— Все хорошо, — повторила она. На картину женщина больше не смотрела. — Могу я предложить вам кофе?

— Я… Собственно… — Александра была слегка обескуражена и не торопилась принимать приглашение на кофе. Она была удовлетворена сделанной работой и не понимала, что вызвало странную реакцию клиентки. — Я должна быть еще в одном месте, и… Вы действительно довольны?

Илана на миг прижала ладони к лицу, затем тряхнула головой и глубоко вздохнула, словно просыпаясь:

— Эта картина… Столько воспоминаний! Не торопитесь, прошу вас, уделите мне еще немного времени. Вы очень хорошо все сделали. Но мне необходимо с вами поговорить…

Хозяйка усадила ее в кресло и скрылась в коридоре. Александра, утонув в пухлых подушках, навевавших ленивую истому, обводила взглядом комнату. Она уже была здесь два раза, полгода назад, в начале июня. Илана передала ей тогда заказ на реставрацию — небольшой натюрморт, купленный, по ее словам, во Франции. Датировка — вторая половина девятнадцатого века — была приблизительной, подпись художника — неразборчивой, само полотно представляло интерес лишь как деталь интерьера, не больше. Александра была рада каждому заказу. Она забрала картину и вскоре вернула ее хозяйке — освеженную, перетянутую, отмытую… И казавшуюся еще более заурядной, словно с трещинками на лаке и желтизной полотно лишилось единственной индивидуальности. Илана осталась довольна и работой, и ценой и обещала не забывать Александру.

Свое обещание она сдержала. Две недели назад, в конце ноября, к Александре в мастерскую явился незнакомец. Фил — так лаконично представился жизнерадостный молодой человек — был внучатым племянником Иланы. Сам он родился и жил в Израиле, в Москве бывал наездами, в гостях. Двоюродная бабушка еще летом презентовала ему картину — семейную реликвию, как объяснил Фил. Картина нуждалась в косметической реставрации, полотну было около шестидесяти лет. Фил передал Александре картину, аванс за реставрацию и список телефонов, по которым Александра могла звонить, если возникнут вопросы. Молодой человек торопился в аэропорт, и у художницы осталось впечатление, что судьба семейной реликвии не очень его занимает. Фил, скорее, был рад, что переложил заботы о картине на чьи-то плечи. Один телефон в списке принадлежал ему самому — мобильный израильский номер. Два других, московских — мобильный и стационарный, — его двоюродной бабушке.

Александра позвонила Илане на другой же день. Пожилая дама подтвердила все, что рассказал Фил: она подарила двоюродному внуку полотно, много лет хранившееся в ее семье. Рама, когда-то сделанная кустарным способом, была в неважном состоянии, разваливалась, стоило к ней прикоснуться. Однажды картина попросту упала со стены, так как крюк выскочил из треснувшего багета. С тех пор ее хранили в шкафу, что не пошло холсту на пользу. Илана попросила освежить полотно, привести его в порядок — она хотела, чтобы внук привез картину в Израиль во всей красе. Обеспокоенно спросила, достаточен ли аванс? Сумма была не только достаточной — она показалась Александре даже несколько чрезмерной, учитывая то, что картина особой художественной ценности не имела. Художница выполнила работу и вновь созвонилась с Иланой.

А заказчица вовсе не стремилась увидеть результат — такое впечатление складывалось у Александры. В глубине коридора тихо позвякивала посуда, слышался шум открываемой воды. Вскоре по маленькому особняку распространился крепкий аромат свежесваренного кофе. Александра прикрыла отяжелевшие веки — оттепель навевала на нее сонную одурь. Правый ботинок промок — она с сожалением подумала о том, что придется искать другие зимние ботинки, и срочно, иначе не миновать простуды. На миг комнату заволокло плотным туманом, в ушах туго зазвенело. Александра резко вздернула голову, упавшую было на грудь. «Неужели заболеваю?»

На пороге комнаты появилась Илана, катившая перед собой маленький сервировочный столик. Александра вскочила, но хозяйка настойчивым жестом усадила ее обратно в кресло:

— Позвольте уж мне за вами поухаживать! У меня не часто бывают гости. Вам со сливками? Сколько сахару?

Сливки оказались такими жирными, что на поверхности кофе поплыли желтые кружки масла. Сделав глоток, Александра почувствовала, как сонное оцепенение отступает. Илана тоже взяла чашку, но пить не стала — устроившись в кресле напротив гостьи, она держала чашку в одной руке, блюдце в другой, словно позируя. Поза была манерной и настороженной, как у кошки, застигнутой в разгар умывания. Во взгляде Иланы также было нечто кошачье — непроницаемое, отстраненное от действительности. «Не похоже, чтобы она очень страдала без общения!» — заметила про себя Александра, вновь делая глоток. Похоже, хозяйка о ней забыла, о чем-то замечтавшись.

Резкий стук в потолок заставил Александру вздрогнуть. Ее чашка была почти пуста, иначе она облилась бы кофе. Илана спокойно взглянула на сверкающую люстру:

— Это Генрих. В такие скверные дни, когда он не может ходить, он стучит в пол палкой, чтобы я поднялась. Одному сидеть невесело, конечно. В три часа придет сиделка. Еще чашечку?

— Спасибо, но я действительно не могу задерживаться надолго. — Александра поставила чашку на столик. — Вы хотели мне что-то рассказать?

Илана откинулась на спинку кресла. Ее голубые глаза сузились, и она вновь напомнила Александре кошку, погруженную в свои грезы — не столь уж безобидные, быть может.

— Не то чтобы хотела… — протянула она. — Должна рассказать. Это разные вещи. Раз уж мы с вами взялись за дело, нужно довести его до конца, не так ли?

Александра, сделавшая вывод, что речь идет о картине, кивнула.

— Фил сказал вам, что заказ включает в себя не только реставрацию?

— Да, он упомянул, что нужно восстановить кое-какие семейные события… Если я правильно поняла.

Илана тихо засмеялась.

— Если он правильно понял, — пожилая дама с нажимом произнесла слово «он». — Нынешние молодые люди на удивление нелюбопытны. Им кажется, что они и так все на свете знают. А если не знают, в два счета найдут это в своем телефоне. И когда найдут там что-то, то считают эту чепуху последней истиной…

Она несколько раз кивнула, словно подтверждая свои слова:

— Просто невероятно, насколько им лень думать… Вот, взять Фила — он прекрасный парень, добрый, сердечный, с хорошим характером. И голова у него не пустая. Но ему бесполезно поручать это дело. Фил недавно женился. Конечно, его сейчас мало волнует семейное прошлое. Он творит семейное будущее!

Илана вновь кивнула, свет люстры скользнул по ее серебряным пышным волосам.

— А вот меня семейная история волнует. У меня нет ничего, кроме этой истории. Я — ее часть. И вполне еще живая часть! Фил считает меня древней старухой с причудами. Но не так уж я стара, чтобы впасть в детство.

Сверху опять донесся стук — резкий, нетерпеливый. Илана досадливо махнула рукой, взглянула на часы — маленькие, золотые, похожие на шмеля, присевшего на запястье:

— Он всегда нервничает, когда должна прийти Маша. Девушка учится, иногда может запоздать. Она не очень пунктуальна, но мы за нее держимся. Генрих ей доверяет, неизвестно, по какой причине.

Снова тихий смех. Оборвав его, Илана внезапно сделалась очень серьезной и добавила:

— Но давайте к делу. Признаюсь, я рассчитывала на помощь Фила и разыскала его в Израиле именно поэтому. Написала ему, пригласила в гости, он приехал… И сразу же стало ясно, как мало все это его интересует. Я подарила ему картину, вот эту самую, — кивок в сторону стола. — Ее ценность невелика, конечно. Автор — любитель. Но это семейная реликвия, очень важная. Мне с трудом удалось ему это втолковать. Семейной историей он и вообще отказался заниматься. Я дала ему все необходимые сведения, рассказала, с кем он должен встретиться в Израиле… Но последовали отговорки — нет времени, семья, работа… Ему все это чуждо. Милый молодой человек, но…

Илана вздохнула:

— Он годится разве что в качестве курьера. Я решила найти другого человека для своего плана. И вспомнила о вас. Вы мне еще летом понравились, скажу откровенно. В вас есть что-то… Живое.

В потолок снова застучали. Женщина досадливо поерзала в кресле и вновь взглянула на часы:

— К сожалению, я не сохранила ваш телефон, но вспомнила адрес. Я послала Фила отнести вам картину на реставрацию и пригласить для последующего разговора. Начать… Непросто.

Илана поднялась с кресла, подошла к окну, слегка отодвинула портьеру, вглядываясь во двор.

— Маша идет, — сказала она. — Подождите минутку, я ее впущу.

Оставшись в комнате одна, Александра тоже встала и подошла к окну. Она успела увидеть молодую девушку, быстрым шагом пересекающую двор. Та шла со стороны Волхонки, на ходу расстегивая молнию короткой куртки. В ее пушистых светлых волосах играло солнце. Оттепель победила — облака разошлись, снег почти растаял, с карнизов бежала резвая талая вода. Девушка скрылась за углом особняка. Спустя несколько секунд в сенях раздались приглушенные голоса.

Александра к ним не прислушивалась. Отдернув портьеру до конца, она вновь придирчиво оглядела картину, знакомую ей, как все полотна, над которыми она работала, до последних мелочей.