Потом она демонстративно задирала вверх подбородок и уходила в свою комнату.

Поначалу Тамара замечала, что отец скучает и по своей жене. А потом стала прислушиваться к их разговорам и поняла, что наступил разлад.

Однажды Настасья и Афанасий ругались так громко, что Марфа Игнатьевна выбежала из комнаты с полотенцем и набросилась на зятя:

— Ты мою Наську не смей обижать!

На что зять ответил тёще:

— Уймитесь, мама! Уймись, старая змея! Никто вас не звал.

Потом Тамара слышала мамин плач и отцовские причитания.

А наутро бабушка говорила дочке:

— Может, сейчас ты начнёшь понимать, что он тебе не пара?

Больше ругани между родителями не было. Отец всё так же у калитки звал детей, но больше никогда при них не обнимал жену. Да и сама Настасья уже не смотрела на мужа как раньше.

Вот и сегодня, услышав голос отца, Тамара выбежала на улицу.

За ней побежал Сенька:

— Я первый, я первый!

Тамара сбавила скорость, дала возможность брату первому подбежать к отцу.

Марфа Игнатьевна на приветствие зятя ничего не ответила, ушла к себе.

Втроём дождались Настасью.

Отец привёз из города большой пирог с вишней и колечко жене.

Тамаре было радостно оттого, что мама улыбается.

Улыбался и отец. Но вечером они опять ругались: негромко, но довольно слышно.

— Никогда больше не приеду в этот дом! — от слов отца сердце Тамары сжалось, и она захныкала, как её младший брат.

Мама прибежала, укоризненно посмотрела на дочь, погрозила пальцем.

Тамара отвернулась, но плакала уже беззвучно.

Наутро отца уже не было. На обеденном столе стояла его любимая кружка. Сундук, в котором хранились вещи, опустел.

В доме было тихо, Тамаре стало страшно.

— Мам, — пропищала она, — мама!

В ответ тишина.

Тамара вышла на улицу.

Земля была припорошена тополиным пухом. Девочка удивилась этому. Только вчера ничего не было. Лёгкий ветерок поднимал пух с земли. И этот поднятый пух норовил залезть Тамаре в нос, щекоча и заставляя чихать.

Тома обошла дом, заглянула в окно бабушкиной комнаты. Заметила, как та расплела свои седые волосы и смотрела на себя в зеркало.

А потом Марфа Игнатьевна как будто положила руки на плечо кому-то невидимому и сделала несколько танцевальных движений. И как закружилась в танце!

Тамара еле успевала следить за ней.

Она никогда не видела бабушку танцующей.

Зачем-то представила вместо невидимого партнёра вчерашнего героя бабушкиной сказки Исура.

Марфа Игнатьевна остановилась, подошла ближе к зеркалу. Слегка припудрила лицо.

Тамаре нравился запах порошка, которым бабушка пудрила лицо. Однажды она пробралась в её комнату и решила попробовать припудрить себя. Но что-то пошло не так: коробочка с порошком выпала из рук Тамары, и всё высыпалось на ковёр.

Дрожа от страха, девочка собирала порошок, плакала. Дула на ковёр.

Наказание было обидным. Тамара пропустила три ужина и на три дня осталась без маминых поцелуев. Больше никогда она не брала чужое.

— Томка! — услышала девочка. — Где ты с утра уже ходишь? Иди сюда, сегодня чтение у нас.

Тамара с неохотой шла домой. Читать бабушкины книги ей не хотелось.

Бабушка сегодня была подозрительно весёлой. Когда к обеду Настасья пришла домой, Марфа Игнатьевна сказала внучке:

— Поди погуляй, потом продолжим.

Но Тамара гулять не пошла, решила подслушать разговор.

— Давно бы так, — начала Марфа Игнатьевна. — Раньше меня послушать стоило, и дети были бы другими.

— Какими другими? — Настасья была недовольна.

— Воспитанные! Не кривоногие, как Сенька, не больные, как Томка. Это где такое видано, чтобы от воды тело волдырями покрывалось?

— А не ваших ли рук это дело?

— Что ты мелешь, неблагодарная? — бабушка перешла на шёпот, Тамара с трудом различала её слова.

— Если бы не вы со своими травами, — Настя тоже стала шептать.

Больше Тамара ничего не слышала.

Она ждала, когда женщины начнут говорить нормально.

— И что теперь ты будешь делать без мужика?

— Жить, — ответила Настя. — Мужик мой никуда не делся, он нас в город зовёт. Но я не поеду.

«Ой, — сердце Тамары забилось радостно, — в город. Вот бы уехать к папке!»

— Но я не поеду, — повторила Настасья. — Я нужна здесь. В городе мне нечего делать.

— И правильно, мужичка себе тут присмотри. Вот Пётр Александрович, например… Воспитанный, умный… Правда, тоже пролетариат, но вижу в нём воспитание. Не то, что у твоего Афанасия.

— Ой, нашли кого сватать! — Тамаре показалось, что её мать даже засмеялась.

— А чего ты хохочешь? Ты ещё заблей как коза. Хохочет она. Детям отец нужен.

— У них есть отец, — Настасья перестала смеяться.

— Он больше не вернётся сюда, сам же сказал.

— Мы будем к нему ездить. Вот в воскресенье и поедем. Томе будет интересно в городе.

— Ну давай, давай… Поезжай. Дождёшься, пока Петра Александровича не уведёт бабёнка какая.

Дальше разговор мамы и бабушки был уже неинтересен. Они вдвоём считали сколько заказать кормов для коз и какой объём муки дополнительно выкупить.

Наступило воскресенье.

Тамара всё ждала, когда мать скажет ей: «Собирайся, поедем к отцу!»

Но вместо этого Настасья опять ушла в ночь на работу.

Около полуночи Тамара услышала голоса. Тихо-тихо поднялась с постели, вышла из комнаты.

За обеденным столом сидела бабушка и какой-то мужчина. Он сидел спиной к двери, и лица не было видно.

Гость говорил довольно громко:

— Марфа Игнатьевна, плохо вы дочь воспитываете и внучку плохо. Отчего же у вас дитё пишет, что серебро в доме имеется?

— Пётр Саныч, это ж откуда у вас такие знания? — бабушка говорила без страха.

— А вот откуда!

Мужчина из-за пазухи вытащил что-то и бросил на стол.

— Что это? — поинтересовалась Марфа Игнатьевна.

— А вы прочтите, не ленитесь!

Бабушка забормотала себе под нос:

— Меня зовут Тамара. Мне 9 лет. У меня есть бабушка Марфа. Она очень добрая, но всегда плачет из-за тяжёлой жизни.

В комнате наступила тишина.

Тамара дрожала за стеной.

«Божечки, — думала она, — что же будет? Что же будет? Кто же мою тетрадь взял? Кто? Как она оказалась у этого мужика?»

От вопросов разболелась голова.

До девочки доносились уже только обрывки фраз:

— Поселение, конфискация, детский дом, тюрьма, враг народа…

Слёзы лились из глаз. Не слушая дальше разговор, она пошла было в свою комнату, но вдруг голос мужчины стал громче:

— Марфа Игнатьевна! Меняю дневник на вашу дочь. Делайте что хотите, но срок вам даю до декабря. Если Настасья не станет моей, всю семью вашу сживу с этой земли! Так и знайте!

Тамара думала, что её сердце разорвётся в груди. Утром она не вышла из своей комнаты.

Бабушка кричала:

— Тома! Тома! Иди учиться!

Но у Томы поднялась температура. Девочка лежала в кровати и смотрела в потолок.

Марфа Игнатьевна подошла к внучке, потрогала лоб и воскликнула:

— Боже святый! Горит девчонка, беда какая!

Тамара плохо помнила, что происходило в те дни.

Настасья говорила матери:

— Отныне вы ходите стирать одна! Застудили мне ребёнка!

— Так пусть закаляется! Она ж помрёт в случае чего! — возмущалась Марфа Игнатьевна.

— Вы так и мечтаете об этом! Так давайте, убейте её сейчас, и меня, и Сеньку! Вы же хотите остаться одна! — кричала на мать Настя.

— О-хо-хо. — Марфа Игнатьевна не сдавалась. — Мне для этого убивать вас не надо.

На пятый день болезни Тамаре стало легче.

Мать сидела рядом с ней, держала маленькую ладошку в своей руке и шептала:

— Доченька, ты обязательно поправишься. Я обещаю, ты больше не пойдёшь стирать в реке.

— Пойду, — ответила Тамара. — Я хочу дослушать сказку.

— Какую сказку?

— О красивой дочке богача и Исуре…

Тамара никогда не видела у матери таких удивлённых глаз. Настасья даже закашлялась.

Потом улыбнулась, кажется, через силу и попросила дочку:

— А мне ты расскажешь эту сказку?

Тамара кивнула и начала:

— По ту и по эту сторону нашей реки раньше стояли домики…

Настя слушала рассказ дочери и старалась улыбаться, но когда вышла из комнаты, позвала свою мать:

— Мама, где вы?

Марфа Игнатьевна не спешила отзываться.

Только с третьего раза подала голос.

— Чего разоралась? Слышу я. Подойди по-человечески. Горланишь, как ворона.

Настя схватила мать за шею и стала её душить.

— Ты что творишь, — хрипела Марфа, — что творишь? Бог с тобой! Никак помешалась на том, что муж бросил тебя, и приплод ему не нужен? Почему же ты ему не сказала, что на сносях? Убивай давай! И потом родить не сможешь. Будешь в муках корчиться, никто к тебе не подойдёт за то, что ты мать жизни лишила!

Настя ослабила хватку, грузно опустилась на стул, закрыла лицо руками и зарыдала.

Пока Марфа Игнатьевна откашливалась, её дочь плакала.

— Говорю тебе — не позорься. Пётр Александрович — видный человек. Умный, воспитанный. Сдался тебе этот пролетариат. Он же не стóит даже твоей волосинки! У него, небось, баба в городе. А ты тут слёзы льёшь. А Пётр — человек ответственный: и ребёночка воспитает, и Сеньке ума даст.

— Вы зачем Тамаре рассказываете о своей жизни? Зачем маленькой девочке ваши приключения? Отчего же это сказкой стало? Меня позорите, что себя не с тем связала, а сами-то…