартавил Алексей, подражая одному очень известному лидеру пролетарской революции.

— Нет, милостивый сударь, я докажу вам, что они существуют! — не вытерпел горе-медиум. — Су-ще-ству-ют!

— Полноте, батенька, — продолжал дурачиться дядя, решивший повеселиться. — Духи только в армии. Катька, иди к нам?

Я отказалась и захлопнула дверь. Надо же, и скептик-дядя с ума сошел. Духа они вызывают. Ну-ну. Еще бы джинна позвали, или с привидением решили бы поздороваться. Валерий с обалдевшим лицом взглянул на меня.

— Это кто? — зачарованно произнес он.

— Люди.

— А что они делают? — задал новый вопрос он.

— Духа вызывают, — ответила я, перекрикивая общий шум. — Хочешь с ними посидеть?

— Спасибо, не хочу, — поспешно отказался Валерий и добавил: — С такими-то стенами только духов вызывать… Кто все это придумал только?

— Валерий, жди здесь, — попросила я парня, не ответив на его вопрос. — Тебя не должен видеть… э-э-э… мой папа.

— Почему это? Я что, плохо выгляжу? Как-то не так? — Баба Яга, как всегда, с большим подозрением относился к людям. Наверное, до сих пор глубоко в душе у него сидят комплексы по поводу былой внешности. — Ты знаешь, сколько тысяч баксов стоит этот костюм, часы и ботинки?

— Представляю. Просто папа, м-м-м… он не любит, когда я привожу домой молодых людей. — Если бы Томас услышал эти мои слова, очень удивился бы. Он даже бурно бы запротестовал.

В это время из кухни появился немного нетрезвый парень лет двадцати пяти, чья голова могла похвастаться зеленым ирокезом. Он помахал мне и удалился в комнату Эдгара.

— Не любит, говоришь? — задумчиво проследил за ним Баба Яга, явно чувствуя подвох. — А их тут достаточно вообще-то.

— Это друзья папы, — смутилась я, — а моих… друзей папа ненавидит и сразу же выгоняет. В общем, стой тут, а я за фотографией. И никуда не ходи, ясно?

А про себя подумала, что если Нинка и Келла действительно здесь, то будет плохо. По крайней мере предупрежу Нинку, пусть она разбирается с поклонником, потому что я сама не могу его выпроводить вон.

Я маленьким и очень деловым вихрем проверила все комнаты и даже туалет (он был занят). Как я и думала, наибольшее скопление людей было на кухне. Человек восемь, не меньше, расположилось за нашим столом, заполняя собой все пространство. Во главе его, как истинный хозяин, восседал Томас, а по обе руки от него находились бородатые дядьки с пивом, в которых я без труда узнала рок-музыкантов местной и довольно известной группы старой закалки. Все они старательно и громко пели. Просто король Артур в окружении своих верных рыцарей. Вон даже и менестрель есть — еще один мой знакомый, чьи ботинки я нашла в прихожей. На широком подоконнике, с гитарой в руках, сидел Келла (именно он и играл, подтверждая в который раз слова, что хороший барабанщик должен уметь владеть и гитарой), а рядом с ним, положив белокурую голову ему на плечо, примостилась задумчивая Нинка, похожая на ангела больше, чем обычно. Она молчала, болтала ногами и изредка поглядывала на синеволосого, как на диск с любимыми ужастиками, — то есть со смесью мрачноватого удовольствия и умиления.

Нет, жить стало очень страшно! Что творится? Ниночка с ума сошла или ее любовный приворот подействовал в обратную сторону, то есть на нее саму? Если так — то я ей не завидую. Влюбиться в этого шального парня, по-моему, еще хуже, чем в Кея. Зато какой у нее вид безмятежный! На миг я даже позавидовала подруге, сидевшей с мирной полуулыбкой около Келлы и удобно устроившей на его плече голову. Она качала ногой в такт песне и изредка задумчиво глядела на молодого человека, увлеченного гитарой. Внезапно мне тоже захотелось оказаться на ее месте, вот только не около синеволосого.

А около кого, позволь узнать? Нет, поставим вопрос точнее — около которого из братиков?

Отстань со своими глупостями.

Я выглянула из-за угла и помахала Нинке. Она меня не замечала. Я вновь помахала ей, но и этот мой жест остался ею незамеченным. Зато один из бородатых рокеров подумал, что я подаю знаки внимания ему, и в ответ замахал мне с самой приветливой улыбкой. Я смутилась, ругая про себя подругу. Когда не надо, все замечает, как будто у нее глаза не только на затылке, но и на висках!

Откуда мне было знать, что Журавль сильно утомилась этим днем и использовала Келлу в качестве удобной подушки. Вообще блондинка ждала Кея, поэтому и терпела общество всех этих странных людей во главе с моим папочкой уже третий час подряд.

После университета Нинка на машине отца прибыла к месту, где ее ждал Келла, и бедному, но крайне корыстному Виктору Андреевичу, который хотел заполучить наследство тетушки, пришлось везти среднюю дочь и ее «противного синеволосого жителя планеты Кретинов» в коттеджный поселок, где проживала Эльза Власовна. С одной стороны, Нинкин папа радовался, что у него в руках есть хоть какой-то рычаг воздействия на наглую нервную систему тетки, с другой стороны — его жутко раздражал Келла, и с каждой минутой дядя Витя все больше и больше ненавидел парня, развязно рассевшегося на заднем сиденье рядом с Ниночкой. В парне его не устраивало все, начиная от неформальной одежды («голодранец чертов, напялил широкие джинсы с цепями, бомжара несчастная»), украшений («ух, мелкий урод, харю все себе проколол, вы только посмотрите на него!»), прически («только бездельники красят волосы, да еще одни типы, о которых в приличных местах не упоминают!») и даже характера («развязный блохастый пес, отодвинься от моей дочери!»). Но сейчас дядя Витя не мог ничего поделать с гнусным музыкантом, и даже когда парень, громко хлопнув дверью, забрался в салон его дорогой и крайне любимой машины, сказав нагло: «Привет, папа», — Виктор Андреевич лишь благосклонно кивнул. И заметил: