Сладкие.

Какой прекрасный.

Одиннадцать сердечек.

Семнадцать восклицательных знаков.

Три ура.

И четыре Счастья.

Постепенно фотографий папы становится все меньше, пока он не пропадает из маминого инстаграма окончательно. Зато появляется очень много фотографий меня и самой мамы.

Папа классный. И Девица тоже, хотя маме я об этом не говорю. Волосы у нее все время разных цветов, на лице пирсинг, а на руке несколько татуировок. Моя любимая — с крошечной свинкой Пеппой на запястье. Бабушка, когда об этом узнала, закатила глаза, а мама фыркнула. Думаю, на самом деле маме самой хотелось бы сделать такую же татуировку, просто она стесняется, а Девица нет. Еще мне нравится, что Девица называет меня Марчелло. Но маме я об этом не говорю.

Папа с Девицей живут в квартире, в которую папа переехал, когда перестал жить с нами. Честно говоря, там было немного жутковато: огромные коричневые шкафы с фарфоровыми лебедями, ковер в цветах — судя по темному пятну с краю, до папиного переезда на нем кого-то убили — и постельное белье с тиграми (целых три комплекта, и все одинаковые). Неудивительно, что, когда я был маленький, я боялся там ночевать. Но когда появилась Девица, в папиной квартире сразу стало уютно. Шкаф, лебеди, тигры и ковер куда-то уехали, а вместо всего этого приехали коробки из «Икеи» с новыми вещами. Даже жалко: к тиграм я уже привык.

В тот день после школы мы заказали в «Макдоналдсе» два двойных чизбургера, две большие картошки фри (я с сырным соусом, а папа с кетчупом), две большие колы и еще «чикен макнаггетс». Папа задал мне несколько вопросов про школу:

— Ну, как все прошло?

— Нормально, — я пожал плечами и втянул из трубочки ледяную колу.

— Учительница хорошая?

— Нормальная, — я сгрыз две картошки, обмакнув их в соус.

— Как ее зовут?

— Не знаю.

— С кем-нибудь подружился?

— Со всеми, — я допил колу и с хлюпом пошарил трубочкой по дну стакана.

На самом деле ни с кем я не подружился, но какой смысл это рассказывать? На этом папины вопросы, к счастью, закончились, и он уткнулся в телефон. Пока папа отвечал на сообщения, я доел картошку и чизбургер, съел почти все «чикен макнаггетс» и начал таскать папину картошку.

— Пап?

— М?

— Что тебе рассказать?

— Расскажи еще про школу.

Сколько можно говорить про один дурацкий день! Чтобы отвлечь его от школы, я спросил, где они познакомились с Девицей. Папа сначала помычал.

— В киндере.

Я представил себе папу и Девицу в крохотной оранжевой коробочке внутри гигантского шоколадного яйца и выпучил глаза.

— Это такое взрослое приложение для знакомств, — объяснил папа. — Вот, смотри.

На экране телефона появилась какая-то тетка с огромными губами и в кофте с леопардовыми пятнами.

— Эта не стала бы выбрасывать тигров, — заметил я, а папа со мной согласился.

Если бы меня спросили, где я хочу жить, я бы сказал, что предпочел бы проводить у папы больше времени. Но мама меня об этом никогда не спрашивала — и неудивительно: она-то не знает, каково это, когда у тебя есть папа.

Мы всегда как-нибудь развлекаемся — и не только в «Макдаке». Еще мы ходим:

• в кино,

• на каток (если зима),

• в музей тела человека,

• в музей со скелетами динозавров,

• в музей старых игровых автоматов,

• в гости.

А однажды мы даже пошли в какой-то взрослый бар. Там было много веселых взрослых, а я сидел под столом и играл в «Майнкрафт» на папином телефоне. У папы можно ложиться в любое время и вставать тоже. Так что из бара мы ушли, когда уже наступила ночь и я еле шевелил ногами. Маме мы об этом рассказывать не стали — а то на новом икеевском ковре в папиной квартире тоже появилось бы подозрительное пятно.

В тот первый школьный день мы погуляли, и папа отвел меня к бабушке. И, кстати, он ни разу меня не сфотографировал: в отличие от всех остальных, папа меня почти никогда не фотографирует, и у него даже нет инстаграма.

Глава 5, в которой я обнаруживаю кое-что неожиданное

На второй день школы все было почти так же, как и в первый. И на третий. И на четвертый. Вставать приходилось совсем рано, и к первому уроку я еще не успевал проснуться. Когда звонил звонок, учительница вела нас завтракать. Но вместо какао и булочки, о которых я мечтал, нам давали тарелки с дряблым серым желе, которое называлось омлетом. Или серую кашу с растопленным куском масла. Или гематоген. Из моих одноклассников это не смог есть никто, кроме девочки Маши, которую, наверное, дома морили голодом.

Однажды на русском учительница сказала:

— Сегодня мы будет говорить про предложения. Как вы думаете, чем они отличаются?

— Длиной? — предположил Гриша со второй парты.

— Не совсем. Предложения бывают повествовательные, вопросительные и побудительные. Учительница нарисовала на доске схему, объяснила, как устроены все виды предложений, а потом вызвала меня к доске.

— Марк, напиши-ка нам пример повествовательного восклицательного предложения.

Я взял маркер и написал:

Я хочу домой!

Все засмеялись, а учительница сказала:

— Очень хорошо. Марк все сделал правильно и получит пятерку. В качестве домашнего задания я прошу вас написать короткое сочинение, в котором будет по два предложения каждого типа. Урок закончен — и до завтра.

Тут зазвенел звонок, и все понеслись в раздевалку. Утром мы договорились, что из школы меня заберет бабушка. Я надеялся, что она будет ждать меня за калиткой, но она пробралась в школу. Бабушка стояла у турникетов на первом этаже и, как ястреб, высматривала меня в толпе других детей.

— Морковкин! Я здесь! — завопила она на всю школу, едва завидя меня.

Уверен: будь на ее месте дедушка, он ни за что бы так не сделал. Сделав вид, что это не моя, а какая-то странная чужая бабушка, я проследовал к выходу. Но бабушка заблокировала путь к свободе:

— Стой тут, я тебя сфотографирую, — она прищурилась и наставила на меня телефон.

— Выпрямись! Улыбнись! — целых два побудительных восклицательных выстрела. — Прекрасно, отправлю твоей матери.

Иногда я думаю, что, если бы бабушка не была бабушкой, она точно стала бы генералом. Дома, пока бабушка-генерал грела обед, я слонялся по комнате.

— А уроки тебе делать не надо? — крикнула бабушка из кухни.

Точно! Я хлопнул себя по лбу. Нам же задали сочинение. Я сел за стол и взял тетрадку. Мама потом сказала, что сочинение получилось на злобу дня. Я не понял, хорошо это или плохо, но мне самому оно понравилось.

Я пришел из школы. Бабушка греет обед!

Хочу ли я его съесть?

Но разрешат ли мне посолить котлету?!

Дай мне соль! Дай мне компот.

После обеда бабушка пошла вздремнуть, а я сел в крутящееся кресло и начал вертеться вокруг его оси. Сначала в одну сторону. Потом в другую. Перед глазами у меня все поплыло — я попробовал встать и свалился на пол. Когда мне стало чуть получше, я взял у бабушки на столе лупу и стал качаться на стуле, то приближая ее к глазам, то отдаляя. Все, что было в комнате, подъезжало и отъезжало с дикой скоростью. У меня снова начала кружиться голова, поэтому я встал и стал рассматривать разные вещи. Сначала я увидел, как в ковре на полу копошится крохотный коричневый жучок. Потом — маленькое пятнышко от фломастера, которым я изрисовал шкаф, когда был маленький. Затем я стал изучать корешки книг в шкафу и стоявшие за стеклом фотографии. На одной из них красивая и молодая бабушка сидит в кресле, закинув ногу на ногу. Я видел эту фотографию сто раз, но только сейчас посмотрел на нее через лупу. Я разглядел зеркало у бабушки за спиной, а в нем — объектив фотоаппарата. И вдруг я увидел человека, который держал этот фотоаппарат. Через лупу были видны уши, волосы и клетчатая рубашка. Но больше я ничего разглядеть не успел, потому что бабушка позвала меня обедать, и, судя по всему, не в первый раз:

— Сколько раз надо звать? — скорбно сказала она, прижимая к груди половник.

Потом меня забрала мама. Дома мы с ней пили какао и, свернувшись под одеялом, смотрели «Гравити Фолз». Когда я ложился спать, из окна как обычно доносились звуки объявления о том, что со второй платформы отправляется поезд на станцию… А на какую — я не расслышал, потому что заснул. И не успел подумать о человеке на фотографии.