— Правду сказал, — буркнул ёж, глядя, как по поверхности супа расползается фиолетовое пятно. — Пульс, давление, частота дыхания, потоотделение не менялись. А вот аппетит мне испортил!

Койот Йот торжествующе потёр истыканный иглами зад и вернулся к Барсукоту.

— Можно было без лжеежа, — снова всхлипнул Барсукот. — Я тебе и так верю.

Глава 11,

в которой у жуков есть сердце

Барсук Старший никогда прежде не бывал в Жужгороде, подземном насекомом местечке, которое располагалось в корнях огромного дуба, росшего на берегу ручья уже сотню лет. Вернее сказать, он часто бывал в этом районе Дальнего Леса и не раз сиживал под вековым дубом, любуясь на прозрачную, быструю, уютно журчавшую воду — пока ручей вдруг не заболотился, — но в Жужгород никогда не спускался. Барсук не любил охотиться — и мог себе это позволить. Почувствовав голод, он просто шёл в бар «Сучок» или на рынок на Центральной Поляне. А самостоятельно добывать себе пропитание в Жужгороде — это нет уж, увольте.

Однако на этот раз Барсук, кряхтя, протиснулся между корнями дуба и полез по извилистым тёмным улочкам вниз. Нет, он не собирался охотиться. Он просто хотел задать жуку Жаку пару вопросов. Что-то в заметках Мыши Психолога о жуке его смутно тревожило. Уравновешенный, уважающий окружающих жук — и вдруг конфликтное поведение… Жук, получивший за свои заслуги неприкосновенность от Полиции Дальнего Леса, — и разговоры о смерти… Как будто присутствовал какой-то сбой в зверской логике, и этот сбой Барсук Старший ощущал не столько умом, сколько складчатым, толстым загривком, на котором при чтении заметок психолога топорщилась шерсть.

Появление Барсука Старшего в Жужгороде вызвало панику: насекомые хватали и утаскивали прочь своих орущих личинок, укатывали в колясках безмолвных куколок; с хрустом закрывались трухлявые ставни домов и пустели рыночные прилавки, опрокинутый кем-то в спешке медовый нектар тёк прямо по улице, и Барсук то и дело останавливался и облизывал липкие лапы.

— Все в убеж-ж-ж-жище! — послышалось из жукоусилителей. — В убеж-ж-ж-жище! З-з-з-зверь в Ж-ж-ж-жуж-ж-жгороде!

— Это Полиция Дальнего Леса! Я не причиню вам вреда! — попробовал перекричать сирену Барсук. — Я не собираюсь применять зубы!

Но насекомые то ли Барсуку не поверили, то ли Барсука не услышали. Через минуту улицы полностью опустели. Прилипая измазанными в нектаре лапами к земле, Барсук Старший добрёл до жилища жука Жака и его жены Жужи. К входной двери были приколочены белый лепесток и табличка: «Здесь обитают неприкосновенные насекомые». Ниже на стене угадывалась бледная надпись, которую хозяева дома явно пытались стереть: «Здесь обитают предатели!»

Барсук лизнул и обнюхал надпись. Потом нажал на звонок, и по ту сторону двери послышалось мелодичное жужжание, а затем — тихий шорох жучиных лапок.

— Жук Жак, откройте! Это Барсук Полиции Дальнего Леса!

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель скользнула жужелица Жужа. Её переднеспинку и надкрылья покрывала шаль из лепестка чёрного тюльпана.

— Мне нужен ваш муж, — сказал Барсук Старший.

— Моего муж-ж-жа больше нет с нами, — глухо ответила Жужа.

— А с кем он, если не с вами? — поинтересовался Барсук.

— Он с Крылатой Капустницей, — ответила жужелица.

— Ваш муж ушёл от вас к бабочке-капустнице? — изумился Барсук. — Как странно. Он казался таким преданным семьянином!

— Вы абсолютно ничего не знаете о нашей древней религии и культуре. Для вас мы просто еда, — с горечью ответила Жужа. — Крылатая Капустница — это богиня. К ней отлетают после смерти души праведных насекомых.

— Вы хотите сказать, что… жук Жак… отлетел?!

— Его душа отлетела. — Хрупкие надкрылья жужелицы задрожали под чёрной тюльпанной шалью. — Идите за мной.

Она распахнула дверь шире — и Барсук протиснулся в дом, обставленный недорого, но со вкусом. В старинной мебели, выполненной из трухлявого тёмного дерева, сидели многочисленные личинки Жака и Жужи и боязливо таращились на Барсука. С высокого потолка на паутинных нитях свисали изящные люльки с куколками.

Жужа подвела Барсука к ведшей вниз винтовой лестнице и быстро сползла по перилам. Барсук, пыхтя, последовал за жужелицей по ступенькам. В подвале было темно и холодно. Он включил карманного светляка — и увидел ряды ореховых скорлупок вдоль стен.

— Это наш семейный склеп, — сказала Жужа. — Здесь покоятся десятки поколений жуков.

Барсук Старший посветил фонариком на ореховые скорлупки. К каждой прилагалась мемориальная дощечка: «Жук Быстряк, спи спокойно, тебе больше некуда торопиться»; «Жук Тускляк, мы будем помнить, как сильно ты любил солнце!»; «Дорогой бабушке, Морщинистокрылой Жужелице, от безутешных внуков»… «Жук Жак, любимый муж и отец, великий мыслитель, бесстрашный исследователь, благородное насекомое, покойся с миром, никто тебя больше не тронет».

— А ведь он просил помощи! Он ж-ж-жаловался! — голос Жужи жужжащим эхом бился о своды склепа, как заблудившийся во тьме мотылёк. — Ж-ж-жаловался, что другие насекомые травят нашу семью из-за статуса неприкасаемых! Из-за того, что всех едят, а нас нет! Он хотел обсудить это с Мышью Психологом, но у неё не было времени! Действительно — кому интересен какой-то жук…

— То есть вашего жука отравили?

— С чего вы взяли?

— Вы сказали, что другие насекомые вас травят.

— Нельзя всё понимать так буквально, — скривилась Жужа. — Они его унижали. Исключили его из Партии Жужелиц-Комаров. Написали на стене нашего дома, что мы предатели. Не написали даже, а выжгли муравьиной кислотой, так что надпись намертво въелась! И его сердце не выдержало. Сердце Жака остановилось.

— Я очень сочувствую. Но, позвольте, у жуков разве есть сердце?

— Это у вас нет сердца! — возмутилась Жужа. — А у жуков оно есть! Большое, доброе сердце. На спинке.

— А хвост?

— Что хвост?

— Вы видели хвост вашего покойного мужа? Вы не заметили красного пятнышка на хвосте Жака? Остановка сердца может быть связана с инфицированием кусь-вирусом. Я не могу исключить, что жука укусила Мышь Психолог. Возможно, он пришёл к ней повторно…

— Как это — укусила? У Жака была неприкосновенность! А впрочем, что это я. Кого волнует неприкосновенность какого-то там жучка! Его и жирафа пыталась укусить, он еле от неё убежал.

— Жирафа? Когда? — быстро спросил Барсук.

— Три дня назад. Она приходила к ручью на водопой. Говорила «кусь» и клацала пастью.

— Но ведь три дня назад ручей уже был заболочен, — нахмурился Барсук. — Он уже дней десять как заболочен.

— А ей-то что? Она эту зелёную гадость каждый день тут лакала. Агрессивное, нечистоплотное животное, ни капли изысканности!

— Послушайте, Жужа, — сказал Барсук Старший, — это очень серьёзно. В Дальнем Лесу сейчас эпидемия. Один из симптомов: инфицированный зверь становится агрессивен и делает кусь за хвост. Ваш муж не пытался делать кусь вам или вашим детёнышам, прежде чем… отлететь?

— Мой муж был добрым, нежным, тонко чувствующим жуком. А не каким-то там зверем. Он никому ни разу в жизни не сделал кусь, — с достоинством ответила Жужа.

— И всё-таки я должен осмотреть ваш хвост и хвостики ваших детей на предмет красных пятен.

— Нет, — Жужа решительно взмахнула тонкими усиками.

— Именем закона Дальнего Леса, покажите мне хвост! — жёстко сказал Барсук.

— Боюсь, это невозможно. Даже именем закона.

— Почему это?

— Для вас мы просто еда, не так ли? — с горечью произнесла Жужа. — Вы про нас ничего не знаете. У жуков есть сердце. Но не бывает хвостов.