— Ты бы выучила законы прежде, чем их нарушать!

— Мне раньше не надо было! У меня был дар сбегать раньше, чем эти законы ко мне кто-то смог бы применить!

— И куда же он делся?

— Нет его больше! Доволен?! Я стала ни на что не способна, как только сбежала от тебя!

Я промолчал.

— Поэтому можешь снять свой ошейник, — усмехнулась она, отворачиваясь к окну.

Не сниму. Эта ведьма сможет затеряться даже за пазухой! А я не могу больше верить и потерять — тоже.

До моего дома мы доехали в молчании. Насколько это вообще можно назвать молчанием. Ведьма часто дышала, кусала губы и всячески ерзала, то неуверенно сжимаясь, то расправляя плечи и вздергивая подбородок. Из машины я вышел, полный решимости вытрясти из нее все, что раздирает ее изнутри. От напряжения болела голова. Я вытащил чемодан, поставил возле калитки и направился за ведьмой. Слава послушно вылезла и даже руку мне дала, не дернувшись.

Здесь она уже была. Здесь же и украла документы…

Это я потом понял, что эта ведьма удивительным образом влияет на ход событий вокруг. Будут теряться вещи, глохнуть двигатели, сбиваться с пути таксисты, но все будет складываться так, чтобы задуманное сложилось нужным ей образом. Казалось бы, зачем я ей? Но ключевая персона важна, как оказалось. Это я вычислил, повстречавшись с некоторыми ее жертвами. Она не может просто протянуть руку и взять. Ей должны принести и положить те, кто связан с нужной вещью.

Тем вечером документы попали ко мне таким витиеватым образом, что сложно было вообразить. Их везли с одного края города на другой, машина попала в метель, накрывшую Москву так внезапно, что никто не был готов. Ребята попали в аварию, но, к счастью, не пострадали. И, удивительное дело — недалеко от моего района! Я бросился туда пешком, вытащил ребят и забрал вещдоки. Ехать в участок было чистым самоубийством, и я отложил это до утра. Почитать то, что попало в руки, тоже не пришлось — мою постель в кои-то веки грела настолько желанная женщина, что я с трудом оторвался от нее на час и не собирался терять больше ни минуты.

Способности ведьм не изучены. На страже угроз для новых видов стоит особый департамент. И Слава скорее угодит туда, чем за решетку, как и некоторые другие редкие неизученные виды. Ее будут классифицировать и вычислять степень ее угрозы для общества.

Слава опасна. И меня это чертовски беспокоило.

Я и сам редкий экземпляр. Оборотень и ведьмак одновременно. Нас таких зарегистрировано всего трое. Но класс мой был признан безопасным, насколько оборотень вообще может быть безопасен. И даже выдали статус важного вида с всякими льготами и пожеланиями к продолжению рода. Смешно… Спасибо, что хоть не заперли в лаборатории и не заставили наполнять стаканчики биоматериалом. А вот знакомить меня с подходящими женщинами пытались. Но, к счастью, конвенция о свободе выбора все еще соблюдалась Высшими, и мне удалось унести ноги. Не уверен, правда, что на этом их попытки закончились. Ненавязчивые приглашения на всякие встречи-лекции-семианары я получал регулярно.

Только вот Славе такая история не грозила. Я не знал силу ее дара. Поставить блок мне удалось, но долго ли он ее удержит — понятия не имел. Верить ведьме на слово, что силу она утратила, я не собирался. Дар у нее специфичный. Может, цели не было подходящей после спасения матери. А захоти она сбежать от меня — неровен час, поскользнусь на ровном месте и шею сломаю.

— Ты все этот плющ никак в порядок не приведешь, — проворчала ведьма, цокая каблуками по дорожке.

— Теперь приведу, — усмехнулся. — Возьму отпуск и приведу. Что тебя еще не устраивает?

— Ты как в хлеву тут живешь, — нарывалась она. — В прошлый раз я не могла сказать, сам понимаешь…

— Понимаю, — не собирался ей потворствовать. — Не споткнись на ступеньках.

Пусть побесится. Так даже соблазнительней. Я поставил чемодан рядом с дверью и достал ключи, поглядывая на Славу, застывшую на пороге.

— Удобно, что ты сразу с чемоданом ко мне вернулась, — толкнул я двери и кивнул ей внутрь.

— И не говори, — вздернула она нос, входя в темноту прихожей. — Хоть не в твоих футболках позорных ходить. У тебя тут сдох кто-то? Или мусор месяц не выносил?

С губ едва не сорвался смешок — она меня заводила. Вернее, не меня — мою звериную часть. И медведь обалдел от такой несговорчивости строптивой сучки, вздумавшей воротить нос от его берлоги. Нехорошо. Будет толкать меня на новые ошибки. Но Славе только это и нужно — побольше поводов меня ненавидеть. Хочет, чтобы я срывался…

— Я тоже по тебе очень скучал, — прорычал я низко и коротко ткнулся ей в затылок носом.

Она отпрянула от меня и принялась метаться по пространству в поисках выключателя. Когда, наконец, зажгла свет, развернулась ко мне в полумраке гостиной:

— Не скучала я по тебе! — выпалила, тяжело дыша. — Я ненавижу тебя, Давид! Каждый день, что мы провели!..

А сама вжалась в стенку и мелко задрожала, глядя, как медленно приближаюсь к ней.

— Слава, то, что ты сделала, не стоит того, чтобы вынуждать меня тебя убить. — Я приблизился вплотную и посмотрел ведьме в глаза. — Или ты сделала что-то еще?

— Ничего, — глухо отозвалась она, сбегая взглядом. — Просто смысла не стало.

— Куда тогда бежала сегодня?

— Куда угодно, лишь бы подальше…

— Я все равно узнаю. — Попытался поймать ее подбородок, чтобы вернуть взгляд, но она мотнула головой, сбрасывая мою руку:

— Значит, оставь в покое, раз тебе есть чем заняться.

— Я сам решу, что мне делать.

Она все же подняла на меня глаза, но не выдержала моего взгляда. Врет. Что-то было еще. И не я ее сломал, как боялся. Но не все сразу.

Я оставил ее и направился в кухню.

— Есть хочешь?

Нормально тут пахло. Пустотой. Ни мусорного ведра, ни дохлых животных не водилось. Так, затерялся под потолком запах вчерашнего кофе и табака — в прокуренных вещах, в которых я пришел.

— Курить. И выпить.

— А старалась казаться хорошей девочкой когда-то, — усмехнулся я.

— Ты разве не сразу меня раскусил? — Она прошла следом за мной и осмотрелась. — Пусто у тебя…

— Я тебя не кусал. — И я протянул ей пачку сигарет. — Курить на улицу. Выпить только после еды.

— У тебя нет еды, Горький. — И она облизала губы, вытаскивая сигарету из предложенной пачки.

— Сейчас закажу. Что хочешь?

— Я голодная, — требовательно начала она. — Очень. Что-то посытнее…

— Я не знаю тебя настоящую, — оперся я на столешницу с мобильным в руке. — Чего ты хочешь, Слава?

— Суши. Побольше лосося. Все чтобы с лососем — внутри и снаружи. И белое вино.

— Фрукты?

— Кумкват. Много. И черный чай с сахаром. А еще облепиховое варенье.

— Иди кури, — кивнул я ей в сторону двери, качая головой. Вино и облепиховое варенье! Ну-ну.

— А если сбегу? — усмехнулась она.

— Кто тебя, кроме меня, накормит кумкватом в три утра, Слава? — посмотрел я в ее глаза. — Иди.

— Я была с тобой настоящей, — вдруг заглянула она в мои глаза. — Ты просто не спрашивал тогда, чего я хочу.

Она сгребла из моей открытой ладони зажигалку и направилась из комнаты. А я слушал удаляющийся звук ее шагов, и казалось — моему дому вернули сердце, и теперь оно снова стучит…

* * *

Я вышла на крыльцо, прижалась спиной к стенке и сползла до пола. По щекам покатились слезы, в горле сдавило, и я сжалась, всхлипывая.

«Убьешь меня все равно… когда узнаешь», — подумала, упрямо чиркая зажигалкой. В том, что он все узнает, даже не сомневалась. Просто хотелось еще пожить…

И, может, побыть с ним. Прежним.

Давид не особо изменился. Я чуть деру не дала, когда увидела его впервые. Вернее, попробовала. Он появился в поле зрения, а меня всю пробрало до костей, и это не ради красного словца. Я никогда не чувствовала подобного. А тут — просто мимо прошел, а у меня по позвоночнику забегали колючие разряды. Что они хотели мне сказать? Я подумала, что надо бежать, но мать раскисла мне тогда в трубку. Никогда не видела и не слышала ее такой раздавленной. Она впервые, казалось, по-настоящему во мне нуждалась, умоляла… Ведь у нее больше нет дара. Ведь она из-за меня его потеряла, обменяв на мою жизнь. А у меня еще был, и только на меня она могла рассчитывать.

Я вернулась в участок и уселась на стул как раз тогда, когда Давид выглянул в коридор из своего кабинета. От его голоса у меня едва ноги не подкосились, взгляд вообще смешал все внутри, и я рухнула ему в руки, запутавшись в юбке. Но уже тогда было понятно, что дар заработал, пусть и непривычно — Давид повелся на меня, как и десяток мужчин до него…

… Только прежде не велась я.

Шмыгнув носом, я затянулась сигаретой и прикрыла глаза. Наверное, мне действительно хотелось к нему обратно. Но не так. Не после всего. Вот если бы отмотать назад, забыть про эти документы…

Кого я обманываю? Повторись сейчас все это, я бы не смогла бросить мать. Даже после всего, что она сделала и кем явила себя.

Мне нужно переставать спасть кого-либо. Это не мое. Надо как она — холодно использовать всех и вся.

Когда в кармане запиликал мобильный, я тяжело сглотнула и ответила на входящий.