Я бросил ее в центр кровати и сдернул с нее полотенце, оставляя ее голой и беззащитной. Похудела. Но стала еще соблазнительнее. От мысли, что кто-то ее трахал, срывало с катушек.

— Я убить тебя хочу, — склонился к ней. — За то, что не вернулась. За то, что позволяла пользоваться собой… Сколько мужиков у тебя было после меня?

— Ты правда хочешь знать? — обхватила она меня за шею.

— Нет.

И я схватил ее за горло и вцепился зубами в метку, вынуждая ведьму дрогнуть и испуганно задергаться подо мной. Приходилось себе напоминать, что она не планировала попадать снова в мои руки. Что не считала себя принадлежащей мне, а я не успел еще ничего потребовать. Да, ставил метки, но не присваивал. Если признаваться себе до конца, то я надеялся, что меня отпустит. Это страшно, когда женщина так нравится и сводит зверя с ума, вынуждая желать всего. Я рассчитывал насытиться и уж потом решать, что делать с ведьмой.

Но я выучил урок. Придется и ей.

В этот раз я смотрел ей в глаза. Медленно заполнил ее, глядя ей в глаза, и только потом позволил запрокинуть голову и подставить мне шею. Я не спешил больше. Не было необходимости. Будет время объяснить ей, кому она теперь принадлежит и с кем теперь будет спать. Мне нравилось, как ведьма кусает губы, пытаясь сдержать стон, как впивается пальцами в простынь и как дрожат ее ресницы.

Я быстро вынудил ее сдаться. Уселся рядом и, подхватив под бедра, насадил ее на себя. О да! Как же я скучал по ее крику в моей спальне! А обрывки моего имени с ее обезвоженных губ и сжатые колени на плечах — лучшее, что со мной здесь происходило! Хотелось помучить Славу, заставить умолять и выпрашивать большего… Но я не стал. Как только по ее животу прошла первая дрожь, добавил ласки пальцами, и она сжала ноги сильнее, послушно пульсируя и проливаясь мне на руку. Заканчивать пришлось практически без ее участия. Вымотал я ведьму качественно.

— Не могу больше, — только и смогла промычать она, когда я выпустил ее бедра.

По коже прошла волна мурашек, и ведьма съежилась, подтягивая колени к груди.

— Хочешь чего-нибудь?

— Чай там остыл…

Я протер лицо и поднялся с кровати:

— Замерзла?

— Я же не медведь, Горький, — тихо язвила Слава.

Пока она допивала чай, я вытащил из шкафа плед. Вид замотанной в кокон ведьмы пустил, наконец, по телу забытое тепло. Кажется, она уснула сразу же, а я забрал чашку с пола, отнес в кухню и перевел взгляд на стол. На губы выползла усмешка. Настоящая Слава была даже лучше той, которой она пыталась казаться год назад.

— Кумкват, — покачал я головой и протянул руку к тарелке.

Стоило его разжевать, язык защипало от непривычной смеси сладкого эфирного масла и кислой сердцевины. Необычно. А у моей ведьмы причудливый вкус! И действительно — вкусно было запивать это все горячим чаем. Не знаю, сколько я так простоял в кухне с чашкой и кумкватом.

За окном уже посветлело, когда издалека донесся шум приближавшегося автомобиля. Я тихо прошел в спальню, надел джинсы и вышел на крыльцо как раз, когда у калитки раздались стук двери и шаги. Двигатель заглушили.

Забор у меня был не то чтобы низкий, но высоким людям и нелюдям несложно встать на цыпочки и увидеть то, что происходит на веранде. Пришелица, а это была именно «она», судя по парфюму, долетевшему до меня прежде, чем над забором показалась ее светлая макушка, увидела меня, и ее ноздри гневно затрепетали:

— Открывай!

Требовательный тон позабавил.

— Ты кто? — усмехнулся я.

— Подруга Стаси! Открывай! Где она?

— А имя у подруги Стаси есть? — шагнул я с крыльца по дорожке.

— Сюзанна, — недовольно процедила худая блондинка, стоявшая за калиткой.

В серебристой шубке, строгой узкой юбке и лакированных сапожках она могла бы показаться весьма обеспеченной москвичкой на дорогой тачке немалых размеров.

— Русалки ко мне редко заплывают, — оскалился я, преграждая ей путь во двор.

— Слышь, ты, оперуполномоченный, — перешла она к угрозам, вздернув тонкий нос. — Я тебя предупреждаю: не отдашь мне сейчас Стасю, от тебя останется только «моченный».

— Наслышан о ваших способностях, — кивнул я. — Если бы ты еще вчера предложила свои услуги, я был бы на грани согласиться. Но сейчас — нет. И Стасю я тебе не отдам. Слишком долго я ее искал.

— Вот это совпадение! Я тоже ее год искала! И тоже не желаю терять, — сложила она руки на груди. — Что делать-то будем?

— Что угодно, только не будить, — поднял ладони примирительно. — Она спит.

— Откуда мне знать?.. — начала было русалка недоверчиво.

— Ну так пойди посмотри, — повел я рукой, приглашая войти.

— Если ты думаешь, что я не смогу за себя постоять… — начала было недовольно она, но я только закатил глаза и направился в дом.

— Лающая русалка не кусает — так у нас говорят. Стоять за себя тебе не придется. Если первая не полезешь.

Она стучала следом на каблуках:

— Я просто не хочу войны!

— Так и я не хочу. Слава спит. Можешь убедиться и ехать домой.

— Не держи меня за дуру, а?! — взвилась нечисть позади. — Ты ее похитил! Зубы не заговаривай!

— Не твое это дело. — Я обернулся у двери в дом. — И отчитываться перед тобой я не буду. Но и войны тоже не хочу. Если ты ее подруга — так и оставайся ей. Не много вокруг Славки друзей водилось последний год, как я посмотрю.

Наши взгляды встретились, и ее согласно дрогнул.

— Ну и что ты намерен делать?

— Холить, лелеять… Она — моя избранная. И прекрасно об этом знает.

— А то, что не просит она этой избранности? — Русалка уперла руки в боки.

— А чего просит? — потребовал я, хмуро глядя ей в лицо. — Замуж за инспектора? Жизни в бегах? Любимую мамочку, которая окунула дочку в дело по уши, и теперь ей тюрьма грозит? Я — ее единственный шанс не сесть. Никуда.

Русалка закатила воспаленные глаза к небу:

— Тебе стоило дать ей уехать. Если действительно желаешь ей добра…

— Сбежать? — усмехнулся я. — Ты серьезно? Бегать всю жизнь — это добро?

— Но если уже ничего не сделать!

— Сделать, — перебил я ее. — Если не можешь ей помочь — просто не мешай тому, кто может.

— Ну и какой у тебя план? — нахохлилась она.

— Кофе могу сделать. Будешь? — Нечисть сжала узкие бледные губы в полоску, но согласно кивнула. — Только тихо, — предупредил я.

— Да поняла я! — взвилась она шепотом.

— Сапоги сними.

— Уже!

Я прошел к спальне и закрыл двери под напряженный взгляд русалки. Та вздохнула напряженно, но послушно проследовала за мной в кухню.

— Рассказывай, что знаешь, — приказал я, отодвигая для нее стул.

Та вздернула тонкую светлую бровь, зло усмехаясь. Глаза ее потемнели. Чернота поползла от радужки на белки, будто кто-то капнул на них чернила. Жуткое зрелище. Я не стал досматривать, отвернувшись к кофеварке:

— Не напрягайся. Я должен знать как можно больше.

Хотя будь я на месте гостьи и с ее убеждениями на мой счет, пришел бы к выводу, что проще завалить мешающий объект. Но тут все зависит от привязанности Сюзанны к Славе, потому что убить меня непросто, да и потом хлопот не оберешься.

Видимо, русалка пришла к таким же выводам.

— Я год ее не видела, — услышал я. — Она просто пропала. И мать ее тоже не знала, куда именно. Ну, с ее слов, по крайней мере.

Когда я обернулся с чашкой, Сюзанна сидела уже с нормальными глазами.

— Ничего я о ней не знаю такого, что бы тебе помогло.

— А с замужеством как вышло?

— Тут просто все, — вздохнула она. — Дай соли, пожалуйста. Уже не успею позавтракать, придется мчать на работу сразу.

Я достал тарелку, единственную пачку розовой соли, ложку и поставил это все перед ней.

— Спасибо.

— Ты рассказывай, — напомнил я.

Просто так наблюдать процесс поедания соли ложкой в своей кухне я не собирался. Русалка бросила одну в кофе и принялась размешивать:

— Мать устроила Стаське выгодное замужество. Но то, что это просто очередная подстава — не сомневаюсь. У Стаси не стало дара. А я думаю, что мать продала ее как вполне функционирующую вещь, понимаешь? Значит, выгода там какая-то быстрая. Она отдает дочь, а ей что-то дают сразу. Потому что когда инспектор поймет, что ведьмин дар на нем не работает, страшно представить, что будет…

Сюзанна не воспользовалась тарелкой. Отпила кофе и запустила ложку прямо в банку соли.

— Ее дар разве работает на ком-то, кроме нее самой?

— Если заставить ее захотеть то же благо…

Она задумчиво посмотрела на меня и облизала ложку. Издевалась. Знак неприятный, но в целом хороший. Бессильная злоба русалки говорит о том, что сильной она не располагает. Но это не точно.

— …Тебя вот она обвела вокруг пальца ради матери. Я говорила ей тогда не лезть, но это же мать. — Русалка скривилась, качая головой. — Мне теплокровных в этом вопросе сложно понять, ты же знаешь…

Это точно. У хладнокровных с чувствами проблема. Они привязываются очень редко. А родителей любят и того реже.

— …Я бы скорее переломала ей ноги, чтобы она никуда не пошла, а потом с любовью реабилитировала… — И она виновато мне улыбнулась. — Я хирург-травматолог.

Просто дурдом какой-то. Как Славу угораздило подружиться с этой психопаткой? Русалки были такими через одну. Болезненные привязанности, ревность, преследования. У меня только за последний год четыре дела с их участием. А скольких их жертв не нашли вообще — сложно сказать. Этим надежно утопить ничего не стоит.