Дарина сама была не робкого десятка, но от подобного преследования ей стало не по себе, и она пожаловалась Антону. Тот позвонил жене и дочерям, долго бранился и требовал оставить Дарину в покое. Те притихли, но только на время — вскоре звонки и сообщения посыпались на девушку с удвоенной силой. Антон ругался с семьей: женская коалиция на время прекращала свою деятельность, но чтобы позже возобновить ее, как только пыль уляжется. Марина с мстительным удовольствием отмечала, что счастливых фото у парочки становилось все меньше.

Так продолжалось почти год.

Однажды Антону позвонила рыдающая Марина и сказала, что при диспансеризации у нее обнаружили неизлечимый порок сердца.

* * *

— Как ты? — Антон сочувственно улыбнулся. В его руке был букет цветов, который он не знал куда деть.

— Нормально. Спасибо, что спросил, — слабым голосом сказала Марина. — Возьми, пожалуйста, вазу на кухне и налей воду.

Антон так и сделал. Ваза с цветами теперь стояла на прикроватной тумбочке. Распространился сладковатый аромат, который смешивался с запахом лекарств.

— Еще раз спасибо, что согласился заехать, Антон. Что бы я без тебя делала! — вздохнула Марина.

— Без проблем, — Антон подвинул стул и сел рядом с кроватью. На его лице читалось сожаление.

— Нет, правда, я очень ценю, — Марина положила ладонь на руку мужа. Антон удивленно взглянул на нее, но руку не убрал.

Он старался обращаться с ней заботливо, как будто Марина настолько хрупка, что может сломаться из-за одного неосторожного движения или некстати сказанного слова. Антон стал очень внимательным после новости о чудовищной, неизлечимой болезни Марины. Вся их родня, конечно, встала на уши, и все без исключения косвенно винили Антона, — осуждение читалось в их глазах.

Мало того, сам Антон винил себя, и это было хуже всего. Родственники, даже дочери, повздыхают, осуждающе покачают головами и уйдут, а наедине со своими мыслями, с чувством вины Антон находился круглосуточно. При трезвом взгляде на все это он отбрасывал эти мысли, но в глубине души думал, что именно он виноват в болезни жены, что именно из-за него у Марины развился этот злосчастный порок ее бедного, разбитого сердца.

Для Марины эти душевные метания мужа не были секретом, и она пользовалась ими в отточенном за годы практики пассивно-агрессивном стиле, не подтверждая его невысказанных опасений, но и не опровергая их. Они открывали ей широкое поле для манипуляций: попросить привезти лекарства, посидеть с ней, так как не успели нанять сиделку, выполнить некоторые поручения, например, съездить в город.

Антон не мог отказать ей ни в одном из этих случаев и срывался с места при первом же ее звонке.

— Спасибо, Антош… Ты такой добрый, — Марина погладила его руку. — Я тебе так, наверное, надоела.

— Ну что ты. Отдыхай, — Антону было неловко, но он улыбнулся.

— Не мог бы ты включить свет? — Марина сделала слабый жест в сторону ночника. Она и сама смогла бы до него дотянуться, но для этого ей пришлось бы приподняться на локтях. Антон подумал, что, должно быть, для Марины это тяжело, и торопливо выполнил ее просьбу.

— Спасибо, — еле слышно прошелестел Маринин голос. — Побудешь еще со мной?

— Конечно.

* * *

Дарина считала, что вся эта история с неизлечимой, чуть ли не смертельной болезнью, была явно шита белыми нитками.

— Дорогой, тебе не кажется, что твоя жена… как бы… симулирует? — осторожно спросила она как-то раз у Антона.

— А зачем ей это? — удивился Антон.

Дарина деликатно промолчала.

— Нет, что ты. Ты бы видела ее! Исхудала, бледная, еле дышит. Нет, это невозможно, — покачал он головой.

Антон и сам выглядел не лучше: щеки стали впалыми, под глазами наплыли темные круги, снова резко обозначились морщины. Куда подевались тот юношеский влюбленный взгляд и мечтательная улыбка на губах? Съедаемый виной, Антон с каждым днем все больше впадал в уныние.

В предположение Дарины насчет симуляции он не верил. В итоге Дарина устала от этого нескончаемого балагана с болезнью: оттого что все мысли Антона заняты его женой, оттого что он уезжает к ней, стоит лишь ей пальцем поманить. Забрав вещи, девушка съехала от него.

— Извини, — сказала она напоследок, — у нас с тобой ничего не получится. Я просто больше не могу.

Антону ничего не оставалось, как вернуться к Марине. Та скрытно торжествовала: ее план удался на все сто и привел к безоговорочной победе! Виду, конечно, она не подала, а приняла мужа обратно со смирением мученицы.

Антон, надеясь загладить мнимую вину, окружил Марину вниманием и заботой. Хоть он и пытался вернуть их отношения в прежнее русло (сколько лет назад это было!), но разбитую чашку не склеить, былое не вернуть, и хоть супруги снова жили вместе, натянутое, искусственное тепло между ними могло обмануть, наверное, только самого наивного зрителя.

Антон проводил с Мариной большую часть своего времени, но саднящее чувство вины и не думало отступать. Зато внезапно отступила болезнь. Как по мановению волшебной палочки, Марина резко пошла на поправку, а потом все симптомы «неизлечимого порока сердца» попросту исчезли.

Опять-таки наивные родственники умилялись и полагали, что это результат трогательной заботы Антона. Но далеко не такие простодушные люди задумались… крепко задумались. Даже дочери, немного смущаясь, в разговоре друг с другом признали, что этот ход конем, который сделала их мать, уж слишком далеко выходит за рамки честной игры.

Антон тоже не был ни наивным, ни глупым. Он сразу все понял и в ужасе схватился за голову.

— Что ты наделала? — прошептал он.

— Что ты имеешь в виду? — с невинным лицом спросила Марина.

* * *

В тот же день Антон собрал вещи и ушел из дома. На этот раз он добился развода, и их дочери даже не слишком его отговаривали. Дарина к нему больше не вернулась.

Иногда Антон проезжает мимо школы, в которой работает Дарина, и с тоской думает о своем неудавшемся втором шансе. И чувство вины на этот раз гораздо сильнее.

Болезнь

— Сахарный диабет у вас все-таки есть, — сказала врач. — Это лечится, но вы сладким не злоупотребляйте.

И вот теперь Валерия Ивановна сидела на кухне, пила чай с сахаром и ела второе пирожное с кремом. Злоупотребляла. Специально, чтобы умереть.

Пирожное ей не хотелось, и чай с сахаром она тоже не слишком любила. Просто Валерии Ивановне не хотелось жить, и она выбрала такой своеобразный способ саморазрушения. У нее был сахарный диабет, а ведь если не прибегать к прямым мерам, а просто не следить за здоровьем, то это не грех, правильно? Валерия Ивановна вздохнула.

Да и зачем ей жить? Все уже в прошлом. Муж скончался два года назад, когда ему было шестьдесят семь лет, а Валерии Ивановне — шестьдесят пять.

С мужем они прожили сорок лет. Говорят, что никакая любовь столько не выдерживает: остаются привычка, дружеское расположение, обязанность, квартира, которую лень разменивать… Вот люди и живут вместе. Но Валерия Ивановна считала, что к ней и Олегу это не относится и никогда не относилось.

Они любили друг друга до самой смерти, и Валерия Ивановна искренне надеялась, что у них все будет как в сказках — будут жить долго и умрут, если не в один день, то хотя бы примерно в одно время. Однако этого не случилось.

Мужа уже два года не было на свете, а Валерия Ивановна все еще жила. Врачи поставили ей диагноз «сахарный диабет», но тут же утешили:

— Да не волнуйтесь, будете следить за уровнем сахара, соблюдать диету, ставить уколы и спокойно проживете еще десять-пятнадцать лет.

Проблема была в том, что Валерия Ивановна не хотела жить. Ей было просто незачем.

Единственный сын уже пятнадцать лет жил за границей. Раньше он с женой и дочкой приезжал к родителям почти каждый год, но сейчас это стало невозможным. После смерти отца звал мать переехать к нему, но Валерия Ивановна отказалась:

— Сам подумай, ну куда я в шестьдесят пять поеду? Учить с нуля язык, ну хотя бы основные слова? Это же нереально. Придется жить в чужом доме, а я тут ко всему привыкла, у меня и диван любимый, и шкаф, и все лежит, как мне надо.

Сын продолжал уговаривать:

— Мам, конечно, твой шкаф мы через полмира не повезем, но какие-то любимые мелочи, конечно, бери. Фотографии, вазочки, шкатулочки. Поставишь все так же, как было в твоей квартире, у меня свой дом, у тебя будет отдельная комната. Все будет расставлено, как тебе удобно.

Но Валерия Ивановна не соглашалась. Ее трехкомнатная квартира в центре Москвы была давно ею обжита. Шкаф они покупали вместе с мужем. Женщина не могла представить, как выбросит его на помойку или просто отдаст чужим людям.

Полочку в свое время тоже делал Олег. Родной дом, все привычно — и небольшой парк поблизости, и магазины. Поэтому Валерия Ивановна наотрез отказывалась уезжать.

Но жить становилось все скучнее. Надо было вставать, умываться, делать гимнастику, одеваться, есть безо всякого удовольствия. Подруг уже практически не осталось. Одна уехала к детям за границу, другая — сдавала квартиру и практически все время жила в санатории, третья — жила на другом конце Москвы, Валерия Ивановна никак не могла туда выбраться, да и самой подруге тоже было тяжело сначала ехать на метро, а потом на автобусе.