— Не забыл.

— Тогда оставь меня одну, Давид. У меня тут дела.

Глава 3

Представляла ли я себе когда-либо свою свадьбу? Кажется, когда мне было лет пять. Я влюбилась в мальчика из ясельной группы. А то, как он посасывал постоянно большой палец, казалось мне очень мужественным. То есть уже тогда было понятно, что мужчин я выбирать не умею. Глядя, как избранник носится с мальчишками по территории садика, я представляла, как он непременно берет меня замуж, и я жду его домой. Мне было важно, чтобы он приходил домой. Потому что к нам с мамой никто не приходил. Мы были одни.

Когда Давид вышел, я добавила воде температуру и прикрыла глаза. Было страшно. Я боялась мать. Черт знает этого Горького и что он ей наговорил. И почему он такой спокойный. Но я ловила себя на желании спрятаться за ним. Я устала. У меня не было дома. Не было того, кто бы ждал и — тем более — мог защитить. Это страшно, когда смотришь в глаза родному человеку и не видишь там ничего, что было бы про тебя. Я так долго искала в глазах матери что-то важное, что объяснило бы все. Как она так спокойно разменяла меня по мелочам? На спасение от тюрьмы, на выгодную сделку с инспектором…

Показалось, что Давид снова с кем-то говорит, и я поспешила выключить воду и выйти из душа. Он как раз отложил мой мобильный на окно и замер ко мне спиной.

— Кто на этот раз?

— Твой бывший инспектор.

— Он не мой инспектор. — Желания дергать его лишний раз не стало. Может, он прав? И сбегать — не выход… Но где тогда этот выход, я уже не понимала. — Что сказал?

— Я просто коллекционирую угрозы этим утром. Ничего нового. — Давид, наконец, обернулся. — Кофе на столе. Кумкват, роллы… Завтракай, и поедем…

Я подчинилась. Села за стол, взялась за кофе…

— …Было бы проще, если бы ты все мне рассказала, — вдруг заметил он, когда я надкусила вожделенный ролл с лососем и зажмурилась от удовольствия.

— Угу, — только и смогла промычать.

Но при всем желании сделать ему проще не выйдет. Мне кажется, я онемею, если даже меня опоить какими-нибудь препаратами, вынуждающими признаваться в злодеяниях.

Давид явно думал, что я дожую и гряну какими-то новыми колкостями, но я только невозмутимо набила рот и отвела взгляд в окно. За ним ничего не было видно из-за густого тумана.

— Прячешь дом?

— Я люблю возвращаться в него уверенным, что его никто не сжег и не разгромил.

— Ого! Герхард Витович был столь суров в угрозах?

Меня всегда забавляло имя маминого избранника, хотя оно подходило ему вне всяких сомнений. Инспектор Роварский возраста Давида, наверное, но кто знает наверняка? Порода у него перла из всех пор. Потомственный служащий, наследник великих сил и необъятных перспектив был для многих претенденток мужчиной мечты. То, что общество высших привстало на кончики ушей, когда он объявил о помолвке с безродной ведьмой — отдельное удовольствие. И, видимо, не только для меня. Я особо кандидатом на руку не интересовалась, хотя он и пытался ухаживать нормально: водил меня на свидания в самые лучшие заведения Москвы, дарил украшения, обещал, что я останусь довольной… Даже попробовал это удовольствие доставить, но в самый важный момент я разлеглась под ним тряпичной куклой, и это его, как ни странно, остановило.

Инспектор молча ушел тем вечером, оставив меня в оплаченном люксовом номере гостиницы на кровати одну. И мы месяц почти не виделись. Наверное, ему нужно было рисовать для общества более-менее правдивую картинку нашей с ним истории. Чтобы завидовали, ставили в пример, говорили и обсуждали… И чтобы блеск в моих глазах был неподдельным. Роварский думал, что зажечь его будет просто. Но меня это все перестало интересовать.

Меня даже не уведомляли о ходе подготовки к свадьбе.

А вчера вечером он приехал. Нетрезвый. И пытался снова усадить меня к себе на колени, но уже не старался уговаривать. Если бы не мать, он стал бы первым после Давида. Она просто вломилась в мою квартиру, и я впервые порадовалась, что у нее есть ключ. Инспектор анонсировал мне фееричную первую брачную ночь, отложив попытки до сегодняшнего вечера, и удалился, извинившись перед матерью.

Когда у Давида зазвонил мобильный, я вздрогнула и разлила кофе по столу. Давид только хмуро глянул, но все внимание его сосредоточилось на звонке.

— Горький… — сурово доложил он в трубку. Я так и замерла от его голоса, как заяц перед удавом. — Да, знаю. Передо мной стоит. — И он вперил в меня взгляд. — Нет, не считаю. Потому что она моя. Да, уверен. Нет, не интересует.

Его сухие ответы, видимо, раздразнили кого-то на том конце, потому что даже я услышала громкое:

— Давид Глебович, мы вынуждены заинтересоваться! Потому что на вас пришла заявка из инспекции! Что там у вас произошло?!

— Ну так реагируйте на заявку. — Давид оттолкнулся от окна и направился к раковине. — Да, уверен…

Я тоже отмерла, и мы вдвоем занялись уборкой стола на удивление синхронно: я подхватывала тарелки, он протирал под ними, продолжая слушать что-то гневное.

— …Нет, сегодня не приеду. У меня регистрация брака.

— Горький! — возопила трубка, но Давиду надоело слушать эту бессильную истерику, и он отбил звонок.

— И? — потребовала я ему в спину, когда он направился с тряпкой к раковине. — Не впечатлили?

— Нет, — коротко ответил он. — Давай надевай каблуки, и помчали.

Я только закатила глаза и прошла в коридор за чемоданом. Он так и стоял сиротливо у стенки.

Давид направился в комнату. Странно. Я бы на его месте уже перетрясла все шмотки. Но, к счастью, Горький не был мной.

— Перенести чемодан сюда? — донеслось из спальни.

— Откуда мне знать? — проворчала я. — Никто не будет возиться с моим чемоданом, кроме тебя, Давид. А так, может, хоть споткнутся на входе и убьются к чертям…

Я не сразу поняла, что он стоит рядом. Резко потянула чистые джинсы из стопки одежды, а следом, как это часто бывает, вытянула самое неподходящее — несколько особенно дорогих мне нот в плотных обложках. Они рассыпались аккурат Давиду под ноги. Он поднял одну и удивленно пролистал:

— Ты играешь на каком-то инструменте?

— На пианино. — Я раздраженно принялась укладывать ноты обратно в чемодан.

Было глупо их тащить с собой, но я ничего не могла поделать, цепляясь за эти дорогие сердцу ветхие тетрадки.

— «Времена года» Чайковского?

— Да. — И я вырвала из его рук последнюю тетрадь. — Не трогай.

— Дай посмотреть, — неожиданно попросил он. — Я аккуратно.

— Ты нот не видел? — не позволила я и небрежно бросила тетрадь поверх вещей. Но тут же схватила и принялась бережно укладывать в чемодан.

— Не трудись. Все равно придется распаковывать, — заметил он равнодушно и направился в кухню.

— Я все забываю, что тебя не убьют сегодня, — тихо проворчала, будто был шанс, что оборотень не услышит. И повысила голос: — Мне торжественно одеться?

— Главное, быстро.

Выбрав вещи, я закрылась в спальне. Завернула волосы в высокий небрежный пучок на макушке, надела джинсы, футболку и длинный теплый кардиган крупной вязки. Под него — светло-бежевые лодочки. И выбежала к Давиду на крыльцо.

Горький курил, хмуро глядя на свой туман.

— А солнце у тебя тут бывает?

Он быстро глянул на меня и кивнул в сторону калитки:

— Поехали.

Мне не нравилось, что он нервничал. Нервничать я и сама могла. Но учитывая, что именно Давид приобрел вместе с моим чемоданом, держался он весьма хладнокровно.

— Почему ты нервничаешь? — спросила, когда он завел двигатель.

— У меня все не как у людей.

— А ты бы хотел?

— Да. Иногда хочется спокойствия.

— Но ты не поэтому дергаешься.

— Я не дергаюсь, Слава. Я просто вижу варианты развития событий, и не все они меня устраивают. Например, с матерью твоей что делать?

— К чертям ее, Давид. Запихать в такое место, из которого она не вылезет никогда, — жестко постановила я.

— Сама себе противоречишь.

— А есть варианты?

— Они меня пока что не сильно устраивают. К примеру, это твое признание в том, что ты содействовала… Но дальше может не устроить тебя. Я могу начать судебный процесс, в котором доказываю, что тебя вынудили. Могу добиться условного. А она сядет.

Я напряженно втянула воздух:

— Гарантировано?

— Вполне. Но лучше было бы, конечно, узнать, что было в папке.

— Я хотела откупиться от нее, Давид. Чтобы больше не слышать ее упреков. Думала, сделаю последнее дело для нее, и на этом все. Мне было неважно, что там.

Он только еле заметно покачал головой. Но, стоило выехать на МКАД, нам стало не до разговоров. Я заметила, как Давид плавно давит на педаль газа, сильнее сжимая руль. Одного его взгляда в зеркало заднего вида было достаточно, чтобы понять почему.

— Что там? — задышала я чаще и оглянулась. За нами не отставая пер какой-то черный джип. — Погоня?

— Что-то вроде, — сурово отозвался он, и я почувствовала, как с его пальцев срываются мастерски сплетенные заклятья.

Отдельно от всего это выглядело захватывающе. Но сейчас только сильнее пугало.

Мобильный Давида снова зазвонил, но он и ухом не повел, а спустя несколько резких маневров вдруг вырулил с центральной полосы на очередной съезд и сбавил скорость. Я не могла перестать озираться.