Предполагалось, что летающие ящеры будут сбрасывать капсулы с семенами над войсками противника, магоеды вырастут за счет энергии магического оружия и создадут для пешего войска непреодолимое препятствие.

— Стой! Закопаю! — кряхтел Вериндер.

— Да-да, конечно. — Бежал трусцой, прикидывая, как быстро меня закопают, если предложу деактивировать магоеда тем же способом, что предполагалось на поле боя, — химической смесью негасимого огня.

— Ой, ох… — Вериндер схватился за сердце, ноги у него подогнулись.

Я ринулся на помощь — и клюка бахнула в лоб. В голове зазвенело.

— Чем ты думаешь? — Вериндер резво меня лупил.

Пропустив несколько ударов, я восстановил дистанцию. Забег продолжался.

— Изобретатель он, — кряхтел Вериндер, наступая на пятки. — Сейчас я тебе все твое изобретательство из головы-то повыбью!

— А как же я изобрету способ все назад вернуть? — не удержался от улыбки.

— И язык тебе оторву!

— На отрывание языка занимайте очередь, — хохотнул я. — Ваше сразу за…

— Лавентин! — От грозных возгласов военного министра Алвера, поговаривают, даже дети писаются.

Вериндер встал по стойке смирно. Я тяжко вздохнул.

Алвер выгрузил наеденное на заседаниях кабинета тело из кареты и ринулся ко мне. Как старый друг отца и частый гость дома, он сохранил привычку дергать меня за ухо в случае провинностей. В этот раз, наверное, он бы мне ухо вместе с головой оторвал, но я же теперь полновластный глава рода.

Увернувшись — Алвер побагровел от неожиданности, — я встал на почтительном расстоянии.

— Это случайность… Я у Сомсамычевых рюкзак с капсулами забыл, а у них дом без родовой защиты, вот и проросло. Так что не виноват я, оно само так получилось.

— У тебя все всегда само, — прорычал Алвер.

Стоило огромного труда сохранить невинное выражение лица. Тут я сообразил, что в поместье Индели — как раз между моим и Сомсамычевых, то есть почти в сердце пут магоеда, — живет любовница Алвера, и понял, что попал…

Носился брюнет с непринужденностью, выдававшей хорошую физподготовку, а может, ему просто часто приходилось так бегать. Но симпатии мои оказались на стороне деда, я уже почти собралась помочь с избиением, когда дедушка схватился за сердце и начал падать. В груди холодом разлился испуг. Брюнет кинулся на помощь, и дед врезал ему по лобешнику, прошелся клюкой по рукам, плечам и спине. Вот так и помогай пожилым людям! От облегчения чуть не расхохоталась.

Мучения мои были отомщены. Правда, недолго и нестрашно. Этот мазохист недоделанный еще и смеяться начал.

Впиваясь руками в мою ладонь, девочка наблюдала забег с округлившимися от ужаса глазами. Погладила ее по плечу, ободряюще улыбнулась, но она взглянула на меня со смесью страха и изумления, покосилась на нарезавших круги брюнета и деда. Можно подумать, она впервые видела, как люди дурачатся… Или впервые? Улица, где ее продали, радостной не выглядела.

Медвежий рев положил конец надеждам, что брюнету снова влетит клюкой: полноватый громогласный мужчина в багряном с золотом мундире подлетел к нему, что-то заклекотал. Рогатая хрень подсунула хвосты под двуколку и, чуть приподняв ее, сделала шажок в сторону. И еще, и еще. Бесшумно и грациозно.

Мундир орал, брюнет разводил руками с самым невинным видом. А меня похищали.

— Эй! — взвизгнула я.

Хрень прижалась к земле, даже рога пригнула. Теперь и дед, и мундир меня заметили. Синхронно открыли рты. Столь же синхронно уставились на брюнета, он опять развел руками (ага, невиноватый я, она сама пришла). Помахал рукой, и хрень отползла на обочину дороги, под высокую стену. А, так меня просто в сторонку убирали… Ну ладно. Еще один взмах брюнета — над двуколкой раскрылся верх, прикрыв меня от солнечного света и ошарашенных взглядов.

Нервно рассмеялась. На фоне их запакованных в платья женщин я выделялась еще больше, чем у себя дома (наверное, мужчины решили, что я в нижнем белье разгуливаю). Девочка изумленно на меня уставилась.

— Все хорошо, — улыбаясь, погладила ее по голове, она прильнула ко мне, худенькая и теплая, обняла.

Как хорошо, что помимо устной речи у нас есть другие, универсальные языки.

Пока мы грелись в объятиях друг друга, приехали солидные мужчины в мундирах синего и красного цвета, в костюмах денди. Из других подкативших экипажей выглядывали хорошенькие женщины. На ящеростраусах и в пяти больших каретах явились черномундирные и багряномундирные с цветными солнцами во лбу.

Буйную растительность быстро оцепили. Опасная, что ли?

Все сурово взирали на брюнета. Кто-то мявкал, кто-то тявкал. Жалко его стало и защитить хотелось: стоит один против всех. И вид покаянный — прямо хулиган-двоечник на выволочке на педсовете. Судя по тому, как указывали на лианы и выговаривали ему, топали ногами и снова махали рукой на лианы, этот сад-огород возник не без его участия.

То есть он не только меня сюда притащил, но и эти волшебные бобы посадил? А не из-за них ли я сюда попала? Ну как в сказке: обменял он корову на бобы, посадил в огороде, залез по стеблям в заоблачную страну великанов (в нашем случае — на Землю) и притащил принцессу, то есть меня. Хотя лучше бы Светку забрал, это она себя принцессой считала.

Снова оглядела лианы. Это мой путь домой? Мозг отказывался понимать механику подобного «пути». С другой стороны, я сюда по тоннелю дошла, а размера лиан хватало поместить подобный тоннель внутри. Может, эта штука прорастает в другие миры? У меня аж дух захватило от такой фантастической перспективы: бобовый Иггдрасиль! Или лиановый.

Кажется, я слишком устала, и мозг начинает подводить… Ситуация к этому располагает.

Брюнет нервно махнул рукой на заросли и отошел в сторону. Десять разнокалиберных мужчин выступили вперед, вскинули руки. Их пальцы засветились зеленым, алым, черным, возникшие шары молниеносно рванулись вперед. Но лишь чуть подпалили лианы.

Мне паниковать, что меня пути домой лишают, или как?

Мужчины грозно-грозно посмотрели на брюнета, он с виноватой улыбкой развел руками, что вызвало волну побледнений и побагровений. А женщины, наоборот, заулыбались. Согласна: весь такой несчастно-виноватый брюнет выглядел мило.

Но если эти лианы мой единственный путь домой и я его лишусь — урою гада.

Мужчина в багряном с золотом мундире указал на заросли и потявкал. В ответ брюнет начал что-то перечислять, загибая пальцы. Взбесившийся начальник подозвал офицера в черном, тот достал блокнот.

Динозавры подогнали карету с желтым гербом, с козел спрыгнули мужчины с желтыми солнцами на лбу и выгрузили столы, тарелки, еду. У всех ощутимо повысилось настроение, женщины вылезали из экипажей… Похоже, у аристократов пикничок. Значит, лианы неопасны.

В животе заурчало.

Не то чтобы я стеснялась своего вида, но, похоже, мы тут застряли. Вылезать и светиться перед скучающими дамами и джентльменами не хотелось, а то будут потом в нашу двуколку якобы случайно заглядывать.

Брюнет обратил задумчивый взор на лианы и кормить меня явно не собирался. Уставилась на него грозно-грозно. Минута — и он зябко повел плечами, заозирался. Круто! Дома так не получалось.

Наконец встретился со мной взглядом. Я покрутила рукой, будто ложкой ем, и указала на стол. Брюнет закивал и пошел за провизией. Сообразительный. И без заискивающей спешки, словно его не слишком заботило, что я могу вылезти и шокировать публику. Впрочем, в этом случае он наверняка лишь с невинным видом разведет руками.

Тем, что принес много мяса с салатом, а не тарталетки (или что-то такое), скромно употребляемые дамами, брюнет слегка повысил свой шанс не быть жестоко избитым за мои приключения.

Минуты две я судорожно ела, ощущая только одно: бесподобно вкусно! Девочка даже замычала от удовольствия.

Прислонившись плечом к двуколке, брюнет лениво таскал с тарелки, которую держал, кусочки чего-то вроде морковки. Я постучала себя кулаком по груди, потом указала на лианы и изобразила, что иду по ним к двери. Когда человечек из пальцев зашел в нее, охватила его ладонью и будто унесла ввысь.

Брюнет проследил за моим движением и замер, что-то обдумывая. Солнце позолотило радужку его серо-зеленых глаз, тонкий застарелый шрамик у правого виска. Сосредоточенное лицо осветила догадка, и брюнет замотал головой. Указал на меня, на лианы и снова покачал головой.

Надеюсь, он правильно понял жесты и лианы отношения к моему путешествию сюда не имеют, потому что их, кажется, собирались жесточайшим образом выкорчевать.

Оказывается, я люблю свой кабинет. Нет, в самом деле: сидишь спокойно, цветные эмбриончики разглядываешь, а мысли сами так в голову и лезут.

— Долго еще? — процедил Алвер, нарушая воображаемую идиллию.

Я тяжко вздохнул над расчетами. Ветер колыхал уголки листов. Я передвинул камушки, чтобы колыхал сильнее: красиво же. Гневно фыркнув, Алвер снова подвинул их в углы и постучал пальцем по формуле повышения волосатости, нарисованной исключительно с целью изобразить перед ними бурную деятельность: все равно не поверят, что на первых этапах я просчитываю в голове и только потом требуется бумага и ручка.