Из сказок Ляна знала, что шаманами и шаманками становились те, кому посчастливилось родиться с крупицами магических сил, но кому не суждено было стать даяном. Но порой за шаманов выдавали себя люди и вовсе бездарные, уповая на смекалку и ловкость. Большинство шаманов были так слабы, что могли лишь гадать да проводить обряды. И некоторые, желая увеличить свою силу, прибегали к противоестественным методам. Совершив десять черных грехов, шаман или шаманка обретали темную силу, становились шулмас, но рисковали не переродиться после смерти или переродиться ужасным темным созданием. Эмилянь всегда думала, что это выдумки, и никто не рискнет собственной душой ради величия. Но прямо сейчас она всем существом чувствовала, что перед ней именно ведьма, хотя и не могла объяснить природу собственной уверенности в этом.

— Светлая судьба, долгая жизнь, — приговаривая и улыбаясь, гадательница ловко извлекла из рукава мешочек с монетками и встряхнула его.

Сурри чуть подалась вперед, желая узнать, что же выпадет ей на этот раз. Монетки мягко звякнули, когда шаманка чуть ослабила горловину и легонько тряхнула мешочек.

Трижды шаманка встряхивала мешочек, позволяя Сурри не глядя выбрать монету, и трижды возвращала монетку обратно. В конце даже госпожа Гоам подалась вперед, нетерпеливо ожидая слов гадательницы.

Ляна смотрела за происходящим со стороны, в какой-то степени даже восхищаясь ловкостью шаманки. Та столь аккуратно и умело перемешивала девять монеток в мешочке, что Сурри просто не могла вытащить цифры, знаменующие дурное.

— Счастье! Счастье! Счастье! — радостно проговорила шаманка. — Тройное счастье! На весеннем ветру распускаются цветы. Нет места тревогам, страхи бессмысленны, ведь вам сияет свет луны, что вскоре приведет к возлюбленному даже через тысячу миль!

Госпожа Гоам довольно заулыбалась, Сурри зарделась и прикусила губу. Эмилянь не удержалась от беззвучного смешка.

Чего и стоило ожидать. Гадательница ожидаемо предрекла Сурри все то, чего хотела и сама девушка, и ее мать. Весна всегда была символом плодородия и счастья. Ветер означал скорые перемены в жизни. Луну же всегда связывали со страстью и томлением. Всего несколько образных фраз, а сколько денег они принесут женщине, их произнесшей!

— Прекрасно! Прекрасно! Поздравляю, госпожа. Поздравляю, молодая госпожа! Радость! Какая радость! — хором заговорили служанки, услаждая слух женщин.

— Вы помолвлены, молодая госпожа? — спросила гадательница с льстивой улыбкой. — Вам не о чем переживать. Ваш жених или вот-вот влюбится, или уже влюблен в вас.

Ляна из-под ресниц взглянула на шаманку, но промолчала. Если мачехе хочется слышать желаемое, то не Эмилянь разрушать ее мечты. Шулмас же, наверняка, подслушала разговоры слуг, прежде чем пришла на постоялый двор. Каждый зарабатывает, как может.

— Не желаете ли погадать и второй дочери? — заискивающе спросила шаманка. Мягко, ненавязчиво, явно стараясь угодить клиенту.

Госпожа Гоам хмуро взглянула на Ляну и чуть презрительно поджала губы.

— Я возьму половину за вторую девушку, — предложила гадательница. — Разве вы не желаете узнать…

— Когда она наконец покинет мой дом? — докончила за шаманку госпожа Гоам и едва не смахнула тонкие чашечки со стола. — Что ж… Это стоит узнать. Ляна, подойди!

Эмилянь похолодела и на миг сильно зажмурилась. Ситуация ей не нравилась. Что бы ни сказала шаманка, вряд ли мачехе понравится услышанное.

Монетки Ляна тянула негнущимися пальцами, сознательно выбирая не те, что лежали внутри мешочка у самой горловины, а дальние. Гадательница чуть цокнула языком, заметив маневр девушки, но не стала ничего предпринимать.

«Если уж мне суждено через это пройти, то не хочу слышать расхваливания в свой адрес. Шаманка не знает всей подоплеки, а радостные предзнаменования лишь обозлят госпожу Гоам», — подумала Ляна.

— Ох… — вздохнула шаманка, когда Эмилянь вытянула последнюю монетку и увидела на ней цифру.

— Что там? — полюбопытствовала Сурри. Гадали не ей, но девушке всегда нравилось все таинственное.

— Луна прибывает и округляется, — нараспев начала шаманка. — И засохшие ветки также расцветают вновь. Ждет широкая дорога на чужбину. Нужно лишь поднять взор, чтобы увидеть голубое небо.

Стоило гадательнице договорить, и в комнате повисла тягостная тишина. Госпожа Гоам хмурилась, Сурри вопросительно округлила глаза, а служанки растерянно помалкивали.

— И что все это значит? — подождав немного, спросила госпожа Гоам.

Прежде она позволяла гадать только себе и своим детям, и всегда слышала радость в голосе шамана, по ней определяя направленность предсказания. Сейчас же шаманка говорила тихо и хмуро, будто ей и самой не очень нравилась выпавшая комбинация цифр.

— Юную госпожу ждут большие перемены в жизни. Их не остановить. Они свершатся, хочет она того или нет. Но юная госпожа достаточно сильна, чтобы справится со всем, что ей предначертано, — деликатно пояснила гадательница.

— Перемены? — переспросила Суррель. — Так Ляна тоже покинет дом? Она выйдет замуж?

Голос девушки мягко прозвенел по комнате, и она неуверенно улыбнулась.

— Не говори глупостей, — одернула дочь госпожа Гоам. — Кому она нужна в жены? Мы не дадим за ней и грамма серебра! Разве что наложницей… Как ее мать.

Слова упали, точно камни. Ляна прикусила губу, чтобы не ответить мачехе. Раз за разом та пыталась задеть девушку, унижала и критиковала.

— Сурри, разве ты забыла? — стараясь не злиться, обратилась Эмилянь к сестре. — Отец оставил мне небольшое наследство, распоряжаться которым я смогу через год, по достижении девятнадцати лет. Через год я покину дом Гоам и перееду жить в другое место.

Госпожа немного отвернулась, игнорируя Ляну. Как и много раз до этого, обсуждать последнюю волю мужа она не горела желанием. Лишь в первые дни после его похорон госпожа яростно ругалась и порывалась отхлестать Ляну по щекам, считая, что та не заслужила хоть крохи нажитых семьей богатств. Даже хотела как-то запугать и отнять причитающееся, но выяснилось, что господин Гоам оформил свою волю письменно еще за три года до этого и передал бумаги на имя младшей дочери одному своему знакомому, повлиять на которого вдова не смогла бы при всем желании. Теперь мачехе оставалось лишь кусать кулаки и доставать Ляну придирками. А та терпела и ждала, зная, что совсем скоро сможет переехать в собственный маленький дом, получить небольшую, но приятную сумму и впервые перестанет зависеть от кого-либо.

Глава 3

— Ты так в этом уверена, — с долей раздражения отметила госпожа Гоам, и Ляна вздрогнула, чувствуя легкую угрозу за этими словами.

— Что вы имеете в виду, госпожа? — стараясь не злить мачеху, тихо спросила девушка, не поднимая взгляда.

— Этот год ты зависишь от нас, — напомнила госпожа Гоам и кивнула дочери, чтобы та наполнила для нее чашку. Гадательница тихонько собрала монетки и незаметно отодвинулась, с неприкрытым интересом прислушиваясь к беседе.

Эмилянь похолодела. Она и сама знала, что до следующей весны прикована к уезду Гоам и к семье, большая часть представителей которой ее откровенно недолюбливали. Знала и надеялась, что госпожа на этот год забудет о ее существовании. Ради этого Ляна была готова на многое, почти на все. Но теперь вдруг осознала, что мачеха вовсе не ждет истечения срока, чтобы навсегда избавиться от неугодной дочери мужа.

— Матушка, — мягко позвала Сурри, — о чем вы говорите?

— А о чем я говорю? — хмуро удивилась госпожа Гоам. — Наша семья дала этой девчонке так много, а она собирается взять еще больше. Мой муж много лет назад привел волка в дом. Кормил и поил. А теперь я не могу получить шкуру?

Ляна вздрогнула и прикусила язык, боясь, что может против воли что-нибудь сказать, поддавшись эмоциям.

«Ничего необычного, ничего необычного, — напомнила она себе. — Госпожа Гоам не первый раз говорит подобное».

Это было истиной. И прежде мачеха не раз и не два попрекала Ляну за каждую чашку чая, за каждое зернышко риса. Ничего не изменилось. Правда прежде упреки Эмилянь слушала не каждый день, а лишь тогда, когда попадалась госпоже на глаза. Теперь же мачехе не приходилось оглядываться на мужа и опасаться его гнева.

— Матушка, не стоит так волноваться, — попросила Сурри. — Вы же знаете, что батюшка хотел обеспечить Ляну…

— Что мне до твоего отца?! — не удержалась госпожа Гоам, хотела еще что-то сказать, но потом заметила присутствующую в комнате шаманку и нахмурилась. Служанки, уловив свою ошибку, тут же засуетились, спеша расплатиться и выпроводить постороннего человека.

Дождавшись, когда за гадательницей закрыли дверь, госпожа повернулась к дочери и сказала:

— Твой отец мертв. Ему нет до нас дела. А нам еще жить! Говоришь, он хотел обеспечить ее? О да! Он заботился об этой девчонке больше, чем о тебе.

Сурри потупилась и хотела было возразить, но мать прервала ее взмахом руки — широкий рукав едва не ударил девушку по лицу.

— Заботился! Думал ли он о моих чувствах, когда привел в дом ее мать? Когда привел в мой дом ребенка? — вопросила госпожа Гоам.