— Её зовут Маркиза, и она со мной, — угрожающе сказал Барсукот. — А я работаю в полиции.
— Тысяча сычей, как жаль, что вы принадлежите другому, — вздохнул Песец. — И как жаль, что этот другой ведёт себя так невежливо.
— Я никому не принадлежу, — гордо сказала Маркиза. — Пока что. А шерсть у вас совсем чуть менее белая, чем у меня. И очень хорошего качества.
— Зачем ты ему так ответила? — зашипел Барсукот. — Ты дала ему надежду. Он что, тебе нравится? Этот надутый ком белой шерсти?! Этот недопёсок?
— Нет, он мне не нравится, — шёпотом отозвалась Маркиза. — Он слишком самовлюблённый. Но мне нравится его стрижка. Я хотела бы что-то в таком же стиле для моего завтрашнего конкурса красоты в Доме культуры… Кто делает вам стрижку и укладку? — спросила она Песца громко.
— О, меня обслуживает замечательный мастер Стриж Парикмахер, — ответил Песец. — Но к нему запись на полгода вперёд.
— Моя спутница хочет попасть к Стрижу Парикмахеру сегодня, — с вызовом сказал Барсукот. — И она попадёт к нему сегодня. Я сейчас же вызову Стрижа по ква-каунту.
— Ты собираешься воспользоваться служебным положением? — нахмурился Барсук Старший.
— Ничего подобного. Я собираюсь дать Стрижу возможность сделать причёску самой красивой кошке на свете.
Барсукот отчаянно оглянулся в поисках какой-нибудь лягушки, и — о везенье! — лягушка действительно скакала мимо. Он метнулся к ней и быстрым, точным движением накрыл её лапой и прижал к ковру.
— Как? Квак! Какой, квак, пароль?
— Маркиза будет моей, — тихо сказал Барсукот.
— Сосредоточься, сынок, — посоветовал Барсук Старший. — Тебе надо сказать лягухе пароль от ква-каунта.
— Вы… квак! подключены к… квак! ква-каунту!
— Это и есть пароль, — потупился Барсукот.
— Тысяча сычей! У Полиции Дальнего Леса пароль — «Маркиза будет моей»?!
— А что такого? — спросил Барсукот.
— Вы задали за… квак! запрос ачтотак… квак! ачтотакова, — прогундосила лягушка. — Уточ… квак!.. точните, как… квак!.. кая вам нужна инфо… квак!.. фор… квак!.. формация?
— Тебе правда непонятно, Барсукот? Нельзя смешивать работу и личную жизнь. Ты чем этот пароль придумывал, головой или хвостом?
— Между прочим, у меня в хвосте тоже есть мозг, спинной. — Барсукот отвернулся к лягушке. — Передай Стрижу Парикмахеру, чтобы немедленно летел сюда.
Лягушка квакнула, вылупила глаза и застыла.
— Устанавливает соединение с другими лягушками Дальнего Леса, — пояснил Барсукот Маркизе.
— Стриж Парик… квак!.. махер говорит, что он… квак! очень занят.
— Передай, что это — требование полиции.
— Барсукот! Так нельзя! — запротестовал Барсук Старший.
— Может быть, пока полиция решает важные рабочие вопросы, мы все не будем им мешать, а просто посмотрим на главный шедевр этой подземной выставки? — предложил Песец.
— И то верно, начальник, — согласился Крот-экскурсовод. — Гляньте все сюда. Это произведение — очень древнее и очень дорогое, оно оценивается в миллион шишей. Знаменитая «Муха в янтаре». Муха утонула в смоле ещё в доелову́ю эпоху. Шли века, и смола превратилась в янтарь. А потом мы поместили произведение в раму. Рама — современная, но на неё тоже стоит глянуть. Она создана из пчелиных сот, очень тонкая работа, которую выполнил лично…
— Муха в янтаре, — зачарованно прошептал Песец. — Настоящий шедевр. Я желаю им обладать.
— Не все желания сбываются, начальник, — сказал Крот-экскурсовод. — Так уж устроен этот лес.
— Мои обычно сбываются, — возразил Песец.
— А что это такое жужжит? — спросила Маркиза.
— Оу, да, — сказал Муравьед. — Что-то есть жужжать суэрху уочень назоуиливо!
Все посмотрели наверх. Светляки сияли так, что было больно глазам. И они жужжали — всё громче и громче. А потом они вдруг замигали — и стали лопаться, один за другим, пока не наступила полная тьма. И в этой тьме послышались удары, визг, звон, треск, скрежет, затем низкое, угрожающее гудение — и, наконец, душераздирающий вой.
Глава 3,
в которой всё пропало
— Это я виноват. — Крот-экскурсовод высморкался в лопух. — Я один во всём виноват.
Болотные огоньки — сработавшее аварийное освещение — печально блуждали по разорённой выставке, выхватывая из полумрака и как бы с упрёком предъявляя присутствующим то кроваво-красное пятно на моховом ковре, оставшееся от произведения «Красное на зелёном», то муравьёв, бестолково суетившихся в руинах разрушенного до основания «Милого дома», то пустой сучок, на котором ещё недавно висел шикарный парадный костюм из змеиной кожи с меховой оторочкой.
— Мне пора домой, — сказала Зайчиха. — Я должна быть с детьми.
— Ха! Я тоже хочу домой! — завопил Йот. — У меня шок! Я должен побыть один!
— Я сказал: всем оставаться на своих местах, — зашипел Барсукот.
— Да какая теперь разница. — Крот-экскурсовод горестно уткнулся мордой в лопух. — Всё пропало. Всё искусство пропало…
Пропала береста с метками и рисунками, выполненными в наивно-когтевой технике. Пропала выставочная коллекция древних орудий труда, в том числе особо ценные ежовые рукавицы и паутинные сети старинного тройного косого плетения (менее ценные сети двойного прямого плетения валялись на полу — разодранные, распоротые, растоптанные). Пропали шипы и иглы, ореховые и желудёвые ядра и прочее старинное оружие, использовавшееся в ходе Великой Двадцать Первой Лесной Охоты. Пропали трофейные клыки вражеских псов, вырванные во время битвы при Вековом Дубе.
Самый ценный экспонат, «Муху в янтаре», как ни странно, не взяли. Но теперь через всё произведение тянулись пять глубоких борозд — гневный след преступной когтистой лапы.
Барсук Старший громко отфыркался — от вони першило в горле. Пахло Скунсом, с перепугу совершившим незапланированный перформанс, и гарью. Пол был густо усыпан обугленными светляками, многие из которых казались почему-то полосатыми. Барсук Старший с кряхтеньем наклонился, поворошил светляков лапой и удовлетворённо хмыкнул. Полосатые не были светляками. Они были дохлыми пчёлами.
Барсук Старший прошаркал к «Мухе…», тронул лапой и понюхал царапины в янтаре, поковырял когтем пчелиные соты на раме.
— Кто умелец, сделавший раму? — спросил Барсук.
— Я, начальник. — Крот-экскурсовод всхлипнул. — Это я сделал раму. Это я здесь всё неправильно сделал. Я плохо настроил светляков. Я не уберёг экспонаты. Я тупой, безглазый, безмозглый, криволапый грызун! Арестуйте меня! Накажите! Посадите в тюрьму! Я виновен в утрате и порче особо ценных произведений искусства!
— У нас в Дальнем Лесу за безглазость и криволапость в тюрьму не сажают, — сказал Барсук Старший. — Кто виновен в утрате и порче — это мы разберёмся. Ну а что касается рамы из сот — она сделана как раз мастерски. Охранная система сработала на отлично. При попытке кражи произведения пчёлы вылетели, покусали преступника — и погибли.
— Но преступник испортил произведение! — простонал Крот. — Он оставил следы когтей.
— Вот и славно, — отозвался Барсук. — Зато мы знаем, какого зверя искать.
— И какого же? — Маркиза распахнула свои глаза-луны и похлопала пушистыми ресницами.
— Ищем зверя с таким же отпечатком когтей, как на янтаре, — важно сказал Барсукот. — И при этом сильно покусанного пчёлами. Именно поэтому я приказал всем оставаться на своих местах. Сейчас проведём досмотр и обнаружим преступника.
— Вы-то, конечно, приказали, начальник, — сказал Крот-экскурсовод. — Да только, пока было темно, я почуял, что многие убежали. В темноте я особенно хорошо чую.
— А я чую, что кого-то из них я сейчас приведу обратно. — Барсукот дёрнул ухом и встопорщил усы-вибриссы. Наверху, на земле, вот прямо над ним, кто-то был. Кто-то хитрый затаился и думал, что правосудие его не настигнет. Барсукот и сам не мог бы сказать, как он вычислил этого зверя — тонкий слух ли ему помог, или чуткие, как компас, вибриссы, или шестое чувство охотника. В любом случае, он распознал подлеца, так что дело оставалось за малым. Сейчас Маркиза увидит, каков он за работой. Барсукот присел, напружинился — и метнулся вверх, как шальная охотничья пуля, как полночная молния, как пущенная стрела. Он пробил головой потолок подземной выставки, мгновенно выпустил когти и выверенным, точным движением поймал преступника в лапы правосудия. Послышался пронзительный визг:
— Стри-и-и-иг! Стри-и-иг! Стриг! Никого не трогал! За что?!