— В XVIII веке, — отлетало у Дилана от зубов. — Но ведь здесь упоминается Спиноза, так что девятым веком это все равно никто не датирует…

— А кто просит вас углубляться в содержание! Вы на палеографии! Вы должны уметь датировать рукопись, не читая текста!..

* * *

Профессор Курои, сын Дайре, высился над учениками, как гора, поросшая лесом. У него была мощная грива седых волос, сквозь которые пробивались новые черные пряди — Курои всегда молодел к середине февраля и затем вновь старился, подчиняясь некоему неведомому годовому циклу, — нос с горбинкой, тяжелые веки, тяжелый взгляд и в особенности тяжелая рука. Вел он практические приложения истории Британских островов, которые с самого начала вызывали у Гвидиона живейшее беспокойство. Этот курс шел параллельно теоретическому курсу «История Британских островов», который, приглушенно хихикая и потирая руки, читал по вторникам профессор Мерлин.

Раз в неделю, в дождь и в ведро, Курои здоровенным пинком вышибал обыкновенно своих учеников в древние эпохи для лучшего усвоения деталей быта. Но и Курои, человек отнюдь не сентиментальный, на первых порах пожалел и без того перепуганных первокурсников и при самой первой встрече не стал отправлять их поодиночке ни на базарную площадь Эборакума, впоследствии Йорка, ни ко двору короля Конхобара в Эмайн-Махе, ни на пустое место, где впоследствии возник Лондон, как было у него принято. Он вообще для первого раза не стал их никуда отправлять.

— Сейчас мы с вами посмотрим некоторые сны, — сказал он, — а в конце урока обсудим увиденное.

Под его сумрачным взглядом все тут же уронили головы на руки и слаженно заснули. Через час класс протирал глаза в некотором ужасе.

— Итак: что мы с вами только что видели? — не дав им опомниться, спросил Курои.

— Резню между какими-то ужасными первобытными людьми, — робко сказала Телери, дочь Тангвен.

— Стыдитесь! — воскликнул Курои и принялся порывисто расхаживать по классу. — Неужели вам ничего не говорит их одежда? Подумайте!

Все подумали.

— А… это была одежда? — спросил Горонви.

— Позор! — пророкотал Курои. — Вы видели сражение между доблестным кланом МакДональдов и блистательным кланом МакГлашенов Лисмора за спорные пастбища Гленши.

Все напряженно припомнили странные тряпки, намотанные на участников события, и поняли, что да, они действительно были клановых цветов.

— Кем был человек, который начал бой?

— Начал? Да разве в этой каше разберешь, кто там что начал?

— Который рассек противника пополам?

Девочки побледнели при воспоминании — как о рассеченном противнике, так и об этом заросшем щетиной человеке с совершенно безумным взглядом.

— Это был Энгус, сын Дугласа, знаменитый вождь клана МакГлашенов, — стыдил их Курои. — Чему только вас до сих пор учили? Безобразие! Теперь вспомните человека, отрубившего головы троим, в следующих один за другим поединках, в середине сражения. Кто это был?

— Какой-то выродок, — сказал Дилан, сын Гвейра, и никто не предполагал, что тут может быть иной ответ.

— Это был Мередах О’Дали, великий лирический поэт, которого клан МакДональдов приютил в изгнании. Тончайшая лирика разлуки, пронзительный гимн берегам Ирландии… Я не знаю, чем там с вами занимается коллега Оуэн на уроках поэзии, но мне стыдно за вас! Теперь: человек, который, как вы помните, спрыгнул со скалы, зайдя МакДональдам в тыл, раскроил голову их дозорному и затем сразился один против восьмерых. Кто это был?

Все живо вспомнили это перекошенное лицо, залитое грязью и кровью, но, наученные предыдущим опытом, помалкивали.

— Это был крупнейший мыслитель своего времени, Аластар, сын Фергуса из клана МакГлашенов, светило богословия и выпускник нашей школы!!! — окончательно добил их Курои. — Последний вопрос: где, по-вашему, самое безопасное место для современного человека в прошлом?

Все подумали, что под кроватью в собственной спальне, вчера, но никто ничего не сказал.

— В гуще битвы на Бойне, — веско сообщил Курои. — В крайнем случае, при Гастингсе.

— Почему? — решился спросить Гвидион.

— Потому что в разгар битвы на Бойне вы можете появиться там хоть в джинсах и с бутылкой пива «Murphy’s», торчащей из кармана, и никто этого не заметит! — назидательно сказал Курои.

* * *

В один из первых школьных дней Мерлин суетливо созвал первый курс, стал повыше на лестничных ступенях, чтобы все его видели, и сказал:

— С сегодняшнего дня к вам будет приставлен куратор. Чтобы вы ко мне не приставали с ерундой, с мелочами не лезли чтобы ко мне… к личности такого масштаба!.. Что у кого-то там пуговица оторвалась, губы потрескались… Масляная плошка коптит. Половичок… уползает. Со всем этим прошу к куратору. Что у кого-то там резинка порвалась на штанах, нос облупился, тетрадь закончилась… Если кому нужно второе одеяло или еще что-нибудь… А на мне нечего виснуть, я тоже, знаете… живой человек!.. Другое дело — Кервин Квирт. И липнуть к нему, и виснуть на нем — пожалуйста. Сколько угодно, — сказав это, Мерлин опасливо огляделся и хотел уже скрыться.

— А какой предмет он ведет? — спросили из толпы.

— У вас — никакой. Слава Богу, — озабоченно ответил Мерлин. — А вообще он ведет на старших курсах… это… уйму различных дисциплин. Обратитесь к расписанию.

— А как он выглядит? — беспокоились первокурсники.

— А как он выглядит, вы скоро узнаете, — пригрозил Мерлин, подхватил полы своего балахона и припустил от них во всю прыть.

Трое или четверо простодушных первокурсников, попытавшихся на другой день отыскать по расписанию Кервина Квирта и подойти к нему с мелкими жалобами, вернулись бледные и испуганные. По их словам, страшнее этого они никогда ничего в жизни не видели. Едва засунув свои носы в щель массивной двери, за которой Кервин Квирт вел свой предмет — восстановление из пепла, они забыли, зачем пришли, и зареклись впредь шляться по аудиториям старших курсов. На лекции происходило что-то неописуемое, и в эпицентре неописуемого располагался Кервин Квирт.

Бедная Крейри, которая хотела всего-навсего пожаловаться ему, что боится темноты и что дома у нее был ночник — такой глиняный домик с окошком, со свечкой внутри, — а здесь нету, рассказывала, трясясь мелкой дрожью:

— Там посередине темнота, и в воздухе — как будто метла метет…

— Нет, это сам воздух закручивался в спираль. Со свистом, — поправил ее Лливарх.

— Нет, это Вселенная закручивалась со свистом в спираль, а темно было, потому что вот эта вот воронка вобрала в себя весь свет, — перебил Дилан.

— Там все по воздуху летело, колотилось об стены, и посреди аудитории сгущалась темнота, а в этой темноте…

— Нет, погодите, самое страшное там было не это… Там был звук, он шел как будто из-под пола…

— Это было такое кунфу, что меня чуть не расплющило, — с наигранной бодростью сказала Морвидд — самая большая оптимистка из всех, кто видел Кервина Квирта.

— Короче: там стоял Кервин Квирт и растирал все кругом себя в порошок!

— Нет, он просто вел рукой по воздуху, и…

— И на месте воздуха оставались черные дыры.

— Он, кажется, хотел к нам обернуться!..

— Если бы он обернулся на нас, я бы умерла! — воскликнула Крейри.

— А… какого он вида? — осторожно спросил кто-то.

— Я не знаю, какого он вида, потому что когда я его увидела, у меня померкло в глазах, — отвечала Крейри.

— От него исходит черное сияние, и он… э-э… у него были крылья за спиной или мне показалось? — трезво спросила Морвидд.

— А я еще хотел попросить у него второе одеяло. Боже, да я лучше буду спать совсем без одеяла! — от души сказал Лливарх.

— И это наш куратор? — громко вопросил Ллевелис в тишине.

* * *

— Мой Бог! — сказал Мак Кархи. — Бервин, нет никаких причин расстраиваться. Действительно, куст бузины и тисовое дерево были немножко… странные, но это не причина для того, чтобы биться головой об стену.

— А человечек с дудочкой?

Человечек с дудочкой, который сидел в кусте, действительно не получился. То есть он получился с удочкой и злобно удил что-то на сухой земле.

— Знаете, Бервин, когда я начинал заниматься поэзией Туата Де Дананн, мне казалось, что у меня изо рта сыплются жабы, как у мачехиной дочки в сказке.

— Но… доктор Мак Кархи… может быть, мне позаниматься дополнительно?

Мак Кархи почесал в затылке.

— В этом есть резон. Может быть, с профессором Коналлом О’Доналлом? Он гораздо сильнее меня в этом предмете.

Бервин, поникнув, ни слова не ответил.

— А может быть, прямо с кем-то из Туата Де Дананн? — развил свою мысль Мак Кархи. — Я мог бы договориться.

Бервин, сын Эйлонви, невнятно пробормотал слова благодарности и отказа и выскочил за дверь. Мак Кархи озадаченно посмотрел ему вслед.

* * *

Первокурсники, помогая друг другу, подталкивая один другого на узкой лестнице, вползли на самый верх башни Стражей, на химию. Они пришли с урока валлийской литературы, по дороге не переставая играть в метаморфозы Талиесина. Это была одна из любимых школьных игр, имевшая не самые простые правила, но внешне состоявшая в нанизывании строк в подражание прологу поэмы Талиесина «Битва деревьев»: