Нет, прикасался.

Запнувшись о какую-то неосязаемую преграду внутри собственной головы, Семен снова уставился на диван.

Если кто-то еще узнает о заначке Васька, тебе ничего не достанется.

Осознав ход своих мыслей, Семен, вопреки привычке, яростно взъерошил волосы.

Бред, бред, бред! Никому не известно про тот пакетик в диване. И вообще это неважно! Семен никогда не притронется к этой дряни, потому что с ней покончено раз и навсегда!

Ты уверен?

Да!

Нет…

Не совсем.

Семен хотел бы быть полностью уверенным, но не мог. Не мог, пока чертов пакетик лежит прямо здесь, в свободном доступе. Сменить среду действительно важно, но смысл этого заключается в том, чтобы оградить себя от соблазна. Сколько людей срывались из-за таких вот случайных находок?

Он не станет одним из них.

Продолжая сжимать в правой руке зажигалку, Семен подошел к дивану, пошарил между подушками. Когда пальцы поймали комок полиэтилена, он быстро вытащил его и не глядя сунул в задний карман.

Выбрасывать пакетик в мусорное ведро на кухне Семен не собирался. Слишком заметно и… Бессмысленно. Какая разница, где он лежит: в диване или в ведре? Если вдруг накатит, человек полезет за дозой хоть в выгребную яму.

Смыть в канализацию — надежнее всего. Надо только подождать, пока Олеся выйдет из ванной.

Иначе она узнает.

Нет.

Узнает, что ты просто гнилой торчок. Что на самом деле ты никто.

Нет!

Вытащив руку из кармана, Семен вытер ее о штанину, будто она была испачкана в чем-то.

Олеся ни о чем не узнает.

И он не никто.

7

Единственный имеющийся в хозяйстве тазик наполнился до краев. Бегущая из крана вода отдавала какой-то серостью, и теперь мелкая пепельная взвесь оседала на дно. Она состояла из тех самых песчинок, которые Олеся заметила во время мытья посуды. Только сейчас их было больше. Такую же воду она использовала утром для кофе. Можно ли ее вообще пить?

«А есть другие варианты?»

Поразмыслив, Олеся взяла ведро для мытья пола, сполоснула и тоже поставила под кран.

Звук текущей воды напомнил, что ей нужно в туалет.

Когда Олеся спустила воду в унитазе, струя над ведром сначала истончилась, а потом и вовсе иссякла. Шума, который бывает при наполнении бачка, тоже не последовало.

«Только не это».

Она открыла кран над раковиной. Раздался короткий металлический хрип, а затем все стихло. В раковину упала пара капель чего-то напоминающего жидкую серую грязь. Олеся еще несколько раз открывала и закрывала кран. Бесполезно. Воды больше не было. Еще недавно блестящую серебристую поверхность теперь покрывал матовый налет, и каждое прикосновение к ручке крана отзывалось неприятным шершавым ощущением на коже.

Олеся перевела взгляд на тазик и ведро, заполненное на две трети. Почти половину объема ведра занимала сгущающаяся ко дну сероватая жижа.

Если бы Виктор Иванович не сказал им набрать воды, ситуация была бы еще хуже.

Но он сказал кое-что еще, и эти слова не шли у нее из головы: «Сколько нам тут…».

И правда, сколько?

Долго.

От всплывшего в сознании слова Олесю передернуло, будто по телу пропустили ток. Это был тот же самый внутренний голос, к которому она прислушивалась вчера вечером в прихожей. И он же — девушка осознала это только теперь — нашептывал те дикие мысли во время чаепития.

Интуиция? Или…

Мелькнувшая вдруг мысль о сумасшествии была сама по себе слишком безумной. Никто в их семье не страдал душевными болезнями.

Кроме тебя. Разве не ты бросила учебу в вузе только потому, что твой дед умер и больше не поможет зубрить? Разве не тебя закрыли в психушке на три недели?

Олеся обхватила запястье левой руки и сжала так сильно, что часы до боли впечатались в кожу.

Во-первых, она оказалась не в настоящей психушке, а в отделении неврозов. Во-вторых, это еще ничего не значило. Любой мог…

Нет, не любой. Разве припадки с галлюцинациями случаются у любого?

Чувствуя неприятную скованность в теле (слишком похожую на мертвую скорлупу паники, как перед появлением той черноты, как… да, перед припадком), Олеся отвернулась от ванны. Бездумно и тщательно расправила висящее на батарее махровое полотенце. Труба на ощупь оказалась прохладной, хотя в квартире холода пока не ощущалось.

Пока.

Стараясь игнорировать очередную тревожную мысль, Олеся еще раз провела пальцами по короткому ворсу полотенца, обвела взглядом стены, облицованные светло-розовым кафелем. Это по-прежнему была ее ванная комната. Ничего не изменилось. Никакого сумасшествия не было. И тем более — никаких галлюцинаций. Просто аура. Просто эпилепсия. Единичные приступы, такое бывает. Она и отключалась-то по-настоящему, надолго, всего дважды в жизни! А то, что происходит сейчас вокруг… Это другое, внешнее. И, как любое внешнее явление, оно должно иметь объективную причину. Этиология, патогенез — так ее учили в университете, а потом в колледже.

— Все наладится. Хватит паниковать! — прошептала Олеся своему отражению в зеркале над раковиной и, запоздало сообразив, что разговаривает сама с собой (как сумасшедшая), поспешила выйти из ванной.

На пороге гостиной нервно прохаживался Семен. Олесе не понравился его метнувшийся в сторону взгляд. Это напомнило ей о недавней вспышке раздражения в подъезде. Конечно, в нынешней ситуации любой (любой ли?) мог сорваться, но в начале их знакомства Семен производил совсем иное впечатление.

А ты так хорошо разбираешься в людях?

Нет. После истории с Васей ясно, что нет.

Вот именно. Семен — хороший слушатель? Да ему просто надо было где-то переночевать, вот и все. А ты растаяла, всю жизнь ему пересказала…

— Воды нет, — объявила Олеся.

Собственный голос с трудом рассек поток навязчивых мыслей, словно затупившийся нож.

Семен остановился. Его ладони поползли вверх вдоль бедер, как будто он собирался убрать руки в карманы, а потом дерганым движением скакнули выше, к поясу.

— Фигово, — наконец отозвался он, уперев руки в бока и опустив взгляд под ноги. Несмотря на омрачившееся после Олесиных слов лицо, он по-прежнему выглядел погруженным в себя. Как будто главная проблема состояла в чем-то, касающемся только его, а все остальное — так, ерунда. Это начинало бесить.

Тупой самовлюбленный…

Проклятый внутренний монолог! Когда же он прекратится!

Едва сдержавшись, чтобы не обхватить голову руками, Олеся усилием воли подавила глухое раздражение.

«Сколько нам еще тут…»

Вот именно. Семен застрял здесь так же, как и она. Это не его вина.

Тягучая неизвестность душила. Нужно было разорвать ее, чтобы действительно не начать сходить с ума.

— Есть идеи, что нам теперь делать? — с надеждой спросила Олеся.

— А у тебя?

Олеся внутренне съежилась. Неужели нельзя ответить нормально? Она привыкла, что те, к кому она обращалась за помощью — дедушка, родители, преподаватели, — всегда шли навстречу.

Здесь ты одна.

— Не знаю, — вынужденно признала она (можно подумать, он знает!). — Но какой-то выход ведь должен быть. Вышла же как-то та старуха.

— А с чего ты взяла, что она вышла? — в вопросе Семена сквозила легкая издевка.

— Алла Егоровна ведь сказала, что видела ее во дворе…

— А ты сама ее видела? — Семен повысил голос. — Нет? И я не видел! Извини, но, по-моему, эта твоя Алла Егоровна немного того, — он крутанул пальцем у виска. — Тут и без той бабки какая-то дичь творится! У меня от этого уже башка трещит! Я вообще не должен был тут оказаться!

На небритых щеках Семена проступили желваки. Парень с присвистом выдохнул и сильнее обычного потер затылок.

— Извини. Не обращай внимания, — он выдавил кислую полуулыбку. — Просто курево кончается, а без сигарет я… немного нервным становлюсь. Ты ведь не куришь?

— Нет.

— Вот и правильно. И не начинай, — голос Семена звучал устало. — Ладно, я пойду тогда… Попробую еще раз.

Олеся продолжала стоять посреди маленького коридора возле двери ванной, и парень, не поднимая глаз, протиснулся мимо нее в прихожую.

А ты думала, первый встречный будет нянчиться с тобой, как мать родная?

Именно так Олеся не думала, но… откуда тогда эта глупая обида на Семена?

«Тут творится фиг знает что, а я…»

Действительно, какого черта она стоит тут и рефлексирует? Сейчас есть проблемы поважнее!

Ты не в себе.

Злость на себя, на пугающий бардак в собственной голове и заодно на Семена застряла в горле кислой отрыжкой: не проглотить, не выхаркнуть.

— Думаешь, что-то изменится, если просто бегать по лестнице туда-сюда? — наконец произнесла Олеся, глядя, как Семен снова надевает ботинки.

— А что ты предлагаешь? Сидеть сложа руки?

Ответить было нечего.

Прислонившись к стене подъезда в том самом месте, где стояла до этого, Олеся следила за перемещениями Семена по лестнице.

Вниз, вниз, вниз, еще раз вниз, потом снова вниз. По кругу.

Родители всегда были против домашних животных, и Олеся с удовольствием тискала кошек и собак, когда случалось бывать в гостях у одноклассников. А у одной девочки жил хомяк. Олесе не нравился противный запах, исходивший от клетки, но иногда она подолгу наблюдала за тем, как хомяк крутит колесо.