Ей он тоже обещал… Теперь бы только добраться…

Посольство было собрано, готово выдвинуться ещё до Ритуала Разлива. Что до самого Хатепера — он уже всё для себя решил. Пока же важно было дождаться Ренэфа.

И, возможно, Хэфера…

Боясь думать о возможной страшной неудаче Секенэфа в поисках, Хатепер повернул поток своих мыслей к детям Тремиана Ареля. Немало сил он приложил к тому, чтобы узнать об их судьбе, а двоим обеспечил тайное погребение.

Согласно объявленной во всеуслышание версии, сыновья Тремиана предпочли смерть в бою и не сдались рэмейским солдатам на справедливый суд, чем косвенно подтвердили свою вину в глазах многих. Но Хатепер знал и другие части этой истории, в частности ту, что убиты оба эльфа были незадолго до боя, ещё до того, как солдаты настигли торговый караван, направлявшийся в Лебайю. Вот только кем?..

И где была дочь Тремиана в то время, как всё произошло? Где она была, когда эльфы пытали Метджена и Паваха в дальнем поместье Арелей? Скрылась она до того, как рэмейские солдаты пришли освобождать телохранителей Хэфера. И до того, как о предательстве узнали осведомители Хатепера и Амахисат, действовавшие тогда заодно, делившиеся драгоценными крупицами сведений, благодаря чему узнать о страшном событии вообще оказалось возможным.

Кто-то ведь предупредил эльфею и помог ей уйти — предупредил её саму, но не её братьев.

Нет, Хатепер не хотел думать о том, что юная Высокая Леди Шеллаарил Арель предала отца, предала их всех. Думать об этом было, пожалуй, ещё страшнее, чем о том, что и она тоже погибла. Но нащупать её след Хатепер не сумел до сих пор, а ведь она могла бы поведать многое.

Дипломат устало потёр виски, напомнил себе, что времени предаваться раздумьям у него нынче было не так уж много. Поднявшись, он взял ларец, спрятал в тайник, омыл руки и вернулся к разбору свитков. Расчёты, отчёты, прошения — рутинная часть государственной службы по-своему успокаивала. В последнее время Хатепер всё чаще ловил себя на мысли, что ему хотелось заниматься только этим, а не заговорами да тайной подготовкой к войне.

«А может, вообще податься писцом в какой-нибудь дальний храм, где все заботы будут сводиться к подсчётам урожая?..» — с мрачной иронией подумал рэмеи, ставя печать на очередном документе, требовавшем его личного одобрения.

Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Сейчас, в ночные часы, никто не должен был его тревожить, стало быть, дело срочное. А что срочное дело будет приятным — Хатепер почему-то глубоко сомневался.

— Входи, — устало велел он, не поднимаясь из-за стола.

Унаф, его личный писец, с поклоном доложил:

— Мой господин, к тебе гонец из храма Стража Порога. Я говорил, что час уже поздний и ты никого не примешь, — добавил писец, пряча раздражение, и развёл руками, — но бальзамировщик сказал, дело не терпит отлагательств. Просил говорить с тобой лично. Прости, господин.

— Зови его сюда, — кивнул Хатепер, тревожась, что могло срочно потребоваться старому Минкерру.

Но разве не догадывался он и так, кого будет касаться весть из храма?.. Догадывался… и гнал эту мысль от себя.

Жреца в тёмных одеждах, вошедшего вслед за Унафом, Великий Управитель помнил в лицо, хоть и не знал его имени. Один из свиты Первого из бальзамировщиков. И хотя жрецы Стража Порога редко показывали свои эмоции, вестник казался чрезвычайно взволнованным.

Бальзамировщик глубоко поклонился.

— Привет тебе, господин мой Великий Управитель, и да хранят тебя Боги. Прости, что тревожу тебя в неподобающее время, но я несу весть от мудрейшего Минкерру. Твоё высокое присутствие требуется в столичном храме Ануи.

— Говори, что стряслось.

Жрец побледнел, медля с ответом, но всё же доложил:

— Мой господин… Отступник… твой пленник. Сегодня он едва не убил мудрого Таа.

Глава 23

— Однажды я уничтожу тебя… Ненавижу тебя.

— Это не так. И мы оба знаем это, не так ли, мой маленький бог?..

Её пальцы нежно пробежали по его кисти, по наручу и выше к плечу.

А потом она поцеловала его и соблазнительно провела языком по плотно сжатым губам. Это не было отвратительно… и именно потому он питал отвращение к себе самому…

— Ты был самым приятным моим заданием, Ренэф…

Самым приятным…

…заданием…

Судорожно вздохнув, он проснулся и рывком сел, инстинктивно схватив лежавший рядом кинжал. В шатре было темно — рассвет ещё не наступил. Вокруг плескались тени, но ни одна из них не была воплощённой.

Ренэф в сердцах сплюнул и зачем-то отёр губы, горевшие так, словно поцелуй Мисры заклеймил его только что, а не тогда, в проклятом ущелье. Как же некстати! Впрочем, кошмар о той ночи снился ему уже не впервые, возвращаясь в разных вариациях. А смерть его воинов приходила к царевичу во снах именно в таком воплощении, в воплощении его краха — красивой женщиной с золотыми волосами, облачённой в лёгкий эльфийский доспех. Богиней войны, величественной и непокорной, преисполненной достоинства. Утончённым оружием Данваэннона, нацеленным ему точно в грудь.

Иногда ему снился допрос в шатре, но во сне Ренэф делал последний шаг, позволяя себе обладать ею. Впрочем, обладать богиней войны было невозможно — она поглощала его без остатка, низвергала в бездну, где он с трудом мог найти себя.

Иногда Ренэф видел, что убивает Мисру, но это не приносило удовлетворения. И когда он спрашивал её — почему всё случилось так? — в ответ слышал только смех, тот самый смех, с которым она отступала, забирая его хопеш.

— Ненавижу тебя, — прошипел царевич в темноту, дополнив слова цветистым ругательством.

Сон, разумеется, улетучился. Оставалось только позавидовать солдатам в мирно спящем лагере. Ренэф подумал было присоединиться к часовым, но поймал себя на привычном уже ощущении, что видеть никого не хочет. Притом сейчас не хочет даже сильнее, чем все предыдущие дни.

Началось всё с деревни Сафара. Теперь старостой там был Титос, старший сын Сафара и Алии. Младший — Працит, который ещё до взятия города, принёс Ренэфу злополучное ожерелье из стеклянных бусин и не побоялся сообщить о фатальном промахе, — решил остаться с родителями в Леддне.

Повсюду по дороге до бывшей границы с Лебайей — ныне уже леддненской провинцией Империи — рэмейским воинам оказывали радушный приём. А уж жители селения, в котором солдаты Ренэфа и Нэбвена когда-то прожили не одну неделю, и которое потом защищали от наёмников Ликира, и вовсе превзошли себя в гостеприимстве. Но слишком много неприятных воспоминаний было связано для Ренэфа с этими местами — вероломное нападение на лагерь, отравление «Пьянящим вздохом»… Мисра. Здесь-то недавнее прошлое и решило напомнить о себе отвратительными сновидениями, и Ренэф не пожелал гостить дольше, чем требовалось.

Кто-то из солдат просил царевича о дозволении остаться в деревне. Ренэф дозволение дал. Пока он оставался командиром взвода [Ренэф — младший военачальник, командир взвода, насчитывающего пятьдесят воинов. Однако титул царевича также даёт ему некие привилегии, в том числе и возможность в некоторых случаях говорить на равных с генералами. // Военачальник — здесь и далее: воинский чин, аналогичный понятию «офицер». Соответственно, старшие и младшие военачальники — старший и младший офицерский состав. Так, Нэбвен из рода Меннту — один из старших военачальников (генералов), подчиняющихся лично Императору. Данная иерархия основывается на военной иерархии Древнего Египта времён Нового Царства: фараон — Главнокомандующий, Верховный Военачальник; Генералы, подчиняющиеся фараону, — старшие военачальники (делились по роду войск или по регионам); командиры полков (около 1000 воинов); командиры гарнизонов (размер варьировался в зависимости от размера гарнизона); командиры рот (250 воинов); командиры взводов (40–50 воинов); десятники (в Египте младшие командиры руководили отрядами не из десяти, а из семи воинов). Номархи (здесь — управители сепатов) могли иметь своих генералов в войске, принадлежащем определённому ному. Существовали также «функциональные» титулы, близкие по смыслу к офицерам снабжения и прочим.] и хоть что-то мог сделать для своих воинов… для тех из них, кто остался в живых. А по прибытии в столицу остатки его отрядов всё равно будут расформированы. Ренэф не мог отвечать за чужие жизни. Ему не требовался приказ отца, чтобы понимать это, — что бы там ни говорил Нэбвен. И сейчас служба простым солдатом где-нибудь в самом дальнем гарнизоне казалась ему наградой.

Некстати вспомнились женщины, встречавшие воинов в сафаровой деревне. Для кого-то встречи оказались радостными, а кто-то… Как звали ту красивую девицу — кажется, Кианея? Она просила о милости говорить с царевичем, спрашивала потерянно, где же её Рихи. Имена и лица всех своих солдат Ренэф знал, и знал, кто из них погиб, когда и как. Рихи пал при взятии Леддны. И не он один…

Но то были смерти героев, хоть и их принять оказалось не так легко: ещё сегодня идёшь в одном строю, а завтра ищешь бальзамировщиков и тащишь им то, что уцелело…

Что до тех, кто пал в ущелье, прикрывая его отход… тех, кто пошёл за ним, вверяя свои жизни упрямому гордому мальчишке, погибшему с ними там же, в ту же ночь… Ренэф знал, что не забудет никого из них.

И мысли его, пройдя полный круг, снова вернулись к Мисре. Уже позади осталась сафарова деревня и старая граница, а он всё никак не мог успокоиться. Да ещё и сон этот, хайту его забери!

Ренэф подхватил кувшин и сделал несколько жадных глотков, а остатки воды вылил себе на голову, чтобы окончательно прогнать видения, вгонявшие его в круговорот самых разнообразных эмоций. Стало легче. И когда на смену ночному мареву пришла, наконец, некая ясность мыслей, он снова поймал себя на том, что скучает по Леддне. Не по лебайским скалистым холмам, высоким кипарисам и оливковым рощам, но именно по Леддне, его сокровищу.

В Леддне он не только пережил позор, совершив фатальную ошибку. Там он узнал своё место, узнал, что на самом деле из себя представляет. И взлёт познал, и падение, и истинную цену себе увидел…

Прав был Нэбвен.

«А люди здесь тебя полюбили… Будут помнить. Будут славить твоё имя. Ты подумай о том, сколько жизней изменил к лучшему… царевич Ренэф Эмхет, Сын Солнца, покровитель Леддны».