Глава 4,

в которой есть маленькая точка

— Больше всего похоже на нервный срыв… — Грач Врач приподнял переднее копыто жирафы и отпустил; оно безвольно упало, глухо стукнув по деревянному полу. — С последующей спячкой на нервной почве.

Грач суетливо поднялся обратно на нулевой этаж и посветил в распахнутые глаза жирафы светляком.

— …Зрачковый рефлекс не работает.

— Жирафы разве впадают в спячку? — удивился Барсукот.

— Не впадают, — уверенно ответила Герочка.

— Могла повлиять резкая смена климата, — с сомнением предположил Грач Врач. — Попробую дать ей отвар смородины с выжимкой из десяти перекусов «Сила белки» и соком восемнадцати лимонов. Это очень сильное бодрящее средство.

Грач Врач смешал ингредиенты в берестяной кружке и принялся осторожно вливать в перекошенную пасть жирафы. Буроватая жидкость потекла по пятнистому подбородку и шее Руфи.

— Глотательный рефлекс не работает, — с тревогой констатировал Грач Врач. — Как давно начались симптомы?

— Вчера, — ответила Герочка.

— Я должен осмотреть её целиком. — Грач Врач натянул медицинские лапчатки и направился по винтовой лестнице вниз, попутно внимательно изучая тушу жирафы. Барсуки Полиции последовали за ним. — Особенно меня интересует хвост. Ведь именно хвост тревожил пациентку больше всего.

— Хвост располагается на минус шестом этаже, — сказала Герочка.

— Любопытно… — Грач Врач потеребил чёрную, частично обглоданную кисточку на хвосте жирафы, раздвинул спутанную шерсть. — Прелюбопытно… Вы видите это пятнышко? — он посветил на жирафий хвост мощным светляком. На самом кончике хвоста Руфи виднелась маленькая красная точка.

— Ну, след от зуба, — сказал Барсукот. — Она же себя кусала. Зверская логика!

— Не исключено… — задумчиво ответил Барсук Старший.

— Не исключено… — эхом отозвался врач. — Я заберу эту жирафу в клинику «Семейный Грач». Её нужно полностью изолировать от зверского общества.

— Зачем? — удивился Барсукот.

— Это может быть заразно.

— Заразный нервный срыв? — Барсукот насмешливо пофыркал.

К его фырканью никто не присоединился.

— Барсукот, будь добр, позови сюда ремонтную бригаду Выхухоля. И ещё лося Сохатого, — распорядился Барсук Старший. — Пусть помогут в транспортировке жирафы.

Глава 5,

в которой иссяк ручей

— Раз, два, эт самое, три! Ну-ка! Взяли! — скомандовал Выхухоль.

Они взяли жирафу и потянули из стойла.

— Лось Сохатый! Давай, наклонись, рогами подцепляй её под, эти самые, мышки! Крот, подкопай ещё там снизу, задние копыта застряли!

— Только смотрите, Крот, не прикасайтесь к её хвосту! — воскликнул Грач Врач. — Это может быть заразно.

— Смотреть? — пыхтя, отозвался Крот с минус двенадцатого этажа. — Вы, доктор, издеваетесь, што ль? Я ж слепой!

— Работаем, звери, работаем! — голосил Выхухоль, стоя в сторонке. — Ты, кото… эт самое… барс! Ты что, особенный? Тяни её за переднее левое, эт самое, за копыто!

— Я не котобарс! — прошипел Барсукот. — Я — Младший Барсук Полиции Дальнего Леса! Я расследую дело о хулиганстве! В мою задачу не входит таскать жирафов!

— Берись за левое копыто, Младший Барсук Полиции, — пропыхтел Барсук Старший; сам он тянул за правое. — Это приказ.

Барсукот с отвращением взялся за немытое копыто жирафы. В копытной щели застрял моток гнилых сорняков.

К полудню они дотащили Руфь до клиники «Семейный Грач», и Барсукот, ни с кем не попрощавшись, исчез. Он появлялся и исчезал незаметно, это был его стиль. Как будто переходил из одного измерения в другое, на пружинистых мягких лапах, тихо и ловко.

Вот если бы так же, тихо и ловко, переместиться из Дальнего Леса в Дальнее Редколесье, подставить усы горячему ветру саванны, обжечь подушечки лап о раскалённый песок, потереться носом о нос вольной кошки… Но нет. Всё, что ему теперь остаётся, — тащить тяжёлую, обмотанную травой, впавшую в спячку жирафу по холодной, усыпанной пожухшей листвой земле, а после выйти в одиночестве к заболоченному ручью.

Ещё недавно этот ручей, стремительный и кристально прозрачный, поил весь Дальний Лес чистейшей родниковой водой, а теперь вдруг сделался стоячей канавой, тёмной и мутной. Как чувства Барсукота. Как его душа.

Становится мутной и болотистой барсукотовья душа, когда любимая дикая кошка не отвечает на сообщения. Обещает ответить — и пропадает.

Барсукот печально поворошил лапами опавшие кленовые листья, обнял ствол, зажмурился и затянул песню. Он сочинил её ещё утром, пока тащил за копыто жирафу, но только сейчас она вырвалась из его сердца на просторы Дальнего Леса.

Ой, вы квакайте, лягухи,
Ой, во дальнем во лесу,
Ой, остался без подруги
То ли кот, то ли барсук.


Ой ты, лес, да лес ты дальний,
Ой, да средней полосы,
Утоли мои страданья,
Взвей поникшие усы.


Ой, мне дуют в морду ветры,
Ой, взапрыгну я на клён,
Клён зелёный, дай ответ мне,
Где та кошка, что влюблён.


«Что мечталось, то не сбы́лось», —
Ой, да мне прошепчет клён.
Про меня ты позабыла,
Кошка та, что я влюблён.


Ты сказала: «Брысь из рая»,
И иссяк любви ручей.
Ой, мне сердце раздирают
Будто тысячи сычей!


Ой, да зябко мне и жёстко,
Ой, да пойман я в капкан.
Без тебя — как без подшёрстка,
Каралина-каракал.


Ой, вы квакайте, лягухи,
Ой, во дальнем во лесу,
Ой, остался без подруги
То ли кот, то ли барсук.

Барсукот умолк. Открыл глаза, обшарил взглядом илистый берег ручья и заметил лягуху, старательно сливавшуюся с камнями. Он потормошил её лапой, сообщил пароль от ква-каунта — «Дикая кошка будет моей» — и спросил:

— Есть сообщения для Барсукота из Дальнего Редколесья?

— Подквакиваюсь к ква-каунту… Устанавливаю подквак… Никак… квак! Никваких сообщений для Барсуквака из Дальнего Редкоквака…

Барсукот отвернулся. Не хватало ещё, чтобы лягуха ква-каунта видела, как поникли его вибриссы.

— Понимаешь, лягуха, — сказал он, глядя на мутную воду. — Она про меня забыла! Для неё я пустое место. Ты понимаешь?

— Так как квак? Квакое сообщение будем квакать вольной квакушке саванны?

— Никакое не будем квакать. Ты просто поговори со мной, ладно?

— Я не Мышь Кваколог! — Лягушка перепрыгнула на другой берег ручья. — Я квакуха ква-каунта! Пусть Мышь с тобой квакает!

Глава 6,

в которой хочется выплеснуть чувства

Барсукот остановился у двери Мыши Психолога и замер. Ещё не поздно передумать. Ещё не поздно уйти. Ведь это стыдно. Видела бы его Каралина. Он — такой мужественный, такой сильный, уважающий себя, умный зверь — вдруг записался на сеанс мышепсихотерапии. Мышь не способна ему помочь, это очевидно. Мышь не вернёт ему радость жизни. Не вернёт ему Каралину. Будь здесь Каралина, она бы с этой мышью поиграла, а потом придушила — вот и вся терапия. А он — слабак. Он пришёл, чтобы поплакаться этой мыши на жизнь. Он принёс этой мыши свои шиши. Как он до этого докатился?

Да очень просто. Не с кем поговорить про несчастную барсукотовью любовь. Со Старшим Барсуком — бесполезно: он сразу обижался за дочь, барсучиху Барбару, на которой Барсукот не женился, потому что полюбил Каралину-каракала, вольную кошку саванны.

С Грифом — тоже без толку, тот немедленно принимался рассуждать о полезных свойствах птичьего молока: в малых дозах, по экспертному мнению Грифа, птичье молоко могло быть целительным как для раненой тушки, так и для раненой души зверя, оно бы помогло Барсукоту воспрянуть духом и вернуться в зверскую форму. Ведь это средство, исцеляющее всякие раны, — и какая же глупость, какая нелепица, возмущался Гриф, что эксперименты с птичьим молоком были запрещены указом с самого верха после того, как у барсучихи Барбары во время экспериментального птицемолочного лечения произошёл нервный срыв по типу синдрома Бешеного Хомяка: она швырялась в животных грибами и шишками, кричала и пыталась кусаться. Ежу понятно, что нервный срыв Барбары был связан не с молоком, а с Барсукотом, который бросил её ради дикой кошки, но Супермышь просто взяла и одним росчерком костлявого крыла запретила Грифу Стервятнику довести до конца его важнейший научный труд, и удивительные свойства птичьего молока так и не были им до конца изучены и описаны, и публикацию в «Клюве науки» пришлось отменить… В итоге они с Барсукотом всякий раз говорили про ненаписанный трактат Грифа, а вовсе не про несчастную барсукотовью любовь.

С койотом Йотом — ещё хуже, чем с Грифом, он сразу же начинал рыдать и тереть столы.

Барсукот даже как-то сходил к Стрижу Парикмахеру в «Стригучий лишайник» — не столько для того, чтобы вычесать колтуны, сколько для того, чтобы обсудить с ним шерсть каракалов. Но Стриж, услышав про нестриженые кисточки на ушах вольной кошки, пришёл в неистовство и только пощёлкивал клювом и выкрикивал: «Стриг бы стриг! Стриг да стриг бы! Стриг бы уши нестриженой кошки!»

И вот он здесь. На пороге мышепсихотерапии, в которую не верит. Он теперь ни во что не верит, он…