— Тебе интересно, что я любила есть раньше? Фантазия и высокомерие сплелись в тебе! Я в восторге, ты практически самый лучший из них. Нет, ты точно самый лучший, и я знаю, что именно ты — тот, кто мне нужен. Я любила фрукты! О, как же я любила свежесорванные фрукты! Сочные, полные солнца. Разве есть хоть что-то лучше? А теперь, Деймос, отдай мне эту картину!

Он протянул Кассандре листок. Не тот, что лежал на столе, а тот, что хранился в голове — тот, который был живым. Внезапно он почувствовал, что эту картину отдавать нельзя, что она важна, но почему — вспомнить не мог.

Кассандра ухватилась за край листа и выдернула призрачный лист из мысленных его рук. Ему почудилось, что в эту секунду оборвалось нечто, соединяющее изображение с душой. Тонкие струны света звякнули жалобно, и Деймос вдруг вспомнил, что однажды он видел этого пса. Когда-то в его детстве щенок действительно подошел совсем близко к цветку и заглянул в золотое нутро. Взгляд у песика при этом был необычайно осознанным. Стивен тогда занимался с Люцием, поэтому Деймос позволил себе протянуть руку и потрепать теплую щенячью голову…

Лист был в руках у Кассандры, а на Деймоса нагрянула ее сила. После сделки, после того, как он отдавал часть своей души, всегда выделалась магическая мощь, с которой было практически нереально справиться. Сегодня же Деймос не волновался. Он применил приобретенный ранее навык и спрятал силу в отдельном резервуаре — между собственным сознанием и сознанием Кассандры.

Она сделала ему еще один подарок — ушла на время. Деймос остался один.

Как хорошо…

Как, оказывается, прекрасно слышать свои мысли…

Было бы, если бы ему отчетливо не казалось, что чего-то не достает. Только чего? Он никак не мог вспомнить.

Сколько он так просидел? Опустошенный, тупой. Час, может быть два?

Дверь спальни отворилась и на пороге показался Люций.

Как хорошо, что он вернулся! Действительно хорошо… С Люцием можно… Люций всегда…

— Это что у тебя?

Деймос посмотрел на брата — тот вертел в руках немного помятый лист бумаги. Точно! Он ведь что-то рисовал незадолго перед этим. Еще бы вспомнить — что именно.

— О, Люций, не поверишь, это картина. Я сам нарисовал. Нравится?

— Ага, великолепно. Еще чуть-чуть, и оживет.

Презрительный тон. Взгляд, полный ненависти… Деймосу определенно становилось лучше. Ведь с братом все хорошо! С Люцием все в порядке, он цел и невредим, и его душа цела.

— Картина называется, «Портрет моего любимого брата Люция». Похож?

— Вылитый. Значит, тебе уже лучше?

НЕТ!

— Да, все отлично. Я выспался, как дитя, и чувствую себя превосходно. Жаль, конечно, что пропустил… (Что же я пропустил? А, вспомнил!)… озерный марафон. И как, последнее озеро оказалось тем самым?

И тут его поразило — то, самое важное, что чуть не уплыло из головы за час тупого бездействия. У него ведь есть открытие. Кассандра человек! Точно же, Кассандра человек! А это значит…

Люций продолжал рассказывать:

— Нет, не то озеро, и на самом деле это хорошо. Мне очень не нравится история про мальчика. Странно все это…

… Значит, Касандру можно одолеть. Отлично, я найду способ вытащить ее из своей головы. Все о ней выясню — узнаю кто она, откуда взялась, чего хочет и освобожусь.

Деймос в последнее время так привык работать внутри головы на два-три фронта, что без проблем ответил брату:

— Я не думаю, что человек, заманивший Алису сюда, может вызывать доверие.

Люций фыркнул:

— Я сказал то же самое, она не слушает.

— Значит, заставим услышать и понять. Завтра по плану? Идем на черный рынок за чипсами? Я не могу это пропустить. Пускай на меня все медицинские откаты, если я ошибаюсь, но чипсы — это лучшее изобретение Второго мира.

— Какой еще рынок? Ты забыл, во вторник урок с этой старой сво… Гаргашмыгой… — последнее слово он выплюнул, — готовиться нужно. А ты почему такой странный? Чего лыбишься?

Деймос не заметил, когда торжествующая улыбка вылезла на его лицо.

— Это я думаю о том, что открыл в себе талант художника и теперь сделаю тебя знаменитым на весь мир. Хотя я опоздал, ты и так звезда первой величины.

Люций одарил его порцией самых ядовитых взглядов. Деймос предположил, что сейчас брат утопает в душ, демонстративно хлопнув дверью, но вместо этого, он нахмурился и процедил:

— В экипаже с нами ехали две девчонки…

— О, и что же?

Деймос замер, позабыв о своих насущных проблемах. Неужели Люций говорил искренне и пытался с ним что-то обсудить? Он замер, опасаясь упустить этот момент, совершить ошибку…

— Они читали журнал… еженедельник… и… Ладно, ничего. Забей!

Брат все-таки утопал в душ.

Деймос долго смотрел на закрывшуюся дверь. Совсем близко, пусть на одно лишь мгновение, но он оказался так близко… эх, Люций, Люций.

Руки немного тряслись, но это все ерунда. Он ее победит! Теперь он победит, ведь он знает о ней чуть больше и обязательно победит, а потом займется возвращением брата… Да, точно! Но до тех пор не стоит заключать с ней необдуманных сделок. Деймос не сомневался, что сегодняшний договор был ошибкой и он точно отдал что-то важное.

Запустив руки в волосы, он крепко схватился за голову.

Что же это было? Что он ей отдал?

А еще… нужно будет выкупить все последние выпуски еженедельника и узнать, что же так зацепило Люция.

* * *

27.01.1960 г.

Второй мир, город Москва

15:30 (Среда)

10 лет до начала революции

Фрем

— Нет, ко мне сегодня нельзя! — Фрем отвел взгляд. Смотреть на девять разочарованных рож было непросто. — Я же рассказывал. Брат мой, двоюродный… Нельзя!

— Ну чё брат-то? Мы ж тихо! — воскликнул Сёма. Обычно на его огромную жесткую шубу, шапку-ушанку и валенки без улыбки нельзя было взглянуть — все это предназначалось для другого, крупного Сёмы, лет этак через пять, а не его тощей костлявой сегодняшней версии, но сейчас было не до смеха.

— Игорюх, ну ты чего? Телек тока у тебя. Брат — это ладно. Но почему, вообще? Мы ж тихо! Правда?

Банда друзей согласно закивала.

— Ну вот же, Мультипликационный фильм — написано в программе, идет почти полчаса, а ведь даже не воскресенье! Ну по чесноку, мы тихо. Чего твой брат-то делает сейчас? Может, не заметит нас вообще?

Игорь-Фрем все ниже и ниже опускал взгляд. Он так хотел сказать, что, конечно, никто не помешает, что этому ненормальному вообще ничего не мешает сидеть и в стенку таращиться. И что он с Этим уже не может в одной комнате жить — тоже вертелось на языке, да и мультик хотелось посмотреть, если честно. Вот только ничего им рассказывать нельзя!

Регина запретила пока водить домой друзей, а запреты Регины нарушать ни коим образом нельзя! И в данном случае он прекрасно понимал, почему. Мало ли, что взбредет в голову травмированному во всех смыслах Аластеру? А вдруг занервничает, как людей увидит? А вдруг попробует магией шарахнуть? А вдруг у него получится, он ведь адамантец?

Поэтому он мог сейчас только опускать голову и бормотать свое дурацкое «Нельзя!» и «Брата по башке вдарили, болеет он».

Друзья, его боевые товарищи, люди, обычно сочетающие в себе множество прекрасных качеств, неведомых Фрему до переезда, сейчас проявили чудеса эгоизма и черствости.

— Все понятно с тобой.

— Вот ты как!

— А я думал, мы товарищи!

Игорь понимал их даже лучше, чем Фрем — Регину. Все-таки, речь шла о мультфильме, еще и таком длинном!

Друзья повернулись к нему спинами и потопали восвояси, в одном порыве обиженных единомышленников. Станут ли они теперь хотя бы разговаривать с ним?

Крупные хлопья снега падали на детскую площадку.

Фрем медленно побрел к своему подъезду, идти домой совсем не хотелось. Регина будет только через несколько часов, а видеть Этого, из-за которого портится его жизнь, уже не было сил.

Перед дверью стояли две бабушки. Одна из их подъезда, с третьего этажа, а другая — из соседнего. Летом они вечно тут сидели, а зимой, когда любимая скамейка скрывалась в сугробе, разговаривали стоя. Видно, шли вместе из магазина и задержались. Наверняка слышали, как он с друзьями рассорился.

Фрем встал под козырьком и начал отряхиваться от снега. Все-таки придется идти домой. Он уже давно гулял, скоро стемнеет, уроки нужно готовить, да и Этому скорее всего нужно помочь — покормить или еще чего-нибудь, что взрослый шестнадцатилетней парень вполне мог бы сделать сам.

— Ох, ох, ох, — проворковала одна из женщин. Она была настолько туго замотана в теплые платки, что лица почти не видно. — Игорек, тяжело тебе, наверное?

Фрем не ожидал такого точного описания своих чувств, и, не подумав, пылко кивнул.

— За больной родней всегда тяжко ходить, — продолжала соседка. — В свое время на меня упала совсем плохая свекровь. Я ее и выхаживала, и кормила, и по врачам с ней вечно насталась, а ей с каждым днем тока хуже да хуже, и вот хотя бы спасибо, вот хоть такусенькое от нее бы услышать… А с братцем-то, с твоим, что случилось?

У Фрема в голове щелкнуло понимание — то-то бабуля такая ласковая стала. Раньше вечно: «Игорь! Ты почему не здороваешься?» и тут вон — целый рассказ выдала, и почему-то прям в точку! Так захотелось ей все рассказать, да только ему и самому история таинственного адамантца была ужас как интересна. Интересна и абсолютно не известна. Вот просто ноль информации. Обидно, кстати. И про спасибо — тоже верно. Этот парень вечно принимал его помощь, будто так и надо. Привык там, у себя, поди, к слугам. Буржуин какой-то!