Глава 7

Все про нее

Анна Стерхова стояла в фойе театра у фотографии Тепляковой, изучая хорошее, доброе, человечное лицо. Какие тревоги терзали ее несчастную душу? Откуда взялась эта боль, затаившаяся в больших карих глазах?

Вот, если бы нашелся такой человек, кто взял бы и выложил все, что было на сердце у Тепляковой. Но в том и состояла трудность этого дела, что не было такого человека, придется собирать информацию по крупицам.

— Интересуетесь нашими артистами? — рядом со Стерховой прозвучал надтреснутый, старушечий голос.

Она обернулась и, улыбнувшись, ответила:

— Здравствуйте, тетя Рая! Все еще работаете?

— Из театра сами не уходят, отсюда уносят вперед ногами, — сказала толстая старуха в рабочем халате. Прищурившись, она задала вопрос: — Откуда знаете меня?

— Я — Аня, племянница Руфи Адамовны. Помните?

— Помнить-то, помню, да вот не узнаю. Давненько не виделись, изменилась ты, девочка.

— Как поживаете?

— Скриплю помаленьку, лет десять, как работаю кладовщиком. А когда-то была реквизитором.

— Я это помню, — сказала Стерхова.

— Когда стало тяжело выходить на вечерние спектакли, пошла в кладовщики.

— Понимаю, работа реквизитора дело ответственное.

— У-у-у… — протянула тетя Рая, сложив губы в трубочку. — На ином спектакле до двухсот наименований реквизита. К первому акту, куда ни шло, успевала. А на второй, да на третий приходилось крутиться. Все поставь, разложи, да ничего не забудь. А кладовщицей, что? Утречком вышла, выдала все, что нужно, по ведомостям разнесла и к пяти вечера уже дома.

— Рада за вас, дорогая. — Анна тронула женщину за руку. — А вообще, в театре давно работаете?

— В семьдесят пятом, сразу же после школы, мать меня сюда привела. Она бухгалтером в театре была. Сначала я уборщицей работала, потом на реквизитора выучилась.

— Знали Теплякову?

— Тамилу Васильевну? Не сказать, что были подругами, но друг с дружкой были знакомы. Однажды на спектакле «Горе от ума» я забыла ей веер положить на банкетку. Ну и влетело мне от помощника режиссера! А Тамила Васильевна только защищала меня. Она вообще была очень доброй.

— Теплякова с кем-нибудь дружила?

— Нет, не припомню… — покачала головой тетя Рая. — Бывало, придет, отыграет и сразу домой. У нее была очень строгая мать. Меня это сильно удивляло. Мы же с ней ровесницы, но у меня к середине восьмидесятых уже было двое детей, а Теплякова жила с матерью и во всем ее слушалась.

— В театре были такие люди, с которыми она общалась чаще, чем с другими? — спросила Стерхова.

— А какое общение у артистов? Друг с другом на репетициях, с режиссером и на примерках с костюмером. Вот и все.

— С тетушкой моей у Тепляковой были добрые отношения?

— Руфь Адамовна умела себя поставить. У нее был особенный талант поддерживать отношения.

— Теплякова входила в число ее друзей?

— Это не про Тамилу. Между ней и Руфью Адамовной были хорошие отношения, но чтобы дружили — это нет.

— Ничего примечательного не припомните про Тамилу Васильевну?

— Примечательного… — Тетя Рая ненадолго задумалась. — Если только вот это: когда она волновалась или уставала, начинала задыхаться.

— Приступы астмы? — спросила Стерхова.

— Не совсем, говорили, что все от нервов. Накапают ей корвалолу, через пять минут все в порядке. Бывало и на сцене ее прихватывало. Пузырек с корвалолом всегда стоял на пульте помрежа.

— Панические атаки, — догадалась Анна и, достав фотографию мертвой девушки, показала ее тете Рае. — Знаете?

— Нет, — уверенно ответила та.

— Спасибо. — Стерхова спрятала снимок и спросила: — Не видели Марию Егоровну?

— Нашу костюмершу? Так она у себя.

До костюмерной Анна прошла по служебным лестницам. Кочеткову нашла среди костюмных рядов в хранилище.

Заметив ее, Мария Егоровна выбралась на свободу.

— Что-то ты зачастила к нам, девонька. По причинам личного характера или как?

— Считайте, по работе. Мне нужно все разузнать о Тепляковой и ее гибели. Только вы не сильно об этом распространяйтесь, — предупредила Стерхова. — Не нужно, чтобы об этом знали все, кто ни попадя.

— Мне-то что, — Кочеткова равнодушно пожала плечами. — Сама все распространишь. Театр — дело звонкое.

— Остались здесь люди, которые лично знали Теплякову?

— С Альбиной Комогоровой ты уже говорила…

— Мне кажется, что у нее предвзятое мнение о Тепляковой, — сказала Стерхова.

— Она ненавидела Тамилу за талант. Ее не особо слушай.

— Комогорова была свидетелем гибели Тепляковой. Наверняка что-то видела.

— Что она могла разглядеть в том дыму, трещотка пустопорожняя?

— Мне все же надо бы ее расспросить. Кто еще из ныне работающих знал Теплякову?

— Таких осталось немного. Кто-то умер, кто-то ушел на пенсию. — Мария Егоровна приложила палец к носу. — Приходи-ка ты лучше завтра на премьеру.

— Во сколько?

— Часикам к семи. Тогда застанешь и Комогорову, и Лаврентьева.

— Кажется, я помню его… Николай Петрович?

— Недавно ему присвоили звание Народного. Да и пора бы. Заслужил.

— Вряд ли он меня помнит.

— Ничего, я тебя подведу и представлю.

Стерхова улыбнулась и с благодарностью обняла костюмершу.

— Я как-нибудь сама. Если не вспомнит и не поверит, покажу удостоверение. Спасибо вам, Мария Егоровна.

— И вот что! — Кочеткова схватила ее за рукав. — У нас еще работает монтировщик декораций, которого чуть не посадили после гибели Тепляковой. Его спасло только то, что был молодой, отыгрались на машинисте сцены, его старшем товарище. Тот отсидел свое и вскоре помер.

— Как его зовут?

— Машиниста?

— Бывшего монтировщика.

— Андрей Гончаренко, он сам теперь машинистом сцены работает.

— Отчество не подскажете?

— Зачем тебе отчество? — Мария Егоровна рассмеялась. — Он еще молодой — шестидесяти нет.

Андрея Гончаренко Анна разыскала на сцене, где тот руководил установкой декораций. На него указала кругленькая, пожилая женщина, сидевшая за пультом помощника режиссера.

У Гончаренко был заурядный вид рабочего человека: серая, запыленная рубашка, растрепанные волосы и борода, стекавшая с худых впалых щек. Темные мешки под глазами свидетельствовали о крайней усталости и недосыпе, что было неудивительно в преддверии премьеры.

— Гончаренко? — Стерхова подошла к нему.

Тот покосился на нее и неохотно ответил:

— Ну я.

— Можем поговорить?

— О чем?

Анна поняла, что нужно предъявить удостоверение.

— Следователь Стерхова. Отвлеку вас минут на десять, не больше.

— Зачем я вам нужен?

— Я занимаюсь делом о гибели актрисы Тепляковой.

Гончаренко на мгновенье застыл, потом вскинул руку и прокричал в глубину сцены:

— Серега! Кати сюда фурку [Фурка — передвижная площадка на катках.]!

— Всего на десять минут… — повторила Анна.

— Некогда! У меня премьера!

— Послушайте…

— Не мешайте работать! — отчаянно гаркнул он.

— Тогда вам придется прийти ко мне в управление, — сказала Стерхова.

— Пришлете повестку, тогда приду, — отрезал Гончаренко и зашагал к кулисе, где двое рабочих возились с установкой дверного блока. — Да кто же так ставит!

Чуть постояв, Стерхова направилась к противоположной кулисе. Кругленькая женщина выбралась из-за пульта и заступила ей дорогу.

— Мне показалось или вы упомянули фамилию Тепляковой?

— Вам не показалось, — ответила Анна.

— В какой связи интересуетесь?

Стерхова привычным движением раскрыла и тут же захлопнула удостоверение.

— По службе.

— Расследуете смерть Тепляковой?

— Об этом рано говорить.

— Если пришли сюда и расспрашиваете, значит, не рано. — Женщина упорно стояла перед Анной и не собиралась ее пропускать.

— Как вас зовут? Кто вы такая? — спросила Стерхова.

— Моя фамилия Мурашова. Работаю в театре помрежем.

— Вероятно, хотите что-то сообщить?

Мурашова огляделась и предложила:

— Пойдемте в зрительный зал, там будет удобнее.

Они спустились со сцены в пустой темный зал и сели в кресла первого ряда.

— Слушаю вас, — заговорила Стерхова. — И, кстати, как ваше имя?

— Тамара. Тамара Васильевна. — Мурашова опустила глаза, теребя бахрому накинутой на плечи шали. — Я работала с Тепляковой и могу кое-что о ней рассказать.

Анна удивленно склонила голову:

— Когда я спросила о знакомых Тепляковой, мне не назвали вашего имени.

— И это неудивительно. Просто никто не помнит.

— Что-то я не пойму.

— Видите ли, дело в том, что много-много лет назад после училища меня приняли в труппу театра. Но проработала я недолго, всего один сезон. Потом забеременела, много лет служила в театрах на периферии. Сначала актрисой, потом завтруппой, потом помощником режиссера. Сюда вернулась пять лет назад, и, конечно же, меня никто не вспомнил.

— Что можете рассказать о Тепляковой?

— Я знала ее недолго, но, между тем, мы плотно общались — гримировались в одной уборной. Можно сказать, Теплякова стала моей наставницей.

— Вот как? — заинтересовавшись, Анна придвинулась ближе.

— Уже тогда я понимала, что Тамила Васильевна большая актриса, и мне повезло делить с ней одну гримерку.

— Можете рассказать о ней поподробнее?

— Сначала самое главное: Теплякова была одиноким и глубоко несчастным человеком.

— Из чего вы сделали этот вывод?

— В ее жизни не было ничего кроме сцены.

— Об этом я уже слышала.

— У нее была деспотичная мать, с которой незамужняя Тамила Васильевна проживала в одной квартире.

— Это я тоже знаю.

— Расскажу вам один случай, — продолжила Мурашова. — Теплякова, я бы сказала, была болезненно-добрым человеком. Постоянно кому-то помогала. И вот, однажды, перед спектаклем, я пришла в гримуборную, а Тамила Сергеевна сидит перед зеркалом с котенком на руках. Она подобрала его на улице и принесла в театр. Потом он жил в гримуборной месяца два.

Конец ознакомительного фрагмента