— Пожалуйста! — возмутился Мерлин. — Да сколько времени я уже вам твержу, что пора начинать репетиции. Апрель на носу… — последние слова Мерлина, впрочем, ни на что не повлияли, на дворе по-прежнему был декабрь, — а вы еще до сих пор в каком-то анабиозе… неглиже. Нужно портных скорее, шить костюмы.

С того дня лицо Ллевелиса осветилось внутренним светом, и он сосредоточился бы на театре, если бы только не страх за Гвидиона. Этот страх гнал его в библиотеку и заставлял искать и искать сведения о том, что же все-таки выходит обыкновенно из изящных рук Змейка.

— Смотрите, какой-то Яго… что за Яго?

— Это валлийская форма английского имени «Джеймс».

— Да? Никогда не слышал. Редкое какое-то имя. Так вот, Яго, сын Йорвета, в 1630-х годах специализировался у Змейка. Трехгодичный спецкурс по токсикологии, в дополнение к основным дисциплинам, Тарквиний Змейк. Вот тебе и на! А Змейк-то его вышвырнул в середине первого года.

— Как вышвырнул?

— Так. Прекратил спецкурс. Что такое? А, вот. Приложена характеристика, рукой Змейка. Не очень лестная, но исчерпывающая. «Проявил крайне умеренный интерес к мгновенно парализующим ядам».

— Да, это все объясняет.

Затем у Змейка обнаружился замечательный ученик по имени Инир из Тангви. Девочки просто чуть не влюбились в него по гравюре «Инир из Тангви беседует с духами огня на выпускном экзамене по органической химии». Но ажиотаж разом прекратился, как только они наткнулись на письмо его из дома к Змейку с описанием одного опыта: «Я разогревал в тиглях оба сплава, но оказалось, что в лабораторных условиях трудно повторить то, что так легко происходит в природе. Кислота же могла существовать только при высоких температурах, но не могла долго находиться в сфероидном состоянии. По стечению обстоятельств, ко мне в лабораторию как раз в это время ворвался Джеральд Трелони, так некстати охваченный жаждой мести, и вызвал меня на поединок. Я заколол его очень чисто — так, чтобы кровь не залила мне огонь под тиглями, но немного не рассчитал, и труп, падая, сдвинул декель, нарушив чистоту эксперимента. Тем не менее, вещество, полученное мной в конечном счете, обладает тем самым оттенком пурпурного, который вы мне описали, дорогой наставник, и действительно прожигает латунную пластину, оставляя по краям отверстия голубоватый налет. При повторном опыте я, разумеется, прослежу за тем, чтобы декели были закрыты герметически».

— Ну что, по-прежнему нравится он нам? — мрачно спросила Керидвен у Морвидд. — Ты хотела бы иметь с ним свидание?

— Как бы это свидание не совпало с днем эксперимента, — отвечала Морвидд.

Судьба Мориена-ап-Тэйви, следующего ученика Змейка, заставила их призадуматься. Среди материалов, подшитых к хроникам, обнаружилось несколько страничек, написанных собственной рукой Мориена. Первая бумага была датирована годом поступления Мориена в школу, была написана почти детским почерком и содержала всего четыре строчки: «Мориен, сын Тэйви, сына Ангвина и Линед, из Гламорганшира. Посещал воскресную школу при церкви святой Хэледд в приходе Ллинавэлин. Естественная история, физика и химия привлекают меня более других наук». В другом томе хроник, с разницей во времени в семь лет, нашлась записка Мориена, написанная скоростным почерком с быстрыми росчерками в конце абзацев: «…оставался четыре часа тридцать минут в центре лондонского пожара 1344 года, где, следуя Вашим указаниям, фиксировал фактическую скорость обугливания тканей человеческого тела (результаты см. в таблице по графам…), что отчасти может способствовать опровержению формулы де Клуа и эль-Фахира…». Записка была дважды сложена вдоль и адресована Змейку.

— То есть Змейк отослал его в прошлое и спокойно бросил одного в горящем городе? — тупо переспросила Керидвен, пытаясь как-то уяснить себе содержание записки.

— А он, вместо того, чтобы тушить огонь или спасать, например, людей, наблюдал там скорость обугливания… тканей? — с выражением произнеся последнее слово, добавила Морвидд.

— Так. По-моему, за семь лет Мориен… как бы это сказал Змейк?.. проявил ярко выраженный интерес к предмету. А вот ответ на записку, — сказал Ллевелис. — «Дорогой Мориен, последние образцы тканей не удовлетворяют требованиям экперимента, необходимо воспроизвести седьмую и восьмую стадии, в особенности на препаратах эмбриона, с любовью, Змейк».

— С какой любовью? — похолодела Керидвен.

— Да нет. Это я так, пошутил, — промямлил Ллевелис, которому вообще-то было сильно не по себе. — Это приложено к другому письму, латинскому. «Тарквиний Змейк приветствует Мерлина Амброзия. SVBEEV [Следует читать: «Si vales, bene est; ego valeo» — «Если ты здоров, хорошо; что до меня, то я здоров» (лат.)]. Здоровье Оливера ухудшается; я должен быть все время при нем. Отъезд наш из Ирландии становится, таким образом, делом решенным…»

— Ну, это просто какое-то бытовое письмо! Нет, вы послушайте, что у меня, — сказала Керидвен, листавшая том хроник за начало XVIII века. — Змейк пишет докладную записку, выгораживает какого-то Риддерха, чтобы его не отчислили. Это Змейк-то! Выгораживает. Представляете? Вы только послушайте: «Признавая, что последние эксперименты Риддерха, сына Мивира, с кровью были слишком рискованными, я, тем не менее, прошу проявить снисхождение и разрешить ему продолжить обучение, принимая во внимание его неординарные способности в области преображения стихий».

— Это Змейк пишет?? — сунулся к ней Ллевелис. — Ну да, его почерк. Этим почерком он мне в пятницу написал: «Стремление выделиться везде и во всем в химии тем более опасно, что может неожиданно легко осуществиться».

В течение следующей недели, упорно листая тома хроник, они смогли убедиться в одном: после Риддерха больше личных учеников у Змейка не было.

— Либо после гениального Риддерха Змейк триста лет не мог никого видеть…

— Либо наоборот — в школе после Риддерха не могли видеть никаких учеников Змейка…

— Похоже, что второе, — в некотором страхе сказала Керидвен, которая как раз наткнулась на отдельной странице на запись невыцветающими чернилами: «Решением преподавательского состава школы имя Риддерха-ап-Мивира объявляется забытым и отныне не будет произнесено ни в школе, ни за ее пределами».

— Я не понял. Как это увязывается? — сказал Ллевелис, державший в это время в руках табели и характеристики Риддерха. — Его выпустили из школы с прекрасными результатами, проводили торжественным напутствием и сразу же, всем коллективом, на веки вечные прокляли??.

Чем стал заниматься Риддерх после выпуска, таким образом, узнать было невозможно. Однако сам процесс обучения Риддерха сопровождался столь многими комментариями Змейка и других преподавателей, что постепенно перед ними стала складываться цельная картина. Риддерх-ап-Мивир был необыкновенно одарен. Добрейший Морган-ап-Керриг испуганно писал в докладной записке, поданной Мерлину: «Чувствую, что я неспособен найти подход к Риддерху, сыну Мивира: он ничего не забывает». Рианнон писала о нем в характеристике: «Я никогда прежде не сталкивалась с учеником, настолько легко овладевающим предметом. Я не могу избавиться от впечатления, что язык змей, пауков, крыс и скорпионов он знал изначально».

Вслед за тем они нашли потрепанную тетрадь, принадлежавшую Риддерху-ап-Мивиру. Открыть ее они решились не сразу, подозревая, что со страниц им плеснет в лицо кровью, но внутри были просто конспекты речей Мерлина и записи с конгресса по опасным химическим связям. Видимо, Риддерх и Змейк сидели на конгрессе рядом и переписывались со скуки во время неинтересных им докладов, потому что на полях сохранилось несколько фраз карандашом:

...

(рукой Змейка): Хорошо ли вы себе представляете тот эффект, который производит ваша сыворотка?

(рукой Риддерха): Представляю, я уже ее испробовал. Я понимаю, о чем вы, но это побочный эффект.

(рукой Змейка): Я думаю, что, наблюдая это, вы заметили, что с таким побочным эффектом основной уже не имеет никакого значения: пациент просто не доживает до той стадии, на которой можно было бы этот основной эффект констатировать.

— Наблюдал за чьими-то смертными муками? Это они называют «наблюдать побочный эффект»? — ахнула Керидвен.

Слова Курои на глазах наполнялись смыслом.

— Теперь я точно могу сказать, чем занимаются все выпускники Змейка, — сказала под вечер Морвидд дрожащим от страха голосом. — Они занимаются наукой.

В это время по библиотечному залу пробежал какой-то холодок и кое-где погасли свечи.

— А почему мы обвиняем Змейка? — внезапно взвилась Керидвен. — Может быть, мы неправильно все понимаем! Если у него был ученик, который использовал знания во зло, то в конце концов, может, это и для самого Змейка трагедия. Почему нет? Да, он выгораживал его, пока учил, но это понятно. Почему он сказал Курои, что гордится им? Потому что Курои его достал!..

— Мда. Не стоит думать, что мы хоть что-то знаем о Змейке. Мы ничего не знаем о нем.

* * *

На Рождество в школу был приглашен святой Брендан из Керри, чтобы рассказать ученикам о разных сложностях, которые встречаются в жизни. Собственно, Мерлин каждый год приглашал в школу под Рождество кого-нибудь из святых, чтобы молодежь не отрывалась от реальности.