Мария Егоровна подтвердила догадку Стерховой, и, казалось, все было ясно. Мысленно она формулировала следующий вопрос:

— Если эта девушка не актриса и не сотрудник театра, как на ней оказалось платье из костюмерной?

Мария Егоровна взяла фотографию и взглянула на оборот.

— Дай-ка сообразить. — Она ненадолго задумалась и неуверенно произнесла: — По-моему, в середине восьмидесятых мы начали сдавать напрокат костюмы, не занятые в репертуарных спектаклях. Но в точности поручиться не могу, надо проверить.

— Где? — встрепенулась Анна.

— Да в бухгалтерии. Аренду платили через кассу, должны сохраниться документы.

Стерхова разочарованно отмахнулась.

— По закону кассовые документы хранятся в архиве только пять лет.

— Ну да, — понимающе закивала Мария Егоровна. — Уж точно не сохранились. — Она взяла со стола фотографию и, вглядевшись в нее, проговорила: — Какой неприятный взгляд.

Тяжелая противопожарная дверь, ведущая в костюмерный цех, медленно отъехала, и в узкий проем юркнула тощая старуха в фетровой шляпке.

— Мария Егоровна, голубушка! Вам передали, что в моем платье из третьего акта порвана юбка? Третьего дня едва доиграла сцену, да и то, повернувшись к залу спиной.

— Знаю-знаю! Уже застрочили. — Костюмерша подхватилась со стула и пошла навстречу актрисе. — Ткань сыпучая, замучились с вашим платьем.

— Спасибо, дорогая. На вас вся надежда. Молодым, как теперь говорят, все по барабану. С ужасом думаю о том, что будет с нами, когда вы уйдете.

— А вы не думайте, — обиделась Кочеткова. — Бог даст, уйдем вместе с вами.

Актриса не привыкла обращать внимания на подобные мелочи, вероятно, поэтому не уловила обиды в голосе костюмерши. Приблизившись к столу, она взглянула на фотографию.

— Кто такая?

— Вам она незнакома? — поспешно спросила Анна.

— Впервые вижу. — Актриса ткнула пальцем в портрет. — Какой демонический взгляд.

— С чего вы так решили?

— Чисто интуитивно.

— Фотография была спрятана за подкладкой пальто из спектакля «Стеклянный зверинец».

Старая актриса вдруг оживилась.

— В костюм Тепляковой?

— Знали ее? — зацепилась Стерхова.

— Я была немного моложе, но меня ставили на ее роли в третий состав. Когда Теплякова умерла, я пробовалась вместо нее в новую постановку, но режиссер взял другую актрису. Позднее выяснилось, что они были любовниками.

Стерхова продолжила задавать вопросы в осторожной, ненавязчивой манере.

— Расскажите про Теплякову.

Актриса удивленно замерла и перевела взгляд на костюмершу:

— Я даже не знаю, с кем говорю. Вы не представили нас друг другу?

— Комогорова Альбина Борисовна — заслуженная артистка. — Мария Егоровна указала на Стерхову. — Анна, племянница Руфи Адамовны.

— Ах-ах-ах! — запричитала Комогорова. — Анечка, дорогая, помню вас девочкой лет пяти!

— Я тоже вас помню, — неуверенно заметила Стерхова. — Но тогда вы были значительно моложе.

— Да-да, — сдержанно скривилась актриса. — Годы никого не жалеют.

— Так вы расскажете мне про Теплякову?

— Да что же про нее рассказать? Тогдашний главный относился к ней с особенной нежностью и ставил на нее спектакли. К примеру — «Стеклянный зверинец». Не подумайте, что я намекаю на какое-то непотребство. Но факт есть факт.

— Теплякова играла главные роли потому, что была хорошей актрисой, — Вмешалась Мария Егоровна. — С главным режиссером она никакого романа не крутила, об этом все знали. Хотя она была незамужней и, как говорится, имела право.

— Но главный-то был женат, — напомнила Комогорова.

Костюмерша взмахнула рукой.

— Как будто это его останавливало. — Она посмотрела на актрису и ехидно заметила: — Кому, как не вам это знать.

Стерхова решила прекратить пикировку новым вопросом:

— А какой Теплякова была в жизни?

— Странной, — коротко обронила актриса.

Мария Егоровна ее поддержала:

— И здесь я с вами соглашусь — она была странноватой.

— В чем это выражалось?

— Теплякова сторонилась людей, — вспомнила костюмерша. — Бывало, принесешь ей костюм в гримерку, положишь банку с вазелином и коробочку с гримом на стол, а она только и скажет: «Спасибо». Костюм унесешь — «до свиданья». Вот и весь разговор.

— В те времена мы с ней делили одну гримерку, — в разговор снова вступила Комогорова. — Я приходила за час, максимум за полтора, а Теплякова являлась за три часа до начала спектакля. Так она, видите ли, готовилась к роли.

— Потому и была примадонной, — встряла в разговор Мария Егоровна.

— Не пытайтесь меня укусить, дорогая, — поджала губы актриса. — Я свое все равно взяла.

— Ага… После того, как не стало Тепляковой.

— И все-таки, — продолжила Анна. — Отстраненность присуща многим. Было ли в Тепляковой что-то еще?

— Я уже говорила, что мы с ней гримировались в одной уборной. Так вот представьте себе: во времена тотального распространения косметичек эта чудачка хранила свою косметику в конверте, сшитом из медицинской клеенки.

— Что вы сказали? Повторите! — Стерхова прекрасно расслышала каждое слова, но ей хотелось убедиться. Она даже выставила ухо и подалась вперед.

— Свою косметику Теплякова хранила в конверте, сшитом из медицинской клеенки! — чуть громче повторила Комогорова и добавила: — Говорили, что ее мамаша работала старшей медсестрой в каком-то стационаре. Как говорится, они совместно использовали неиспользованное.

— Значит, медицинская клеенка… — тихо повторила Анна.

Мария Егоровна покачала головой:

— Рано ушла от нас Тамочка.

— Тамила — редкое имя, — задумчиво проронила Стерхова.

— Какая женщина, такое и имя.

После недолгого молчания, принятого в подобных случаях, Анна уточнила:

— Когда она умерла? В каком году? Помните?

Переглянувшись с костюмершей, Комогорова произнесла неуверенным голосом:

— Кажется, в канун восемьдесят девятого. В тот год для детей на дневных представлениях давали «Золушку».

— В начале января восемьдесят девятого! — вспомнила Кочеткова. — Тамочка умерла в костюме феи-крестной.

— Теплякова умерла во время спектакля? — спросила Анна.

— Можно сказать и так. Слава богу, она отыграла сцену.

— Расскажите!

— Об этом лучше всех знаю я! — с нервом в голосе вскрикнула актриса. — Я видела, как все случилось из-за кулисы! В спектакле была сцена, когда фея-крестная неожиданно появляется перед Золушкой. Режиссер придумал короткое задымление, типа вспышки, и в это время на платформе из люка поднимали фею-крестную.

— Пожалуйста, подробнее, — попросила Стерхова.

— Вначале все было хорошо. Теплякова появилась из дыма, преобразила и отправила Золушку на бал. Но, когда в дыму отступила назад, чтобы исчезнуть, провалилась в открытый люк и упала с десятиметровой высоты. Естественно, сломала себе шею.

— Забыла, что люк открыт?

— Она была уверена, что платформа подъемника стоит вровень со сценой, как и было задумано. Но люк оказался открытым.

— Чем все это закончилось? Следствие велось? Нашли того, кто это сделал?

Комогорова пожала плечами:

— Помнится, в тюрьму посадили машиниста сцены и ответственного за охрану труда.

— Формулировка?

— Естественно, за халатность.

Металлическая дверь заскрипела и все трое обернулись. В костюмерную вошел седовласый мужчина в полукомбинезоне, который хоть и был немолод, но отличался крепким телосложением и приятной внешностью.

— Не помешаю вам, девочки?

— Сан Саныч! Ты кстати! — Мария Егоровна посмотрела на Анну. — Помнишь свою подружку? Часами пропадала у тебя в бутафорской!

— Сан Саныч! — Стерхова вскочила со стула и поспешила навстречу старику. Они обнялись, и он ласково похлопал ее по спине: — Аня, Аннушка, сладкая оладушка… Давненько мы с тобой не видались.

— А давайте-ка пить чай! — Мария Егоровна разлила по чашкам заварку и кипяток. Когда все уселись, она убрала со стола фотографию и отдала ее Анне.

Стерхова в тот момент испытала такое сладкое чувство, как будто после долгой и трудной дороги наконец вернулась домой.