Сама Ляна никогда не путешествовала, но учитель не раз говорил, что столица империи напоминает огромный плавильный горн, где соединились традиции как запада, так и востока, как юга, так и севера.

Но здесь, настолько далеко от центральной равнины, что птица и за несколько дней не долетит, все еще сохранялись свои отдельные особенности. Наиболее явно это просматривалось в нарядах людей.

Прямо сейчас, отведя взгляд от сестры, Эмилянь заметила группу молодых женщин, одетых по моде западных и северных провинций. Все они были в просторных шароварах, до колен скрытых подолами верхних платьев-туник. В боковые разрезы выглядывали нижние, более светлые рубахи. Головы женщин покрывали вышитые платки и шапочки, украшенные серебряными и золотыми монисто. А у одной, шедшей впереди, было и ожерелье из монет. Талии женщин перехватывали широкие вышитые пояса, запястья украшали браслеты из бусин, а пыль улиц незнакомки взбивали высокими расписными ботиночками с загнутыми носами.

Ляна вздохнула и вновь обратила свой взор внутрь комнаты, опасаясь, что госпожа Гоам и в слишком пристальном внимании к виду за пределами постоялого двора усмотрит повод для наказания.

— Если все сложится удачно, то уже осенью можно сыграть свадьбу, — высказала свою надежду госпожа Гоам.

Сурри довольно потупилась, ее щечки зарделись так, что краска проступила даже сквозь пудру. Девушка выглядела очень мило и невинно и знала об этом.

— Конечно же, госпожа Гоам, — льстиво сказала старшая из служанок с неглубоким поклоном. — Молодая госпожа столь прелестна и невинна, что будущий жених станет мечтать о приближении осени! Любая семья с радостью введет молодую госпожу в свой дом через главные ворота!

Суррель довольно улыбнулась, а госпожа Гоам впервые за этот день вздохнула спокойнее. Эмилянь с прищуром взглянула на служанку. Ненависти к ней девушка не питала, но не могла смотреть, как кто-то разливается соловьем в сладостных речах, желая услужить.

Эта служанка давно жила при госпоже и знала, что та желает услышать. Она льстила, когда этого ждали, и попрекала Ляну, зная, что госпожа оценит ее старания. И ничто не трогало сердце женщины. Не было в ее душе места искренности, жалости или раскаянию.

Саму Эмилянь никто приукрашать ради визита в княжескую резиденцию не собирался. Девушку и так решено было взять с собой лишь потому, что воспитанием она превосходила любую другую девушку из свиты семьи и могла должным образом прислуживать Сурри.

Сегодня госпожа Гоам велела Ляне облачиться в темно-синий кафтан-халат, какой носили повсюду в южной части империи. Под него поддевали всего один или два дополнительных слоя одежды — длинную юбку или штаны и узкую нательную рубаху. Верхнее же одеяние представляло собой халат свободного кроя с высоким воротником и широким вырезом. Шили такие халаты из двухслойной или трехслойной материи, запахивая так, чтобы сверху оказывалась правая половина у мужчин и левая — у женщин. По краю халат обшивался контрастной тесьмой, из тесьмы или шнура изготовлялась и петля, чтобы закрепить верхний край полы на плече на пуговицу. Пуговицы делали или из того же шнура, или использовали для этого какое-нибудь украшение. Подпоясывался халат широким поясом-кушаком.

Такую одежду носили все. И бедные, и богатые. Разница была лишь в материале верхнего одеяния, в отделке. Да в головных украшениях, положенных любой свободной женщине.

Ляне нравилась ее одежда, но прямо сейчас девушка прекрасно видела, что мачеха пытается всячески выделить дочь на фоне падчерицы. Южный кафтан был одеждой скорее практичной, чем красивой. В таком халате и мужчины, и женщины выглядели примерно одинаково. Из-за кроя и широкого пояса терялся хоть какой-то намек на женственность.

Мысленно Эмилянь покачала головой. Она и не собиралась отвлекать хоть сколько-то взглядов на себя. Ей хотелось лишь увидеть что-то новое, полюбоваться достопримечательностями, а после вернуться домой, в родной уезд, где знаком каждый житель, каждый дом и даже мелкий придорожный камень.

Девушке очень хотелось объяснить все это госпоже Гоам, но Ляна предпочла промолчать. Мачеха морщилась от одного лишь звука голоса Эмилянь, так что не стоило раздражать ее, вклиниваясь в беседу. Но спроси кто-нибудь девушку, она бы все объяснила, а еще попыталась бы вразумить родных, напомнив, что отец, прежний глава рода, умер лишь несколько месяцев назад. Семье стоило больше думать о соблюдении траура, а не о сватовстве Сурри.

Ляна не отрицала, что принесение вассальной клятвы — дело важное и обязательное, но Дашан поспешил, высказав надежду выдать сестру замуж. Господин Гоам был главой целого уезда, человеком многих заслуг, любимцем князя, главой охраны ныне покойного второго принцаАталийской империи. Семье следовало соблюдать траур хотя бы год, а то и все три, как того требовало уважение к покойному.

Сама Ляна хотела целый год носить белые одежды из грубой материи — строгий траур по отцу. Дома этому никто не противился. Но в Город Трех Ветров госпожа Гоам велела девушке взять лишь обычную одежду, считая, что не стоит наводить окружающих на печальные мысли цветом одеяния.

— Причешите ее, — покосившись на Ляну, велела госпожа Гоам, и девушка вздрогнула, подумав, что женщина заметила ее задумчивый взгляд. — Постарайтесь. Я не хочу, чтобы цвет волос был слишком заметен.

Ляна вновь мысленно вздохнула. С первого дня в доме семьи Гоам Эмилянь слышала в свой адрес лишь упреки. Госпожа озвучивала их при всех, но так, чтобы этого не слышал господин. Ляне доставалось и за мать, и за цвет волос, и за цвет глаз, и за красоту. А теперь, когда не стало отца, мачеха без оглядки ругала Ляну с утра и до вечера.

— Вот же… — прошептала госпожа, недовольно посматривая на Эмилянь. — Свалилась на мою голову. Бестолковая.

Ляна привычно опустила глаза и отошла от окна, позволяя одной из служанок расплести свои красно-рыжие косы. Потакая хозяйке, служанка несколько раз дернула Эмилянь за пряди гребнем, причиняя боль. Девушка прикусила губу, сдерживая вскрик. Она знала, что жалобы сделают ситуацию только хуже.

Цвет волос достался Ляне от матери, которую девушка почти не помнила. В ее воспоминаниях мама осталась расплывчатым пятном и ощущением тепла. А еще ароматом поздних осенних цветов.

Мать Ляны умерла, когда ей не исполнилось и трех лет, и все о ней девушка знала из рассказов отца, а тот не отличался большой словоохотливостью.

Когда-то господин Гоам служил главой охраны одного из принцев. За заслуги ему был пожалован уезд в южной провинции Эмнэд, но господин оставался с семьей в столице. Там и родился Дашан. Но затем из-за едва не случившегося переворота военачальник озаботился безопасностью семьи и отправил их подальше от Золотого Города. Сурри родилась через пару месяцев после того, как слуги доставили госпожу Гоам во владения ее мужа. Следующие два года, пока в столице продолжались бурления, господин Гоам оставался в самой гуще событий. И лишь после того, как он решил уйти в отставку и приехал к семье, оказалось, что в столице он обзавелся наложницей. Ляна родилась еще в Золотом Городе, и была годовалой крохой, когда ее привезли в уезд Гоам.

Отец говорил, что Эмилянь много плакала в первые дни, хотя всю дальнюю дорогу вела себя тихо и смирно. Уже потом, из обрывков чужих фраз Ляна узнала, что ее собственная реакция была вызвана, скорее всего, настроением матери, а та грустила все дни напролет. Даже игры с ее маленьким Огонечком, как она называла Ляну, не уменьшали тоску той красивой и яркой молодой женщины, какой была мать Эмилянь.

Протосковав целый год и не вынеся постоянных ядовитых слов со стороны жены господина, мать Ляны быстро выгорела и умерла. Отец заверял девушку, что ее мать просто много болела и не вынесла одиночества, но Ляна всегда чувствовала, что под этими скупыми словами скрывается какая-то тайна. Она бы не удивилась, узнав, что это госпожа Гоам поспособствовала быстрой смерти неугодной наложницы.

Свою внешность Эмилянь унаследовала от матери, и ничего в ее облике не напоминало отца. С самых ранних лет Ляна росла высокой, тоненькой, но крепкой. Не было в ней нежности Сурри, хотя пару раз Дашан вскользь замечал, что Ляна куда красивее сестры. Будто бы хоть черты ее лица и резче, но и благородства в них больше. Ляна мало обращала внимания на чужие слова. Внешность волновала ее лишь в те минуты, когда она замечала на себе взгляд госпожи Гоам.

Служанка разобрала волосы Ляны на пряди, а потом переплела косы так, чтобы их можно было спрятать под тонкий темно-синий платок, поверх которого на голову девушке водрузили широкий серебряный обруч.

Согласно традиции южных земель покрывать голову платком должны были сосватанные или замужние, но вряд ли сейчас кто-нибудь посмел бы напомнить об этом хозяйке.

— Подвески, — велела госпожа Гоам.

Пусть госпожа и ненавидела Ляну, но этикет для нее был важнее всего, а благородные девушки и женщины в южной провинции без головных украшений на людях не появлялись. Ляна же по всем законам считалась второй молодой госпожой семьи Гоам, так что отсутствие украшений бросило бы тень не столько на девушку, сколько на семью.