Елена Алексеевна грустно вздохнула.

— В любом случае, если у тебя что-то не будет получаться или что-то будет непонятно — сразу иди ко мне. Куратор вашей группы — Светлана Геннадьевна, ты ее знаешь, можешь и к ней обращаться.

Леночка промолчала, только еще ниже склонилась над сумкой.

Елена Алексеевна поднялась и снова заговорила громко:

— Куратор вашей группы — Федорова Светлана Геннадьевна. Она ведет хирургию. Надя Савельева должна ее помнить, вы учились вместе.

— Ничего себе. — Надя отвлеклась от застилания постели и повернулась к директрисе. — Это что же, Светка-крыска теперь тут преподает? Я многое пропустила…

— Прошло восемь лет, — мирно ответила Елена Алексеевна. — Я надеюсь, вы обе уже достаточно взрослые женщины, чтобы не вспоминать старые недоразумения и не портить отношения в коллективе. Все это осталось в далеком прошлом. Светлана Геннадьевна — очень хороший хирург, и для нас большая удача, что она не осталась работать в клинике при университете, а согласилась преподавать у нас, когда Виктор Степаныч вышел на пенсию. Она многому может вас научить. Давайте начнем с чистого листа, ладно?

— Ладно, — с сомнением пробормотала Надя, и Катя вдруг почувствовала, что она и правда не какая-нибудь взрослая тетка, а такая же студентка, как и она.

— Вот и хорошо! — хлопнула в ладоши Елена Алексеевна. Катя заметила, что Леночка, все еще рывшаяся в своей сумке, вздрогнула. Ей казалось, что и в сумке-то Леночка роется для вида — чтобы не продолжать диалог с директрисой. — Как разберете вещи, приходите в библиотеку. Надя вам покажет, где это. Учебники оберните в пленку, чтобы не истрепались. А потом можете ехать в город, погода сегодня отличная!

Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Вика, за время этого разговора успевшая разобрать вещи, кинулась к чайнику.

— О, уже закипел! Девчонки, садитесь за стол! Я пирожки привезла — с капустой, с луком и яйцом, с мясом даже есть, надо их прикончить поскорее, пока не испортились на такой жаре! Кстати, пап-мам мне пообещали купить в комнату холодильник, ну, маленький такой, у нас соседка вроде как продает. Вообще зашибись будет, да? Кать, давай свою кружку, я тебе чаю налью! Ты с малиной будешь? Надя, а ты?

— Да я сама себе налью, не волнуйся. — Надя встала и пошла к столу, держа в руке желтую высокую кружку. Из нее уже свисал на нитке ярлычок от чайного пакетика.

— А ты, Лена?

Леночка наконец подняла подозрительно красные глаза. Она, судя по всему, даже не начала раскладывать вещи — просто перебирала пальцами край старого пододеяльника, такого вылинявшего, что невозможно было различить изначальный узор на ткани.

— Я?

— Ой, Лена, ты почему плачешь? — спросила Вика и присела к ней на край кровати. — Ну ты не плачь, Лен! Ты не здесь хотела учиться, да?

Глаза Леночки опять налились слезами.

— Лен, — панической скороговоркой забормотала Вика, — смотри, я вот хотела в нархоз, но по баллам не прошла, ну почему бы и не сюда? Я даже думала на бухгалтера в колледж, чтобы потом все равно в нархоз, а потом передумала, ветеринаром же интересно быть! А вон Катя, — Вика ткнула в Катю пальцем, — она вообще в консерваторию поступала, представляешь? И не поступила! И тоже сюда пошла! Ну что поделаешь, бывает! Может быть, потом возьмет да и поступит в консерваторию все равно! И ты… Ты куда хотела?

— В художественный институт в Красноярске, — шмыгнув носом, ответила Леночка. Ее голос теперь еще и дрожал, подтверждая сходство с гитарной струной. Машинально она ухватилась пальцами за серую ниточку, висевшую у нее на шее, и вытянула из-за ворота небольшой кусок дерева. Сначала Кате показалось, что это ладанка, вроде той, которую носила на груди ее преподавательница по фортепиано, ревностная католичка. Но потом она поняла, что это просто цельный кусок дерева, причудливо изогнутый и покрытый лаком. Леночка зажала свою странную подвеску в кулаке и продолжила тем же напряженным тоненьким голосом: — Но у моих родителей нет денег, чтобы платить за жизнь в другом городе, а стипендия там небольшая… Еще же нужно краски покупать, холсты, кисточки, этюдник… Община не будет платить за обучение художника, им художник ни к чему. Поэтому мне предложили на выбор — ветеринар или швея. Шить я совсем не люблю, поэтому… вот…

Она теребила свой кулон все отчаяннее, ни на кого не глядя.

— Какая община? — удивленно спросила Вика. — Церковная?

— Церковная? — не менее удивленно отозвалась Леночка, впервые посмотрев на Вику прямо, а не искоса. — Нет, почему ты так решила? Сельская община. У нас три деревни рядом: Лебяжье, Старица и Камень. Вот из них и получается община. Они мне дали сюда направление, заплатили за общежитие, купили все для учебы и будут выделять стипендию на еду и одежду. А я взамен должна буду пять лет отработать там ветеринаром, когда выучусь. Наш ветеринар уже совсем старенький дедушка, скоро на пенсию уйдет.

— А большие деревни-то? — подала голос Надя, сидевшая с кружкой на кровати напротив.

— Да нет, не очень. Примерно дворов пятнадцать каждая.

— И скотины много?

— Не очень… Ну, то есть в каждом дворе есть птица, у кого-то коровы, у кого-то кролики, свиньи… Вот одна женщина держит овец, их стригут и потом шерсть прядут. — Леночка явно не понимала, к чему клонит Надя.

— Получается, работы у тебя будет не очень много, — резюмировала Надя, шумно отхлебывая горячий чай. — В свободное время сможешь подготовиться, отложить денег и через пять лет рвануть в свой художественный институт.

— И мама так говорит, — вздохнула Лена, — но это ж три года здесь, пять лет там… Мне уже двадцать шесть будет.

— Ну и что? Мне вот в феврале тоже двадцать шесть будет. А я снова на втором курсе, как видишь. Двадцать шесть — это не конец жизни, уж поверь старой бабке.

Девочки рассмеялись. Засмеялась и Леночка.

— Так что вытирай слезы и кушай пирожок. — Вика вынула из сумки большую кастрюлю, обмотанную махровым полотенцем. — А я тебе чаю налью. Ты с клубничным вареньем будешь?

* * *

В город с ними Леночка не поехала. Вика и Катя, конечно, пытались ее уговорить, но Надя неожиданно их не поддержала.

— Не хочет — и не надо, что вы пристали к человеку? Пусть отдохнет, осмотрится, вещи разберет в тишине и покое. Успеете еще пообщаться.

Сама Надя, получив учебники, собралась ехать в свое Черепаново.

— Дети, — пояснила она. — Я их никогда надолго не оставляла, а теперь, получается, буду только по выходным видеть. Так что субботу-воскресенье буду с ними проводить. Дороговато ездить — ну а как иначе? Хорошо, что мои родители еще не старые, взяли такую обузу — меня с детьми…

Проводив Надю на вокзал, Вика с Катей пошли гулять по городу. Вика была из Болотного и в городе до того бывала нечасто — по пальцам одной руки можно перечесть. Катя тоже не знала ничего, кроме окрестностей автовокзала и консерватории. Поэтому они бесцельно прошатались по улицам до позднего вечера и едва успели на последний автобус до Раздольного.

Когда они вернулись в комнату, то увидели, что Леночка сидит за столом, спиной к двери. Она не то чертила, не то рисовала в большом блокноте на пружине. Когда она услышала, что кто-то зашел, то затравленно обернулась и прикрыла рукой то, чем занималась.

— Ты рисуешь? — спросила Катя, снимая босоножки с гудящих от усталости ног. — Покажешь нам?

— Ну, если хотите. — Леночка заметно напряглась, но руку все же отодвинула.

Катя только восхищенно ахнула. С белого листа на нее глянули совершенно живые глаза. Девочка-подросток, подперев щеку рукой, задумчиво смотрела вдаль и немного вверх. Волосы мягко обрамляли круглое лицо и тоненькую шею. Кого-то она Кате неуловимо напоминала.

— Ух ты!!! — завопила Вика, вглядевшись. — Ничего себе! Это кто?

— Это моя младшая сестра Марина. — Леночка явно была польщена такой восторженной реакцией. — Я ее по памяти рисовала. Хочу повесить у себя над кроватью.

— Ты ее очень любишь, наверное, — протянула Вика, разглядывая рисунок. — Я свою Людку еще бы год не видела, а ты прямо над кроватью хочешь повесить…

— Очень люблю, — серьезно согласилась Леночка, продолжая тщательно заштриховывать локон, спадающий на плечо. — Она мне самая близкая и родная. Жалко, мы не можем учиться вместе. Она сейчас в девятый класс пошла. Я предлагала маме отправить и ее со мной, но мама не согласилась. Два ветеринара нам вроде бы и ни к чему, а бухгалтер из нее никакой: с математикой нелады. Наверное, отправят в пед. Будет учителем младших классов или предметником…

— В пед тоже неплохо! — Катя щелкнула кнопкой чайника. — У меня бабушка учительница. Правда, дети сейчас вредные пошли…

— Да они всегда вредные, — отмахнулась Вика. — Вон Людка моя. Из кого хошь душу вынет, если ей что надо… Лен, а ты нас нарисуешь?

— Нарисую, если хотите. — Леночка отвлеклась от портрета и внимательно посмотрела на Вику. — Только я сама решу, как рисовать. Ну, в какой позе.

— Только не голой! — в притворном ужасе замахала руками Вика. — Я такое никуда выложить не смогу!

— Не голой, — согласилась Леночка. — Я такое не умею, очень сложно. Вот лица я неплохо рисую, это да.