— Ну ты и наглец! — От возмущения у Барсукота действительно очень сильно задёргался хвост. — Ведь это ты меня и подставил! Сначала у меня ещё была запасная версия, что это Стриж Парикмахер, но я её быстро отбросил. Ты — Щипач!

— Я не Щипач! Ты совсем обезумел, кот!

— А я не кот! — завопил Барсукот. — Ты совсем обезумел, Щипач! — Он сделал глубокий вдох и попытался успокоиться; он не хотел, чтобы хладнокровный Крысун потом насмехался над его истеричной манерой допроса. — Я знаю, что ты сделал с птичьим молоком. Тем самым, которое Полиция Дальнего Леса изъяла у вора Яшки Юркого и которое я по наивности…

— …украл из хранилища полицейского конфиската, — издевательски закончил за Барсукота Песец.

— …которое я по наивности отдал тебе в обмен на дешёвый одеколон «Пахучая метка».

— И вовсе он не дешёвый! — возмутился Песец. — «Пахучая метка» — очень качественная и изысканная вонь. Я сам постоянно ей пользуюсь…

— Не заговаривай мне зубы, Песец. Птичье-то молоко — оно поценнее будет, чем твоя «Пахучая метка», не так ли?

— Понятия не имею, — подчёркнуто равнодушно ответил Песец.

— Нет, имеешь. Ведь ты пошёл к Яшке Юркому, чтобы расспросить его про молоко.

— Это кто тебе сказал? Яшка? Не верь ему. Он вор и лжец. Таким, как он, нельзя верить… А впрочем, я действительно у него был. Но он от меня сбежал. Оставил мне свой противный шевелящийся хвост — и сбежал. Так что толку от него — ноль. — Песец попытался было описать лапой в воздухе кружок, демонстрируя, как мало было толку от Юркого, но вспомнил, что связан.

— И тогда ты понёс молоко на независимую экспертизу к Птицееду! — Барсукот невольно оглянулся, гордый собой: пусть Крысун, где бы он ни прятался, видит, с каким изяществом он, Барсукот, ведёт этот допрос.

— А это кто тебе сказал?!

— В любой точке Дальнего Леса у меня есть разветвлённая сеть информаторов, — важно сообщил Барсукот. — Так что я знаю, что ты был у Птицееда. И я знаю, что он подтвердил тебе, что молоко — птичье. Абсолютно уникальное. Очень ценное.

— Хорошо, кот, признаю: я действительно был у Птицееда, и он действительно произвёл экспертизу и подтвердил, что молоко — птичье. И что оно стоит целое состояние. По закону я, наверное, должен был вернуть молоко в Полицию Дальнего Леса…

— Наверное?!

— Даже точно. Но… тебе ли не знать, что все мы звери, и у нас у всех свои слабости. Иногда мы преступаем закон. Ты ведь тоже его преступил, когда украл это молоко из хранилища в полицейском участке…

— Я сделал это ради любви!

— Я тоже. Ради любви к искусству. Я подумал, что смогу выгодно продать молоко и купить на вырученные шиши целую коллекцию живописи дубистов.

— Но ты не продал птичье молоко.

— Не продал…

— Потому что ты его выпил!

— Я? Выпил? Что за зверская чушь! Зачем мне пить птичье молоко, которое стоит как целая коллекция живописи дубистов?!

— Затем, что себя ты любишь ещё больше, чем дубистов. Ты хотел омолодиться. Сияющую без всяких стрижей-парикмахеров шерсть, острое зрение, гибкость и прыткость, как в ранней юности, летящую походку — вот чего ты хотел.

— А при чём тут птичье молоко?

— А при том, что, по легенде, оно обладает омолаживающим эффектом. Вот смотри, у меня тут все свойства молока перечислены. — Барсукот возбуждённо махнул лапой в сторону Когтеточки.

— Послушай, кот, — Песец неприязненно покосился на исцарапанную схемами стену и хрустнул суставами связанных лап, — я не знаю никаких легенд про птичье молоко. Я ничего не понимаю в этих твоих царапушках — и не хочу понимать. И я терпеть не могу молоко, у меня на него…

— Не ври! — перебил Барсукот. — У меня всё сходится! Ты удостоверился, что молоко действительно птичье. Ты захотел омолодиться. И дальше ты действовал, как хомяк…

— Какой хомяк?!

— Как хомяк из «Баллады о бешеном хомяке».

— Какая баллада?

— «Баллада о бешеном хомяке» Лисандра Опушкина. По мотивам устных зверских сказаний.

— Не люблю Опушкина, — поморщился Песец. — Он пошлый и устаревший.

— Опушкин пошлый? Да что ты такое говоришь? Как можно не любить Опушкина? Это же наш дичайший лесной поэт! Это же наше всё! Вот, послушай про хомяка. — Барсукот выхватил из груды углей полуобгоревший томик Опушкина с закладками из дубовых листков и открыл на нужной странице. — Это как раз твой случай:

…Молвит самка хомяку:
«Ты, хомяк, совсем ку-ку!
У тебя обвисли щёки,
Ты горбатый, кособокий,
Я ж прекрасна и легка.
Не пойду за старика!»
«Хоть я стар для хомяка,
Знай, любовь моя крепка!
Будь моей, краса-хомячка,
В горе, в радости и в спячке,
Не гони меня взашей,
У меня полно шишей».
«Что ж, богатенький хомяк,
Мы с тобой поступим так:
Коль решил на мне жениться,
Молоко чудесной птицы
Ты обязан отыскать,
Чтобы снова юным стать»…

— Это не мой случай, — оскорбился Песец. — Я не горбатый, не кособокий и не люблю самку хомяка.

— Это детали, — пробормотал Барсукот. — Так… Дальше тут страницы сгорели… Но это не очень важно… Самое главное уцелело. Вот. То, чего не учёл хомяк. И ты тоже не учёл. Побочный эффект птичьего молока:

…Выпив птичье молоко,
Хом подпрыгнул высоко,
Трижды перекувырнулся,
Страшным монстром обернулся:
Морда — бешеный оскал.
Зарычал и поскакал.
Он когтями потрясал,
Он стволы дубов кусал!
Сильным стал и распушился,
Но рассудка он лишился.
И кукушку, и сыча
Изодрал он, хохоча…

…Понял, да? — Барсукот захлопнул книгу. — От этого молока сходят с ума. И становятся маньяками. Щипачами! Хомяк стал Щипачом. И ты стал Щипачом. В моём расследовании всё сходится! Ты даже ощипал ровно тех же птиц — сыча и кукушку! А дальше тут страницы сгорели, но в самом финале ты собираешься…

— Я правильно понимаю, — перебил Песец, — что ты построил своё независимое расследование на зверушкиных сказках в изложении Лисандра Опушкина?

— Это не зверушкины сказки, а зверская мудрость веков, — нахмурился Барсукот.

— Ну что ж, при всём уважении к вековому хомяку и его зверскому оскалу, вынужден признаться, что я его подвиг не повторил. И птичье молоко не выпил.

— Куда же оно, по-твоему, делось? — с иронией спросил Барсукот. — Мне даже интересно, как ты будешь сейчас изворачиваться.

— Меня ограбили, — ответил Песец. — Отобрали молоко и чуть не убили.

— Наглая ложь, — сказал Барсукот.

— Чистая правда.

— Кто же тебя ограбил?

— Не знаю. Какой-то зверь. Было темно. На морде у него была маска. Действовал быстро и ловко. Говорил шёпотом.

— Запах? — быстро спросил Барсукот.

— Запах противный. — Песец задумчиво потянул носом воздух. — Такой же, как от тебя.

— Что он тебе сказал?

— Он сказал, чтобы я не вздумал кричать. И что он хозяин ситуации. Ну, то есть примерно то же самое, что сказал мне ты, когда разрезал этот мешок. Потом он потребовал молча отдать ему молоко. Я отдал. Всё-таки жизнь дороже, чем коллекция живописи дубистов. Потом он связал меня и засунул в мешок. Такой же, как этот.

— На что ты намекаешь, Песец? — прошипел Барсукот. — Что тебя ограбил я?!

— Я ни на что не намекаю, — кротко отозвался Песец. — Просто отвечаю на твои же вопросы. Но, если тебе интересно моё мнение, чисто теоретически можно предположить, что в припадке безумия маньяк совершает действия, о которых потом не помнит, не так ли? Например, начитавшись баллад Опушкина, идёт отнимать у мирного зверя птичье молоко, а потом выпивает его и начинает воспроизводить сюжет баллады, ощипывать названных в ней птиц… То есть, грубо говоря, все эти действия совершает его тёмная половина. А светлая половина ничего при этом не подозревает…

— У меня нет никакой тёмной половины. — Барсукоту стало не по себе.

Из подвала послышался едва уловимый шорох. Вот, значит, где притаился Крысун. Барсукот дёрнул ухом и покосился на Песца. Тот ничего не заметил. Мудрый Крысун знал, что у Барсукота исключительно тонкий слух, и посылал этот сигнал, этот лучик добра и поддержки только ему.

— И я помню все свои действия, — уверенно добавил Барсукот.

— Что ж, замечательно. Я за тебя рад. Может быть, раз у тебя нет тёмной половины и ты всё помнишь, ты меня развяжешь? У меня ужасно затекли лапы. Тот зверь, что забрал у меня молоко, оставил меня лежать связанным, но ты ведь не такой, правда?

— А если ты всё-таки врёшь? — Барсукот не знал, как правильно поступить. С одной стороны, ему не хотелось быть своей тёмной половиной и держать связанным невиновного зверя. С другой стороны, не хотелось дать себя обмануть.

— Я говорю правду, — устало сказал Песец. — И я могу пройти проверку на лжееже. Да, я готов сесть на ежа и повторить свою историю слово в слово. И ещё. У меня жуткая аллергия на молоко. Это может легко подтвердить Грач Врач. Я бы никогда не стал пить молоко — ни коровье, ни птичье. Я от этого распухаю и весь чешусь.