Пугал:

— Кто напялит лосины, сразу штраф!

И тетки — нет бы самим поспать и ей отдохнуть дать — все утро галдели, перебирали чемоданы, искали подходящие шмотки.

Но все равно нарядились на невольничий базар, как в провинциальный ресторан. У одной белые штаны и блуза с бантом, у другой юбка (спереди разрез почти до пупа) и бархатный пиджак.

Мирон пришел в ярость. Бегал по комнатам, надрывался:

— Я сказал: неприметно! Неярко! А вы что напялили?!

Богдана тоже про себя хихикала. Сама она надела единственные свои джинсы (черные) и безразмерный свитер бабушкиной вязки. Волосы заплела в косу, глаза красить не стала. Мирон взглянул одобрительно, переодеваться не погнал. Но все равно пришлось ждать, покуда остальные пройдут фейсконтроль. Бедные будущие горничные смывали тушь-подводку, а Мирон лично перетряхивал чемоданы, ловко вылавливая самое неприглядное.

— Чего уродок из нас делаешь? — причитали тетки.

— Не нравится — могу тебя на порностудию продать, хочешь? — огрызался он и кидался на грудастую Эльвиру: — Куда, куда ты свой пятый размер обтянула? Быстро снимай облипку, ищи что-нибудь свободное!

Богдана устроилась на подоконнике в коридоре и завела:

— Подмосковный городок,
Липы желтые в рядок,
Подпевает электричке
Ткацкой фабрики гудок! [Стихи Михаила Танича.]

Кто уже был одет, песню подхватил и — но получалось без оптимизма. Тоскливо, по-бабьи.

Эльвира — обряженная в безразмерный балахон — с отвращением отвернулась от зеркала, буркнула:

— Да уж лучше б я в России на фабрику подалась!

— Приватизируют скоро все фабрики, — заверил Мирон, — людей на улицу вышвырнут. А тут Европа. Стабильность. На свою зарплату семью сможете содержать.

Тетки притихли. У всех дома полна коробочка нахлебников — только закидывай корм. Детей надо поднимать, родителей немощных поддерживать.

Богдане посвободней — бабушка велела:

— Ничего слать даже не думай. Вообще про меня забудь, я не пропаду. На себя откладывай. Может, правда в музучилище поступишь. В итальянское. А потом и в Ла Скалу возьмут — хоть в пятый ряд хора.

Богдана ни в какое училище идти больше не собиралась. Замуж и безо всяких дипломов возьмут. А еще — ей Мирон рассказал — можно на круизный лайнер устроиться. Путешествуешь по всему миру забесплатно, днем гуляешь, по вечерам — поешь в ресторане, питаешься на халяву и зарплату получаешь. Неплохой запасной вариант — если принца найти не удастся.

«Но главное сейчас — в Италии застрять». Туристическая виза закончится через месяц, и грядущее нелегальное положение Богдану очень тревожило.

* * *

В три часа пополудни Мирон, наконец, вывел своих подопечных на улицу. Автобуса не подали, но идти оказалось недалеко — всего пара кварталов. Вывеска на входе в одноэтажный дом обещала пиццерию, но внутри помещение выглядело советской столовкой, только без всякой еды. Голые стены, пластмассовые столы-стулья. Мирон велел:

— Рассаживаемся каждая за свой стол, по одной! Юбки одернули, ногу на ногу не кладем!

Он обошел свое стадо и вручил всем по распечатанному листочку. Богдана немедленно взялась переводить. Имя. Возраст. «Non fumo» [Не курю (итал.).].

— Богданка! — крикнула Эльвира от соседнего столика. — А «пулита» — это кто такая?

— Не знаю. Наверно, быстрая. Как пуля.

— А «опероза» что значит? Петь, что ли, заставят?!

Подлетел Мирон, фыркнул:

— Ох, дремучие! «Опероза» — работящая. «Пулита» — аккуратная.

— Как общаться-то будем с хозяйками, если мы по-ихнему ни в зуб ногой? Хоть поможешь? — возмущалась Эльвира.

— Вас двадцать, я один. Школьный английский вспоминайте. Но его здесь тоже не особо знают.

К счастью, вышло не настолько страшно. Итальянские работодательницы горничных из России явно выбирали не в первый раз. Минимально объясниться по-русски могли. «Водка не пить, мужиков не водить, технику не ломать».

Но экзотика тоже встречалась. Богдане — вот уж настоящий рынок невольниц! — толстая, одышливая бабища рукой в рот полезла. Девушка перепугалась, начала отбиваться. Мирон примчался на помощь, перебросился с работодательницей парой фраз, успокоил:

— Хочет зубы твои проверить.

— Зачем?

— Вдруг плохие?

— А ей-то что?

— Как что? Стоматологи в Италии дорогие.

— А медицину разве она оплачивает?

— Нет, конечно. Потому и боится. Когда зуб болит, от горничной толку мало.

— Фу, гадость какая. Я сама к такой работать не пойду.

Богдана отвернулась от противной тетки.

Разочарование нарастало. Из российского далека иностранцы представлялись такими утонченными, породистыми, приятно пахнущими. А на деле — рыночные торговки. Интонации базарные, голоса скрипучие. Каждая вторая с усиками. И одеты безвкусно, почти по-цыгански.

Собственная бабушка — хотя тоже нынче на рынке стояла из-за тяжелых времен — выглядела куда интеллигентнее.

— Зря ты ее прогнала, — хмыкнул Мирон, — она пятьсот тысяч лир предлагает.

— Это сколько?

— Почти триста пятьдесят долларов [Курс по состоянию на конец июля 1996 года.].

— Ничего себе! — опешила Богдана.

— Но работать надо без выходных. И ночью вставать. У нее мать в маразме.

— Не, тогда точно не хочу.

Он предрек:

— Другие и за двести припашут. На то же самое. — И отошел.

В столовке-пиццерии становилось все душнее, тетки-работодательницы источали тяжелые цветочные ароматы, от визгливых, неприятных голосов у Богданы начала трещать голова.

Все чаще вспоминала она предложение Мирона — остаться с ним — и все привлекательнее оно казалось. Не нужна ей такая Италия.

Но тут — будто небеса услышали отчаянный глас — к ее столу подошла немолодая пара. Вот эти выглядели настоящими иностранцами, точно как в кино. Сухощавый джентльмен при галстуке. Далеко не юная, но потрясающе холеная дама в кокетливой шляпке. У него в руке трость с серебряным набалдашником. У нее на пальцах бриллианты.

Богдана инстинктивно подобралась, распрямила спину, сложила паинькой ручки на коленках, опасливо улыбнулась, в смущении пробормотала:

— Бонжорно!

Пара замедлила шаг, обменялась репликами. Богдана услышала:

— Ancora una ragazzina [Совсем девочка (итал.).].

Богдана знала, что девушка по-итальянски ragazza. А ragazzina — понятно, малявка совсем.

Она решительно произнесла по-итальянски:

— Я не рагаццина, мне девятнадцать лет.

Респектабельные супруги переглянулись. Синьора пробормотала:

— Rischioso [Рискованно (итал.).]…

«За кобеля своего боится», — догадалась Богдана.

И как на чужом языке объяснить, что не собирается она чужого мужа отбивать? Тем более у джентльмена — уже старческие пятна и лысинка проглядывает.

— У меня есть принципы, — пробормотала она.

Синьор с синьорой переглянулись — похоже, не поняли.

Ладно, объясним популярнее:

— Дома, в России, у меня остался муж!

— Правда? — заинтересовалась дама и раздельно, словно для тупой, произнесла: — Вы знать английский?

— Да, немного знаю, — смутилась Богдана.

— Говорите лучше на нем. Я не понимаю ваш итальянский.

Вот это обидно. Но что поделаешь. Попробуем вспомнить английский — училка в школе доставучая была, кое-что в голову вбила.

— I have a husband! And I love him a lot. But you know, the situation in Russia is difficult. We can’t afford a baby. So I came here to make some money to realize our dream! [У меня есть муж. И я очень его люблю. Но вы знаете, ситуация в России сейчас сложная. Мы не можем позволить себе ребенка. Поэтому я приехала сюда заработать для своей мечты денег! (англ.)] — вдохновенно импровизировала Богдана.

Пара напряженно вслушивалась в ее неуверенный монолог. Подошел Мирон, уловил, о чем речь, удивленно присвистнул. Она сделала страшные глаза.

Выдавать ее он не стал — в заграничных паспортах штампов о браке все равно нет. Присел за столик, побеседовал с благородными синьорами на быстром и пока непонятном ей итальянском. Потом озвучил Богдане условия:

— Дом громадный — тысяча квадратных метров. Ежедневная уборка. Стирка. Глажка. Сложная бытовая техника. Если сломаешь, будешь платить штраф. Жить в одной комнате с кухаркой. Помогать ей готовить. Выходной раз в месяц. Каторга. Четыреста тысяч.

— Это сколько?

— Двести шестьдесят долларов. Очень мало.

— Зато они не галдят и не смотрят мне в зубы! Скажи им: я согласна!

— Богдана, помнишь, что я говорил тебе вчера? Надо идти к хорошим, проверенным хозяевам. А эти вообще не из этих краев. Кто знает, что они за люди?

— Они хотя бы интеллигентные, — отрезала Богдана. — Наверняка в оперу ходят. В отличие от остальных здешних деревенщин.

— О чем вы говорите? — властно вмешалась в разговор синьора.

Богдан объяснил:

— Она мечтает сходить в Ла Скала и посмотреть на этого, как его там… Рикардо Мути.

Итальянцы переглянулись.

— Какие-то настораживающие амбиции, — проскрипела дама.

Ее пожилой спутник примирительно произнес:

— Зато выгодно. Вместо премии можно подарить девушке билет на галерку. Милан от нас недалеко.

— Вы приехали с другого конца страны? — удивился Мирон.

— Случайно получилось. Мы посещали Акри [Акри — город в провинции Козенца, расположенный на трех холмах в долине рек Муконе и Каламо на границе национального парка «Сила». Эта территория была обжита людьми еще в эпоху неолита (3500–2800 гг. до н. э.).], и хозяйка местной гостиницы рассказала про ваш бизнес, — объяснил джентльмен. — А нам как раз нужна горничная.

* * *

Богдана всю жизнь прожила в частном доме. В детстве бегала на улицу в туалет и ужасно боялась случайно в выгребную яму заглянуть — вдруг оттуда выглянет что-то ужасное?