Ох, зачем мы только поперлись в этот парк?! Надо было пойти на Елагин остров. Нет, здесь, конечно, чище, безлюднее, первозданная полудикая природа… но и навязчивые воспоминания. На самом деле, это просто атавизм. В позапрошлом году, когда я была страстно и безнадежно влюблена в Сашу Хольгера, я мечтала, как в начале мая он пригласит меня в этот парк на свидание. Нежные весенние березки казались мне наилучшей декорацией для нашего чувства, которое я сама себе выдумала. Примерно тут — чуть дальше к шоссе, — я потом убегала от мэтра Погодина, коварно принявшего Сашино обличье.

С тех пор многое изменилось. Я давно разлюбила Сашу — вот честное слово, появись он тут, и даже сердце не затрепещет! Да и не виделась я с ним чуть ли не с прошлого сентября. Мама вроде бы поругалась с тетей Наташей, и они больше не приглашают нас в гости. Но все равно, меня каким-то невидимым магнитом тянет в те места, которые я в сердце связывала с Сашей. Это похоже на погасшую звезду. Самой звезды уже нет, а свет все идет, идет…

— Геля! — пробудил меня рык наставницы. — Не спи! Осталось три с половиной минуты! Девочки, ну что вы какие-то заторможенные?

— У меня сегодня ничего не получится, — сдалась я. — Когда можно пересдать зачет?

— Нет, погоди. Ты у меня так просто не отвертишься! Поняла, в чем состоит задача?

— Смотреть и слушать, как материя творит сама себя, — неуверенно сказала я.

— Так что тебе мешает?!

— Ну… посторонние мысли. Знаете, такой шум и хаос в голове…Это как помехи — уши слишком близко к мозгу, ничего не слышно.

Галушкина опять захихикала.

— Тебя уже четыре года учат контролировать мысли, — устало сказала мне Антонина.

— Тут, наверно, место неудачное. Фон…

— Гелечка, ну так нельзя! Ты пойми — чтобы в тебя нечто попало извне, надо чтобы ему было куда попадать. А если все твое существо забито пустыми, бестолковыми мыслями, то все твое творчество станет не более чем их отражением.

— Ну и что? Разве творчество — не отражение личности мастера?

— Настоящее творчество — нет! Истинный мастер обладает способностью заглянуть за поверхность зеркала. Но до этого вам всем еще как до луны…

— Но сейчас-то что мне делать? — воскликнула я в отчаянии (потому что Антонина проболтала две минуты из трех оставшихся). — Чем слушать? Если мозг мешается?

— Да хоть вот этим, — с этими словами Антонина шагнула ко мне и без предупреждения ткнула меня пальцем прямо в бок. Я аж взвизгнула (щекотно же!), а в следующее мгновение что-то изменилось. В боку как будто появилась дыра, в которую тут же задул холодный наэлектризованный ветер. Тело завибрировало, и сквозь него хлынул звуковой поток, нечто среднее между бульканьем, бормотанием и фарфоровым звяканьем верхних клавиш фортепиано.

— Ч-что эт-то?

— Ухо, — голос Антонины прозвучал как далекий тяжелый гром, — Или глаз — как тебе угодно. Ты хотела ухо подальше от мозга. Пожалуйста. Теперь ничего не мешает?

— Н-нет, — выговорила я, стараясь не прикусить язык, через который с комариным звоном шел слабый электрический ток.

— Тогда работай. Пятьдесят секунд. Отсчет пошел.

— С-сейчас…

Я автоматически закрыла глаза и обнаружила, что они мне уже не очень-то и нужны. Новое ухо-глаз заменяло их на двести процентов. Теперь я поняла, зачем Антонина привела нас в безлюдный парк — в общественном месте я бы сошла с ума за несколько минут. Промелькнула пугающая мысль — а как же я дальше-то буду жить с этим суперчувствительным ухом под мышкой? И сразу ушла — поток звуков-ощущений мощной, плавной волной вымыл ее из мозга, как и все остальные мысли. Материя словно текла сквозь меня, и мне это, пожалуй, даже нравилось. Пространство обретало такие измерения, какие мне и не снились. Я вдруг увидела, что вокруг меня — сотни и тысячи живых и неживых существ, которые меня видят, и более того — некоторые из них чего-то от меня хотят. И не успела я удивиться тому, как условна граница между живым и неживым, как услышала новый звук. Чужой и враждебный. Далекий, зловещий механический рев.

А потом раздались крики о помощи.

Глава 3. Чужой домен

Потом Люда рассказала мне, как все это выглядело со стороны. Несколько минут я стояла на месте, к чему-то прислушиваясь, потом как будто испугалась, а затем, не открывая глаз, очень уверенно почесала через полянку в березняк. Дойдя до опушки, остановилась и взволнованно крикнула: «Держитесь! Я иду!»

Девчонки, не разобравшись, кинулись ко мне, но Антонина зашипела на них, замахала руками — типа, не мешайте! В этот миг я шагнула между двух берез и пропала. Будто растворилась в воздухе.

Никакой перемены я сама не заметила. Просто побежала туда, откуда доносились крики. Не могла не побежать. Тонкие, пронзительные звуки рвали сердце, требовали немедленно что-то предпринять. Слов я не могла разобрать, но интонации были совершенно недвусмысленные. Страх и отчаяние, безнадежный крик в пустоту… В первый миг я даже не подумала — а кто это кричит? Призывы раздавались все ближе, теперь они неслись с разных сторон, но вокруг меня были только деревья… А потом березняк неожиданно закончился, и я с разбега выскочила на край обрыва.

Парка дальше не было. Прямо у моих ног земля, перепаханная следами тракторных гусениц, уходила отвесно вниз. Я стояла на бровке гигантского котлована. Он был так глубок, что его дно терялось в темноте. Из этой темноты доносился отдаленный механический гул, непонятные стуки, скрежет… И заглядывать туда, а тем более спускаться, не хотелось. Вдалеке, на противоположной стороне котлована — пожалуй, в километре, а то и больше, — светились тысячи огней какого-то незнакомого микрорайона. Солнце уже зашло, небо у горизонта было багрового оттенка венозной крови, перетекающего в вышине в густо-лиловый. Над новостройками всходила ядовито-желтая луна. Первой моей мыслью было: «Что-то рано сегодня стемнело…»

А второй — «Черт! Черт! Как меня угораздило?!»

Безо всяких сомнений, я каким-то образом угодила в чужой домен. Нарушив тем самым сразу три запрета: а) не проникать в чужие домены без ведома и позволения хозяина; б) не творить вне училища, и в) не заниматься демиургией без санкции Антонины.

Тонкие жалобные крики неслись теперь со всех сторон сразу. Может, это призраки?

Несколько минут я растерянно топталась у края пропасти, не зная, что делать. Если это действительно чужой домен, то надо немедленно уносить отсюда ноги, пока меня не поймала с поличным Антонина или местный демиург. Но я просто не имею права уйти, пока не найду того, кто зовет на помощь. Мне не было страшно — видала я места и похуже, — но крики…

Откуда-то снизу на излете пришла волна глухого грохота, напоминающего звук взрыва. Он был таким слабым и отдаленным, что я бы не обратила на него внимания… если бы у меня под ногами не дрогнула земля. Я замерла, насторожилась — и мое новое супер-ухо сработало «на пять».

Пространство затопил стремительно нарастающий шелест, взвыл ветер, и вокруг меня грянул многоголосый вопль. Предсмертный, — каким-то шестым чувством поняла я, — и ноги сами рванулись в обратном направлении, в сторону от котлована. В тот же миг земля качнулась и поехала у меня под ногами — в сторону провала. Там, где я только что стояла, зазмеилась трещина. Огромный пласт земли, вместе с растущими на нем березами, оторвался от края и медленно обрушился в темноту. Еще мгновение — и я бы провалилась с ним вместе. Над краем пропасти поднялось облако пыли, крики постепенно затихли, и вскоре их сменил едва слышный горестный плач.

У меня закружилась голова. Тяжело дыша, я села на корточки, прислонившись спиной к ближайшей березе. Я слышала, как она тихонько плачет, оплакивая своих погибших родственниц. В супер-ухе, кажется, застряли последние чаячьи крики гибнущих берез — я чувствовала, теперь они будут мне сниться.

В голове не укладывалось, что чудом избежала гибели.

«Надо валить отсюда», — подумала я, но коленки были как кисель. И тут снова дрогнула земля. Я вскочила на ноги и кинулась в березовую рощу. Где выход?! Где тропинка, по которой я сюда пришла? Ну почему я никогда об этом не думаю! Ага — эти две березы, кажется, мне знакомы… Я сделала несколько пьяных шагов, и в этот миг чудо-ухо подло отказало… и весь мир исчез.

Очнулась я от сладковатого металлического вкуса — если, конечно, бывает сладкий металл. Кто-то изо всех сил совал мне в рот таблетку валидола.

— Уберите, — промямлила я, вяло сопротивляясь. — Не поможет…

И снова отключилась.

В следующий раз меня вернул к жизни липкий холодный ручеек, стекавший мне за шиворот. Вскоре вернулся слух, и я узнала озабоченный голос Люды. Пепси-колой поят, дуры! Я открыла глаза, приподняла голову, открыла рот, чтобы сказать им — «Не надо!», — и мне в рот сунули сдобную булочку.

— У нее голодный обморок! — убежденно говорила кому-то Люда.

Я обнаружила, что лежу на краю экзаменационной полянки, под голову мне подсунут мой собственный рюкзак, рядом хлопочет Люда и неприкаянно топчется Галушкина, а чуть подальше стоит хмурая Антонина и смолит, как паровоз. Собравшись с силами, я выплюнула булочку и почти внятно сказала: