Я замолчала, вспомнив вдруг прошлое. У меня не было к нему ненависти и страха, просто усталость.

— Что для тебя значит «достойная жизнь»? — спросил Антон.

— Жизнь, когда в продуктовом магазине не считаешь каждый рубль, чтобы хватило денег на кассе, — ответила я. — Или когда занимаешь до аванса, чтобы были деньги на дорогу. Нет, у меня все не так плохо — видишь, я даже скопила себе на самолет. И на подарок маме и брату. Только обратно еду, а в кармане последняя тысяча. Черт, стало стыдно. Я так много работаю, и все равно ничего нет. Такая дура.

— Нет, ты не дура. Совсем не дура. Просто перестань жалеть себя. Кто жалеет себя, тот ничего не получит, — сказал Антон.

— Стоп, я не жалею. Я не жалею, я смирилась. Что так всегда будет, и я не смогу ничего исправить, — ответила я, чувствуя раздражение и злость. На себя, разумеется. Я сказала Антону то, чего не говорила никому, и он решил, что я жалею себя. Но это не так. Я давно этого не делала.

— Глупости, — отмахнулся он. — Сможешь. Может быть, судьба подарит тебе шанс для этого. Совсем скоро. Никогда не знаешь, что будет дальше.

Господи, что за взгляд у него был при этом — словно душу им вытягивал из меня. Выворачивал наизнанку. И, самое ужасное, мне это нравилось!

— А знаешь, уже подарила. У меня есть возможность заработать деньги. Большие деньги, — зачем-то призналась я, хотя о разговоре с Олей старалась не думать. Специально отодвигала это на потом.

— Как же? — полюбопытствовал Антон, прищурившись. У меня возникло ощущение, что я разговариваю с Мефистофелем. Но мне было плевать. На всё плевать.

— Нужно всего лишь сделать несколько фотографий.

— Снять чью-то измену? Или найти компромат? — спросил он.

— Нет, просто сфотографировать лицо, — честно ответила я, не совладав с искушением начать разглядывать его губы в полутьме салона. Какие они на ощупь? Мягкие или жесткие? Горячие или прохладные? А как он целуется? Наверняка, умело. Он из тех, кто разрешает девушке доминировать, но стоит ей забыться, как берет контроль в свои руки.

Мне до безумия захотелось поцеловать его — по-настоящему, чтобы захлебываться от эмоций. Так, чтобы губы приятно ныли, чтобы сталкивались зубы, чтобы в сердце искрились нежность и желание.

— На этом можно заработать? — удивился Антон, не подозревая о моих мыслях, и на миг его глаза стали жесткими. Я нахмурилась, но решила, что это мне показалось. Игра света, не больше.

— Да. Можно. Очень много денег. Очень. Это решит все мои проблемы, — совсем разоткровенничалась я. — Я смогу жить так, как хочу. Смогу помогать своим близким. Смогу стать счастливой.

— Звучит заманчиво, но… — Антон задумался. — Так просто огромные деньги за чье-то лицо платить не будут. Сдается мне, что-то не так в этой истории.

— Тот, чье лицо я должна буду снять, прячет его от всех.

Он холодно улыбнулся.

— А ты решила стать той, которая имеет право это лицо показать всему миру?

— Я решила заработать.

— А у тебя есть на это право? Ты осознаёшь последствия? Он ведь не просто так лицо скрывает. Или ты думаешь, что это тупо игра?

Я нахмурилась. Тон у Антона был таким непреклонным, что всякое желание целовать его пропало. Не знаю, как так получалось, но рядом с ним мои эмоции то и дело менялись.

— А ты что-то имеешь против? — прямо спросила я.

— Мне всего лишь интересно. Ты из тех, кто живет за чужой счет, или я все же ошибся?

За эти слова мне захотелось стукнуть его. Какого черта он так обо мне думает?! Нет, ну какого?

— Я не собираюсь жить за чужой счет, — процедила я сквозь зубы.

— То, что ты хочешь сделать, нельзя назвать иначе, — обидно рассмеялся Антон.

— Такому, как ты, тяжело понять меня. Без обид, но мы из разных миров. Ты — из мира бизнес-класса, комфорта и лоска, а я и на эконом коплю месяцами, — ответила я. — Ты не знаешь, что такое жить бедно. И я не хочу, чтобы знал.

— Эй, не суди меня, Наташа. Все, что у меня есть, я заработал сам, — вдруг совершено другим, каким-то незнакомым голосом сказал Антон, и я вздрогнула. — Да, возможно мне повезло. Но это не значит, что я тружусь меньше, чем остальные. Я на износ работаю, поверь.

— Верю. Я тебе верю. Но пропасть между нами и нашим мышлением меньше не станет.

— Ты просто продолжаешь жалеть себя, — спокойно сказал он.

— А ты просто продолжаешь нести чушь, — фыркнула я.

— Чушь? Разве? Тебе не кажется, что своими действиями ты сделаешь кому-то больно? Ранить кого-то так, что нельзя будет оправиться? Этот человек наверняка ведь не просто так прячет лицо от всего мира. Ты об этом не думала?

— Я думала о себе, — процедила я сквозь зубы, чувствуя стыд.

— Похвально. А на его место ты себя не ставила? У тебя самой тайн никогда не было?

— Были, но… Я не желаю этому человеку ничего плохого. Я просто хочу денег. Каждый сам за себя, понимаешь? — попыталась втолковать ему я.

— Я понимаю, что ты эгоистка, — все тем же раздражающе спокойным голосом ответил Антон. — Вот и всё. Возможно, это нормально. Как думаешь?

— Я думаю — иди ты в задницу, — рассердилась я. Он был прав. Тысячу раз прав, а мне не хотелось признавать это. И про последствия я тоже не хотела думать. Я хотела думать о себе. И от этого вдруг стало мерзко.

— Какая-то ты не очень дипломатичная, — уже мягко заметил Антон.

— Дипломатия ни до чего, кроме психоза, не доводит. У меня нет другого выхода! — словно оправдываясь, воскликнула я. Мне вдруг стало так стыдно и неприятно, будто я в грязь упала лицом. А самолет вдруг мелко затрясло.

Антон опять резко переменился — взлохматил мне волосы, как маленькой, и рассмеялся. Опять эта резкая перемена!

— Я не осуждаю тебя. Делай то, что считаешь нужным. Это ведь твоя жизнь. Просто помни, что у всего есть последствия. Твои волосы все же шикарны! Если бы я был твоим парнем, я бы заплетал тебе косы.

— А ты умеешь? — усмехнулась я, стараясь не подать виду, как мне приятны его слова. Он ведь только что критиковал меня, а теперь вызывает непрошеную нежность. Так не должно быть. Но почему мне так это нравится?..

— Нет, но я быстро учусь. Хотя как-то я пытался заплести косички одному своему другу — знаешь, у него волосы до середины спины, как у тебя. Прямые, густые, черные. Просто мечта любой девчонки, — поведал мне Антон. — Однажды он уснул — выпил много и отрубился, — а я стал плести косички. Так себе вышло, если честно. Я еще пиво на его волосы пролил. Короче, мрак и жесть.

Я рассмеялась.

— Он тебя не убил, твой друг?

— Нет, но врезал сильно, — потер скулу Антон.

— Отомстил тебе?

— Неа, Гек… то есть, Гена мстить не умеет. Прямой, как палка, — ответил Антон с улыбкой.

Самолет затрясло сильнее, и загорелся знак «Пристегните ремни». Мне сразу не понравилось это, и я занервничала. А когда командир экипажа объявил о зоне турбулентности и попросил всех вернуться на свои места, я и вовсе запаниковала, хоть и старалась не показывать этого. Самолет трясло все больше и больше, люди вокруг тревожно переговаривались, и только Антону, казалось, не было до этого никакого дела. Он улыбался даже тогда, когда стюардессы заняли свои откидные кресла и тоже пристегнулись. А ведь это наверняка плохой знак!

— Да что же это такое! — воскликнула я, когда нас основательно тряхнуло. Страх, который я испытывала при взлете, в полной мере вернулся ко мне и охватил с головы до ног. У меня так дрожали пальцы, что я сцепила их в замок на груди. Казалось, еще немного — и мы точно упадем. Провалимся в воздушную яму и больше не взлетим.

— Не переживай. За последние двадцать пять лет ни один самолет из-за турбулентности не упал, — жизнерадостно сказал Антон, сидя, что меня буквально трясет от страха. — Это реально безопасно.

— Я понимаю, — похолодевшими губами ответила ему я. — Только все равно страшно.

Нас снова тряхнуло. Прилично. Кто-то недалеко от нас заплакал — не ребенок, а взрослая женщина.

— Однажды мы летели на «Боинге» через Атлантику и попали в грозовой фронт, — сказал Антон. — Самолет буквально бросало из стороны в сторону. Люди кричали, кто-то плакал, кто-то молился. Знаешь, в таких ситуациях даже атеисты верующими становятся. Вот тогда было страшно, поверь, Наташа. Я и сам уже готовился отправиться к праотцам. А сейчас — сейчас ерунда. Еще немного — и пройдет.

Я верила ему, но легче от его слов и успокаивающего голоса не становилось. Самолет все так же трясло, а паника и крики в салоне нарастали. Я прикрыла глаза и тяжело вдохнула воздух, который казался сухим и холодным. Сердце колотилось как бешеное. Господи, да зачем я вообще согласилась лететь? В следующий раз поеду на поезде. Только… будет ли он, этот следующий раз?

Я посмотрела в иллюминатор, пытаясь разглядеть во тьме за ним облака. Не получалось.

— Наташа. Наташа, ты меня слышишь? — словно из другой комнаты донесся до меня голос Антона. Я не сразу сообразила, что он зовет меня.

— Что? — повернулась я к нему. Кажется, вид у меня был такой, что Антон проникся. Он нахмурился, всматриваясь в мое лицо.

— Ты бледная, как мел.

— Всё в порядке, — слабо улыбнулась я. — Главное, что меня не тошнит. Тебя это должно радовать.