Тила молчала, глядя на руки Хлин, комкающие замызганный подол платья.

— Я уже отправляла весть Анунду, — шёпотом произнесла Тила. — И даже получила ответ с тем же купцом. Анунду нужно дитя Лейва. Ему нужен мальчик. Не нужны ни я, ни мой брат. Он не хочет решать, как вытаскивать меня из этого плена, лишь сказал, что будет ждать в Швеции. Я не знаю, как выбраться из этой западни живой… Хьялмар чуть ли не убил нас всех своими выходками в день Хольмганга. На него я не могу рассчитывать.

Женщина всхлипнула, утёрла покрасневший нос рукой.

— Видимо, Лис отравит меня раньше. А если я всё-таки рожу, но девочку? Я окажусь не нужна даже дяде.

— Зато в Швеции ты будешь в безопасности, госпожа.

Хлин села рядом и погладила её по плечу. Тила приняла этот жест и накрыла пальцы служанки своей ладонью. Впервые за много дней кто-то проявил заботу и беспокойство. Женщина не сдержала слёз и расплакалась. Хлин принялась шептать, успокаивая её, но от этого становилось только горше.

— Тише, госпожа, — произнесла она, заглядывая в лицо хозяйки. — Тише. У меня есть ещё что сказать тебе. Выслушай меня внимательно, пожалуйста.

Тила кивнула.

— Я ношу ребёнка от погибшего конунга, госпожа. Я знаю, что тебе уготовано родить девочку. Но ты можешь забрать моего ребёнка. Моего сына.

Тила резко замолчала, перестав всхлипывать. Лишь хлюпнула носом удивлённо да вытерла платком глаза.

— Откуда ты знаешь, что за дети будут у нас?

— Я спрашивала у старой вёльвы, и та сказала мне, что я рожу сильного мальчика с золотыми волосами и глазами волка, а ты — медноволосую девочку, изуродованную веснушками. — Хлин опустилась на колени перед скамьёй, хватая Тилу за кисть руки и оглаживая её. — Возьми меня с собой в Швецию, госпожа. Устрой меня и моего сына. Я буду служить тебе верно, пока ты сама не прогонишь меня. Мой сын сделает тебя богатой и счастливой, а ты сделаешь таковой меня.

Тила сняла со своих рук ладони Хлин и села с прямой спиной. Слёзы её высохли, как исчерпанный колодец. Она долго сидела так, пока Хлин, слушая удары своего сердца в висках, внимательно следила за каждым её движением.

— Дети будут здоровы? — поинтересовалась наконец Тила, прерывая долгое молчание.

— Да, госпожа.

Женщина утёрла нос и посмотрела на Хлин так, будто видела свою служанку в первый раз.

— Я не знаю, как добраться до Швеции, — вздохнула Тила. — Я ничего не могу пообещать ни себе, ни тебе.

— Я найду способ, как вытащить тебя из Онаскана. Я всё сделаю, госпожа, только пообещай мне, что примешь моего сына, — быстро шептала Хлин, продолжая озираться по сторонам. Ей повезло, что рядом никого не было.

— Ты? Найдёшь?

Хлин горячо закивала. В её глазах блестела страсть. Ей почти нечего было терять, но она верила, что впереди её ждало многое. За этот призрак будущего она готова была бороться. Ей хотелось отдать хоть крупицу своей горящей надежды потухшей и потемневшей Тиле, чтобы та стала союзником в её битве за жизнь.

— Поверь мне, госпожа. Лишь скажи, как звали того купца, с кем ты передавала весть, и скажи, сколько серебра есть у тебя. Сколько я могу ему пообещать?

Тила, помедлив, ответила ей, взвешивая на языке каждое слово. У неё почти не было чеканного серебра, зато она могла отдать все свои украшения, которые ей подарили родители и Лейв перед свадьбой.

— Веди себя как прежде, госпожа. Будь добра со всеми, не отказывайся от еды, что тебе будут приносить слуги, но не ешь её. И набирай еду только из общей посуды. А если кто решит угостить тебя, так говори, что тебе нехорошо, — предупредила Хлин. — И лучше не попадайся на глаза Старому Лису.

— А как же Хьялмар? Он останется здесь? Что же станет с ним, когда увидят мою пропажу? — Тила так взволновалась, что несдержанно повысила голос.

Хлин шикнула на неё. Женщина замолкла, но на лице её заплясала тревога, какую от Старого Лиса точно не удастся скрыть. Хлин и сама не знала, что делать с Хьялмаром. Даже заговорить с ним она не решалась. Мужчины. От них только и жди беды! Она зажмурилась, пытаясь придумать хоть что-то.

— Он может отправиться с нами? — с надеждой спросила Тила. — Вдруг его убьют здесь?..

«Лучше бы и убили!» — в сердцах подумала Хлин. Хьялмар вечно всё портил одним лишь своим присутствием. Она даже не могла вспомнить, когда в последний раз видела его трезвым. Чем больше он пил, тем менее покорным становился его разум.

— Ох, я надеюсь, что в лодке найдётся место для нас троих…

Следующий день празднования начался куда позже, однако Ситрику не хотелось никуда идти. Немного отоспавшись, он весь день вырезал руны на плоской дощечке, найденной у поленницы, повторяя записи, которые оставил ночью на рубашке.

— Что это такое? — поинтересовался Холь, заглядывая через плечо.

— Руны, которые обозначают музыку, — не без гордости, пусть и с прежней стыдливостью, представил Ситрик. Одну дощечку он уже закончил, чтобы отдать её Эгилю.

— Я про рубашку. Что мне твои царапки, я всё равно в них ничего не смыслю.

— А-а. Это та, что ты мне принёс вчера.

— Ох, парень, что мне ещё следует научить тебя пользоваться рубашками? — Холь цокнул языком, расплываясь в улыбке. — Смотри, если продеть вот в эти трубы руки, а сюда голову, то ты сможешь её надеть. А для письма лучше использовать воск и доски.

Ситрик бросил на Холя злой взгляд.

— Ладно, я не буду так шутить, когда у тебя в руке нож. А то ещё зарежешься, не перенеся такого поругания своей чести.

Не выдержав, Ситрик бросил в Холя ножны. Тот, хохоча, увернулся и ловко их поймал. Протянул обратно. Ситрик взял ножны, и взгляд его от мозолистой руки, покрытой белыми волосами, поднялся вверх, к лицу Холя.

Вспомнив разговор с Вёлундом, Ситрик серьёзно заглянул в глаза Холя, отыскивая в них слабость и боль, что звучали в его голосе ночью. Он выглядел так же, как прежде: беззаботно и легко, точно в голове его вместо мыслей был лебяжий пух. Холь, увидев взгляд Ситрика, нахмурился.

— Ты чего? — спросил он.

— Ничего. — Ситрик опустил глаза и углубил бороздку на дощечке, вырезая очередную руну. Чуть помолчав, он решил затеять другой разговор. — В прошлый раз ты здорово мне помог, когда нашёл для меня одежду. А сможешь ли отыскать флейту? Хочу отыскать руны и в её музыке.

— Я спрошу, — пообещал Холь. — А ты сегодня не собираешься появляться на людях? Говорят, сегодня яства будут ещё вкуснее, чем вчера.

— Подумаю.

Ситрик тряхнул головой, спрятав глаза за отросшими волосами. Всё ещё смеясь над своей шуткой, Холь наконец-то ушёл, а когда вернулся, в самом деле раздобыл где-то костяную флейту. Он остался в комнате, присев напротив и наблюдая, с каким азартом Ситрик вырезал руны. Взгляд его был хитрый, как у серой вороны.

— Какой же ты странный всё-таки, — задумчиво произнёс Холь, складывая руки на груди. Обычно речь его была быстра, но сейчас он отчего-то растягивал слова, как смолу. — Напомни, а не мёдом ли тебя угощал Эгиль?

— Да.

— Не видел я прежде, чтобы этот мёд на кого-то подействовал так. — Седовласый звучно произнёс последнее слово, и Ситрик тут же встрепенулся, удивлённо и непонимающе уставившись на него.

— О чём ты?

— Вместо того чтобы придумывать стихи и песни, ты изобрёл письмо для музыки. Чудно́!

Ситрик медленно отложил нож на стол и, подражая Холю, сложил руки на груди.

— Ты снова хочешь перехитрить меня?

— Вовсе нет! — Холь качнул головой. — Просто хотел предупредить, чтобы ты знал, что пьёшь в следующий раз. Эгиль наловчился воровать Мёд Поэзии из чертога асов у самого сына всезнающего, пока тот отлучается.

В горле Ситрика пересохло. Неужели ему в самом деле довелось испить Мёд Поэзии?..

— Холь, это слишком жестокая шутка. Если ты решил подшутить надо мной и моим мастерством, то я не прощу тебе этого.

— Можешь сам спросить у Эгиля, ежели не веришь мне. — С этими словами Холь поднялся и, загадочно подмигнув, вышел из покоев.

Ситрик невидяще уставился в пол. Кажется, огненная птица говорила правду. Он поднял одну из дощечек и покрутил её в руках, разглядывая руны. Всё-таки это, в самом деле, было похоже на правду. Стал бы он так пытать инструмент, будучи в своём уме?..

Ситрик потерял счёт дням — темень была коротка и светла, пусть каждая новая ночь и становилась длиннее и холоднее прежней. Празднику, кажется, не было конца. Вся жизнь Ситрика теперь слагалась из песен у костра, музыки и рун, в которые он запер звуки. Из чертога альвов не хотелось уходить, возвращаться в людской мир, полный боли, ненависти и страха. Холь не торопился и не торопил его, и парень прекрасно понимал почему, но молчал, не позволяя другу узнать о том, что его разговор с Вёлундом был подслушан. Наверное, ему самому нужно было принять решение о том, чтобы снова отправиться в путь, но так не хотелось заботиться и думать о чём-либо, кроме игры на инструменте. А конунг-кузнец не прогонял, день ото дня радуясь гостям так, точно те только что прибыли.

Ему было страшно принять решение. Страшно выйти из Альвхейма и вновь вступить в мир людей. Встретиться лицом к лицу с Ингрид и клятвой, данной ей.