— Девица, значит, — медленно произнёс он.

— Да, — прошептал Ситрик и поспешил с объяснениями, понимая, что священник подумал совершенно о другом. — Она пообещала отомстить… одному человеку. Но месть её обратилась против неё самой. Она пожелала стать погибелью и сама стала Смертью, дура. А я же… я виноват перед ней, перед её мужем. Поэтому я решился помочь ей справиться с её бедой. Мне надо всё исправить. Я пообещал ей, поклялся!

Ситрик посмотрел на свои запястья, вспоминая, как горели на них руны в тот день, когда он принёс Ингрид клятву. Он больше не видел их, но понимал, что они останутся с ним, покуда не будет исполнена воля Ингрид.

— И обещанное оказалось тебе не по зубам?

— Да, — выдавил из себя Ситрик. — Мне нужно в Ве. Там есть то, что ей нужно.

— Коротка отсюда дорога до Ве. Чего же ты боишься? Ты ведь почти добрался.

— Не пути я страшусь. — Ситрик опустил голову в ладони. — А её саму. Она сводит меня с ума. Я постоянно думаю о ней.

— Неужто тебе довелось перейти дорогу сейдконе?

Ситрик нервно усмехнулся.

— Эти женщины. Все поголовно колдуньи, дьявольское отродье. — Впервые за весь разговор лицо священника дрогнуло, показав живые чувства.

Ситрик нахмурился на его слова. Тут он не смог промолчать.

— Я не соглашусь с тобой, святой отец. Иначе выходит, что я сын дьявольского отродья. Но моя мать — милая женщина. Уверен, что и твоя матушка тоже…

Священник смерил Ситрика взглядом, от которого мурашки пошли по коже. Разговор шёл не туда. Ситрик не рассказал самое главное — что на самом деле заставило его дать обещание Ингрид. Только он подумал об этом, как пальцы его похолодели. Бестолковый разговор он затеял, раз по-прежнему готов прятать свой самый страшный грех. Он закрыл глаза и принялся успокаивать дыхание. Что же, стоило остаться с Холем дома и дальше вязать носки. Только выставил себя посмешищем в который раз.

— Прежде я брал силу в молитвах, — наконец произнёс он после долго молчания. — Но сейчас… У меня не получается использовать этот источник. Он опустел. Я молюсь, как прежде, но понимаю, что толку в этом никакого. Молитва стала для меня обрядом, привычным действием, что я совершаю, но о чём уже не могу думать.

— Странно ты мыслишь, парень. Разве не в том смысл одного и того же действия, чтобы привести суетной день в порядок? А в порядке спокойствие кроется. Часто ли ты молился? Столько же, сколько прежде?

— Нет, — помедлив, честно ответил Ситрик.

— Верни молитву себе.

— Я не могу.

— Отчего же?

— Мой друг. Он безбожник. Он насмехается надо мной каждый раз, когда я преклоняю колени.

— Нашёл проблему. — Священник фыркнул. — Холь этот твой насмехается надо всем, что видит. Шут он и балбес, пусть и голова его седая. Дюже ты много печалишься о других и о том, что они подумают о тебе. Чай не Господь Бог, чтобы перед ним или перед кем-либо ещё смущаться, как на праведном суде.

Ситрик кивнул. Ольгир, никого не боящийся, прежде говорил ему то же самое. Вот только его он не слушал.

— Я понимаю, — прошептал он.

— Сейдкона твоя тебе жизни не даёт, да? Дал бы ей отпор. Дай и другу своему отпор. Есть у тебя на это сила. Иначе бы ты так много не прошёл. Вы же с ним из Онаскана идёте?

— Да.

— То-то же.

— Но как мне дать отпор? Я же им обоим должен. Жизнью обязан.

— А много ль жизнь твоя стоить-то будет, ежели ты так и будешь позволять им попрекать себя? Достойным будь.

Ситрик округлил глаза.

— Как же? То не будет гордыней?

— Ох, послушай меня, мальчик. Я тебе как человек скажу, а не как священник. — Отец Якоб покосился на образа, сотворил божий знак и продолжил: — В меру всего должно быть. В тебе сейчас печали столько, что толика гордыни тебе только на пользу пойдёт.

Ситрик снова кивнул, понимая, о чём речь. Он задумался: он ведь так нужен Ингрид, а значит, он для неё ценен. А раз он для неё ценен, то и он сам должен ценить себя. Она не сможет обрести покой без его помощи. Он важен и нужен ей.

— Иди помолись, — произнёс священник, отвлекая Ситрика от дум. — И скажи, какие грехи тебе отпустить?

— Я могу не произносить их?

— Вот скромняга. Что же боишься похвастаться? — пошутил священник, но от шутки стало только горше.

— Я боюсь признаться.

— Женщины, — крякнул отец Якоб, и Ситрик, скрестив за спиной пальцы, решил согласиться с ним.

В конце концов, так оно и было…

По крайней мере, свалить вину на них было проще, чем разобраться в своих мыслях. Он обязательно разберётся потом. Но не сейчас. Не нужно пугать тонкий лучик решимости, что всё-таки зародился в нём.

От молитвы и правда стало чуточку легче. Наверное, как и от всякой песни…

Домой Ситрик возвращался один и был рад, что священник решил задержаться в церкви. Идти с ним сейчас рука об руку было бы невыносимо. В Оствике было так темно, что не только чёрные, но и белые кошки смогли бы остаться незамеченными: город поглотил туман.

Ситрик остановился, припоминая дорогу. Не попасть бы снова к обиталищу Ракель. Он вздрогнул от этой мысли и принялся озираться. Наконец припомнив путь, он скорее зашагал в сторону дома священника — ночь почему-то казалась страшной. И очень тихой.

Он вышел к воде, прищурился, осматривая стены ближайших домов, и тревожно рассмеялся, уставившись на реку. Произнёс вслух, тихонько журя себя:

— Да ты в маленьком городе заблудиться умудрился. Как ты в лесу выжил?

— С моей помощью.

Ситрик обернулся, узнав голос.

Она стояла прямо перед ним, почти вплотную, так, что можно было коснуться её рукой, если бы она не была бестелесна. Ситрик нахмурился, и Ингрид склонила голову, точно присматриваясь к его лицу.

— Опять ты? — сквозь зубы процедил Ситрик.

Он отступил от неё на шаг и угодил в воду. Ситрик коротко выругался, глядя себе под ноги, а когда он снова поднял взор, Ингрид уже не было.

— Ингрид, — прошипел он. — Тролль тебя побери!

— Да пусть бы и побрал, — раздался голос в тумане, но сколько бы Ситрик ни вглядывался в темень, Ингрид он больше не увидел.

— Уходи!

— Мне некуда идти. — Голос её был похож на шелест листвы.

— Уйди, пожалуйста!

Он озирался по сторонам, пытаясь увидеть Ингрид вновь, но та будто стала единым целым с туманом, сама превратилась в пар. Тогда Ситрик замер, закрыв глаза и пытаясь подчинить себе дыхание. Напуганное сердце колотилось, отдавая в виски громким звуком. Помимо быстрых ритмичных ударов не было ничего: ни шума, ни всплесков, ни шороха длинных синих подолов. Успокоившись, Ситрик наконец раскрыл глаза и, прогоняя прочь тревогу, принялся думать, куда ему идти. С берега ориентироваться было проще — ряды домов расходились от пристани практически ровными лучами.

Кто-то совсем близко прошёл рядом с ним. Ситрик подскочил от неожиданности, хватаясь за нож.

— А что это ты тут делаешь? — На этот раз голос принадлежал отцу Якобу, и напуганный Ситрик еле сдержал свой язык, чтобы не оскорбить старика крепким словом. — Никак топиться собрался? Сын мой, тут дюже мелко.

Ситрик успел порадоваться, что в такой тьме не видно, как лицо его от стыда стало краснее мяса огненной рыбы.

— Нет, — наконец твёрдо произнёс он.

— Вот и славно, пошли домой.

— А ты что тут делал? — не удержался и спросил Ситрик.

— Нужду справлял, — не таясь ответил священник и ушёл прочь, быстро истаивая в тумане. Ситрик нагнал его и пошёл следом.

— Извини меня, я не слышал, как ты оказался рядом, святой отец.

— А это уже не моя забота.

Добрались они так быстро, что Ситрик, как ему показалось, не успел и десятка шагов сделать. Дома приятно пахло едой — у очага хозяйничал Холь, что-то смешное рассказывая разомлевшему и улыбающемуся слуге, лежавшему на хозяйской постели. Заметив в дверях священника, слуга тут же вскочил и принялся изображать хлопоты, вертясь вокруг Холя.

— Вот бездарь, — проворчал священник и устало опустился на лавку, медленно стаскивая с плеч свой плащ. — Глотатель углей! Бестолочь…

Ситрик опустился рядом, и только тогда Холь заметил его.

— А ты чего такой красный? Там снова мороз? — спросил он без всякого стеснения.

— Да, — буркнул Ситрик, снимая промокший башмак.

— Вовсе нет, — тут же ответил священник. — Наоборот, тепло. Туман поднялся сильный.

Ситрик медленно втянул носом воздух и спрятал лицо в ладони, раздвинув пальцы так, чтобы видеть, что происходит в жилище. Холь, заметив этот стыдливый жест, в насмешку подмигнул пареньку, и Ситрик поспешил полностью закрыть лицо. Холь хихикнул.

— А ты что смеёшься, дьявол? — поинтересовался священник.

— Настроение хорошее, святой отец.

— Только попроси, готов буду испортить.

— Не буду.

— Вот и помалкивай, чай не под своей крышей кашу варишь.

Седовласый странник притих. Ситрик понял, что теперь сквозь потрескивание дров слышно, как он пристыженно сопит на весь дом, и хлюпнул носом. Он подумал, что из-за горящего чувства стыда сегодня не сможет спать, однако, когда пришло время сна, он тут же крепко уснул, будто сама владычица мёртвых коснулась рукой его лба, повергая в шуточную смерть.

Вскоре и Холь ушёл спать. Однако в эту ночь ему не спалось. Поворочавшись немного, он поднялся и снова вернулся к огню. Подкинул дров, чтобы было светлее, и снова уселся вязать, пока все спят. На этот раз он мастерил варежки. Он любил это занятие. Возможно, он умел всё на свете, вот только ни в чём не мог добиться настоящего мастерства, охладевая к ремеслу прежде, чем руки превращались в идеальный инструмент.