Его прервал грохот у двери — кто-то пытался вломиться внутрь.

— Командир, они уже здесь! — крикнул один из воинов, охранявших двери.

Бек переглянулся с Нахтом.

— Надеюсь, стреляешь ты так же хорошо, как о вас говорят. А вы, — он кивнул жрецам, — займитесь пока лучше тем, кто уже точно мертв.

Выходя из зала вслед за командиром, меджай коротко посмотрел на девчонку, оставшуюся на попечении старика и собаки. Так себе охрана, но лучше не было. Мерзкий голосок внутри нашептывал, что он и без того уже успел испортить себе жизнь из-за этой незнакомки. К тому же Нахт понимал: если сейчас им не удастся разогнать толпу — не поможет он уже не только этой живой-мертвой, но даже себе самому.

— Вас гонит голод! Мы это понимаем. И никого не хотим убивать. Возвращайтесь!

Голос воина гремел над улицей. Небольшой отряд меджаев едва держал волну людей на щитах, при этом не пуская в ход копья. Пока. Их никто не слушал и не слышал. Толпа пыталась прорвать хрупкий заслон, готовая пожертвовать любым. Звучали проклятия, что-то о неисполненных обещаниях, голодающих семьях и скудном урожае, и о нарушенном Законе Маат.

— Я открываю кладовые! Но вы должны отступить! Открываю, слышите? — Этот голос потонул в общем хаосе, сокрушительном, как бурные пороги Итеру. Командир отряда вскинул руку, отступая к дверям. Вместе с товарищем они отперли тяжелый засов, нарушив все мыслимые правила, до которых здесь и сейчас никому не было дела. По его приказу отряд расступился, пропуская поток людей в житницы — в сокровищницы, полные тем, что дороже золота.

Но даров никогда не бывает достаточно…

— Папа!

— Что ты здесь делаешь? Немедленно возвращайся.

— Сюда идут другие. С оружием! Я видел! — запыхавшись, он затараторил, рассказывая о вооруженной толпе. О пожаре, перекинувшемся от святилища к домам.

Меджаи обеспокоенно переговаривались. Покинуть пост, примкнуть к другим отрядам? Или встретить угрозу?

Но он все-таки успел — добежать, предупредить — и очень собой гордился!

— Ты молодец, — отец улыбнулся, пряча тревогу. — Только теперь тебе нужно спрятаться, хорошо? Сделаешь это для меня?

— Я могу помочь. Я ведь уже…

— Это приказ, — тихо, но твердо проговорил отец уже как командир отряда и легонько подтолкнул его. — Давай. Иди первым.

Тяжелые двери начали закрываться.

Толпа взвыла на разные голоса, перемалывая сама себя.

— Осторожно!

Он кричал, звал, но его скорбь была песчинкой в этой буре. Непобедимый темнокожий гигант, заслонивший его собой, пошатнулся. Попытался улыбнуться ободряюще… и рухнул, заливая кровью плиты храмовой житницы. Множество копошащихся тел похоронило его под собой почти тотчас же.

Чьи-то руки подхватили Нахта, оттаскивая прочь от отца прежде, чем людская масса поглотила и его…

В тот день он понял, что толпа была голодным обезумевшим зверем, перемалывающим судьбы. И в ее жадных челюстях ничья жизнь не имела значения.

В пылающем зареве горящих факелов ночь, еще недавно такая спокойная, преображалась, став похожей на преддверие Дуата. Хищные тени протягивались из окружающих мастерскую садов, словно границы реальности размылись. Огонь, тени и гнев искажали лица до жутких неузнаваемых масок.

Несколько десятков людей столпилось на небольшой улочке у мастерской, жарко споря, и невозможно было даже разобрать отдельных слов.

Несколько человек упорно пытались вынести дверь. Кто-то, не собираясь останавливаться, уже нырнул в сады, чтобы сократить путь вдоль реки до окрестностей храма.

Многие были вооружены. И хотя их оружие значительно уступало тому, что было у воинов, Нахт хорошо знал силу толпы. Ему уже доводилось участвовать в подавлении беспорядков в некрополе.

А день, когда в ходе одного из бунтов погиб отец, был высечен в его памяти как по камню…

Четверо воинов остались внизу, в доме, на случай, если люди все-таки прорвутся внутрь. Бек и Нахт поднялись на крышу. В их распоряжении были прекрасные составные луки, стрелы и огонь. Но стрел не хватит на всех, а огонь мог перекинуться на сад и мастерскую. Меджай надеялся, что стрелять не придется, но был готов ко всему.

— Расходитесь! — крикнул Бек, не показывая свою тревогу, говоря с ними так, словно был хозяином положения. — Здесь поживиться нечем. А смолами для бальзамирования семью не прокормишь.

Ему ответили руганью. Кто-то кидал камни, но те не долетали, ударяясь о край крыши. Нахт пустил пару стрел, для острастки — те вонзилась у чьих-то ног, и кидать перестали.

— Чиновничьи прихвостни!

— Сытые псы, вам-то платят как положено!

— Мой брат не для того покалечился в царской гробнице, чтобы теперь его семья голодала!

— …отдавать жизнь и здоровье — за что…

— …а у жены пропало молоко…

— …попирают Закон Маат…

Нахт едва улавливал отдельные слова и фразы. Десятки тревог сливались в единое безумие, которое он даже по-своему понимал.

Его отец тоже когда-то понимал…

«Вас гонит голод…»

Меджай хотел бы гневаться на этих людей, но не мог. Сюда их привела даже не ярость, а черное отчаяние. И выстрелив еще несколько раз — просто, чтобы отогнать их от дверей — он не находил в себе твердости нанести кому-то здесь серьезное увечье. Вместе с тем Нахт понимал, что в какой-то момент придется защищаться.

Когда в толпе раздались призывы поджечь мастерскую, сквозь общий нестройный хор прорезался голос Бека — угрозы стрелять, пока хватало стрел, сменились увещеваниями:

— Побойтесь гнева Богов. У бальзамировщиков действительно нечего брать! Снабжение нам поступает из храма.

Многие действительно готовы были выдвигаться дальше и требовать ответа у жрецов и чиновников. Ведь разве не для того наполнялись от года к году храмовые житницы, чтобы кормить народ в голодные годы? Но всегда были те, чей гнев оказывался сильнее.

— Я открою кладовую! — «Открываю, слышите?…» — Сами увидите, что до нас доходит не больше вашего…

— Осторожно! — Нахт кинулся к командиру.

Камни могли не долететь, зато долетела чья-то стрела. Меджай, чудом почуяв, успел оттолкнуть Бека, но выстрел пришелся в плечо чуть выше грудины. Оба воина рухнули на крышу. Нахт слышал, как совсем рядом чиркнуло еще несколько стрел.

Примерно в тот же момент дверь внизу застонала и подалась, разлетаясь в щепу. Но нападавших встретили не только копья стражи. Пронзительный, зловещий собачий вой огласил и без того безумную ночь, и кто-то отвечал им издалека, от скал Долины Царей.

Нахт подполз к краю крыши, не решаясь подняться, чтобы не стать мишенью. Заглянул вниз. На пороге завязался бой, но знамение Богов оказалось страшнее. Черные тени псов кидались безжалостно, и толпа отпрянула в ужасе, который не могли вселить несколько воинов. Меджай не стал стрелять, увидев, как волна людей огибает мастерскую под какофонию криков и лая.

Они отступили, не решившись в итоге ни поджечь мастерскую, ни убить тех, кто скрывался внутри. Но долго еще эхом прокатывался в скалах далекий потусторонний вой. Нахт откинулся на спину, глядя на темное звездное небо, отдышался, беззвучно благодаря Богов.

— Что там? — слабо спросил Бек.

— Ты не поверишь. — Меджай помог командиру подняться, и вместе они направились в дом.

Кладовую, конечно, разорили, но не так уж много чем там можно было поживиться — воинские пайки на несколько дней, пара кувшинов вина для подношений и немного зерна. Что примечательно — не тронули запасы натрона, снадобий и смол для бальзамирования. Должно быть, нападающие и правда убоялись гнева Инпу и Усира.

Избежать драки совсем не удалось — воины Бека, охранявшие вход, сцепились с несколькими особо упрямыми незваными гостями, которые не испугались даже псов, за что и поплатились. Досталось всем, но их маленький отряд все-таки выстоял.

Раненому Беку Нахт помог добраться до покоя подготовки, чтобы кто-то из бальзамировщиков успел заняться его ранами. Как известно, лучшими целителями были те, кто разбирался в устройстве тел, пусть и мертвых.

Каким-то чудом все обошлось, а гнев толпы был перенаправлен на основные силы Города Мертвых. Меджай понимал, их удача дорого обойдется кому-то еще, но сейчас все равно был благодарен.

Присмиревшие бальзамировщики помогли воинам, а потом погрузились в заботы о своем старшем — унесли его тело, о чем-то тихо переговариваясь.

Старик уже дремал, причем там же, в зале подготовки, под ритуальным столом, на котором отдыхала его подопечная, пока так и не пришедшая в сознание. Черная собака, царственно обойдя вверенные ей владения и явно удовлетворенная тем, что ее стае удалось отогнать врагов, вернулась и улеглась рядом со жрецом.

Нахт решил, что, пожалуй, тоже останется отдыхать здесь. Когда, наконец, забрезжил рассвет, он сумел уснуть чутким поверхностным сном, радуясь, что эта долгая ночь закончилась.

Но его сну не суждено было продолжаться долго. Разбудило его взлаивание пса и клинок, занесенный над ритуальным столом.