— Точь-в-точь такой же, какой был на жертве, — утвердительно кивнул напарник. — Я посмотрел ярлык — одна модель, только на жертве плащ был на размер меньше.

Я задумалась, пытаясь вспомнить ещё что-нибудь, но больше ничего не приходило.

— Тебе что-нибудь ещё бросилось в глаза? — наконец решила начать смотреть на общую обстановку глазами напарника я. Этот манёвр ещё ни разу меня не подводил.

— Да, бросилось, — уверенно произнёс Арнольд, чем сразу же приковал мой взгляд к себе. — Меня удивило то, как вы похожи внешне.

— О чём ты? — решила уточнить я, хотя прекрасно понимала, о чём он говорит — я сама заметила сильное внешнее сходство.

— Да вы как две капли воды, только она выше на пару сантиметров, и у тебя глаза карие, а у неё голубые.

— Бывают схожести на свете, — прикусив нижнюю губу изнутри, заметила я. — Её волосы длиннее моих, но они не намного длиннее волос Ванды Фокскасл. И Рина Шейн, — образ этой жертвы стоял у меня перед глазами, потому как последние пять лет я практически не выпускала его из поля своего зрения.

— Нет, Рина Шейн не похожа, — озвучил мои сомнения Рид. — Цвет её кожи был смуглым.

— Дело не в цвете кожи… Все убийства были совершены ночью, Шейн же была убита в собственной машине, которая была заблокирована: Стрелок произвёл выстрел снаружи — через закрытое окно он мог и не рассмотреть смуглого цвета кожи. Ванда, Рина и Тереза приблизительно одного роста, с одинаковой длиной волос, все трое брюнетки… Кстати, женщины, убитые тридцать два года назад в больнице, тоже были брюнетками.

— Да, но длина их волос явно была гораздо более короткой.

— И всё же…

— Пока что, считаю, связь Терезы очевидна только с Вандой Фокскасл и Риной Шейн. С первыми жертвами у неё очевидной связи нет — только с последними.

Подобные слова меня расстраивали, но я ничего не могла им противопоставить.

— Если поставить Ванду, Рину и Терезу в один ряд при плохом ночном освещении, чтобы их лица невозможно было рассмотреть, их вполне можно перепутать, — я наконец оформила логический вывод, к которому меня подталкивала не только логика, но и Арнольд. — Все трое брюнетки с приблизительно похожей длиной волос и схожим ростом.

— Ну что, пора?

— Да, вернись за тем плащом и обрати внимание, не попыталась ли она сделать с ним что-нибудь за то время, что мы отсутствовали, и ещё отметь её реакцию на то, что ты его изымаешь. Дальше раздобудь полный список семей, которые Ванда Фокскасл успела обойти до того, как пришла к Терезе Холт, и опроси их всех, хотя едва ли это что-то нам даст, но, сам понимаешь, что проверить всё же стоит. Встретимся в участке, как только закончишь обход семей. Возьми с собой парочку помощников, братьев Джексон например, чтобы на всякий случай иметь несколько дополнительных пар глаз и ушей.

— Думаю, Пейтон, в этот раз мы всё же выйдем на Больничного Стрелка. У меня предчувствие…

— Спасибо, что позвонил именно мне, — сжато выдохнула я. — Благодаря тому, что на место происшествия прибыла я, это дело почти наверняка теперь закрепят именно за мной.

— Пожалуйста, но… Поосторожнее с этим. Главное, чтобы дело не сочли личным.

— Не переживай по этому поводу. У меня всё под контролем.

По крайней мере, я хотела рассчитывать на это.

Кивнув мне в ответ, Арнольд развернулся и направился обратно к дому Терезы Холт, чтобы забрать её плащ на экспертизу, я же села за руль своего автомобиля и вскоре направилась в сторону полицейского участка с полной уверенностью в том, что Тереза Холт — это та самая ниточка, хорошенько дёрнув которую я наконец смогу распутать самый запутанный клубок в истории уголовных расследований Роара.

Глава 16

Тереза Холт

Пять лет назад

Стать матерью-одиночкой в двадцать два года для меня стало неожиданно не страшно. Мне было больно от всё ещё торчащего ножа — скорее обмана, нежели предательства — который Крайтон не только воткнул в моё сердце, но и дважды хладнокровно прокрутил своей скоропалительный помолвкой и своим единственным письменным ответом на все мои многочисленные попытки поговорить с ним. И всё же мне не было страшно становиться матерью без поддержки со стороны отца ребёнка. Более того, у меня даже вариант с абортом ни разу не промелькнул перед глазами. Я знала, что буду рожать. Ещё до того, как помочилась на тест, в результате подтвердивший мою беременность, я знала, что в этом году стану матерью. Правда, я хотела дочь, чтобы ребёнок имел бо́льшую схожесть со мной, нежели со своим отцом, но всё же у меня родился мальчик.

Сначала я убеждала себя в том, что внешне Берек вышел похожим именно на меня, но чем старше он становился, тем отчётливее я понимала, что он — точная копия Байрона. В принципе мы с Байроном были внешне схожи: светлокожие, темноволосые, оба с ярко очерченными скулами, но… Берек унаследовал его зелёные глаза, а не мои синие, что лишь ещё более красноречиво подчёркивало, что внешние данные в большей степени он почерпнул именно из генов Крайтона. Пока он был ещё совсем маленьким, меня это мало смущало, но вскоре я поняла, что с его отцовской наследственностью может быть не всё так гладко. Осознание пришло к моменту его первого дня рождения: Берек в свой год не просто говорил так, как некоторые дети не разговаривают даже в три года — он наизусть знал и пел все пять колыбельных, которые я заучила специально для него и пела ему каждую ночь перед сном. Тогда я впервые поняла, что у меня будут серьёзные проблемы с той частью наследственности моего ребёнка, о которой, по сути, я совершенно ничего не знаю. Каким был его отец в его возрасте? Было ли у него похожее стремительное развитие речи? Какие болезни он переносил в своём детстве? Я не знала о важных моментах детства отца своего ребёнка решительно ничего…

Но до того, как стать матерью и начать вникать в первые азы проблем одиночного материнства, мне предстояло пережить девять месяцев беременности, которые для меня выдались не самыми лёгкими. И дело было не в физиологии — сама беременность у меня протекала на удивление легко, если не учитывать токсикоза, не покидавшего меня до конца зимы. Дело было во внешних факторах. Роды должны были состояться в конце сентября и до того времени я должна была закрыть как минимум два вопроса: во-первых, окончить колледж и летом всё-таки получить свой диплом, а во-вторых, я должна была определиться с местом жительства хотя бы на ближайшие пару лет.

Благодаря бурной поддержке со стороны моих родных людей, благоприятно воспринявших новости о моей незапланированной беременности и потенциальном отсутствии отца у ребёнка, становиться матерью-одиночкой мне было не страшно, но всё-таки досадно. До сих пор я жила мечтой о дизайнерской карьере в Нью-Йорке, что сейчас, по прошествию пяти лет жизни в провинциальных городках в роли единственного родителя своего ребёнка, мне кажется едва ли не дикостью — сейчас я бы ни за что не променяла провинцию с её природой на бетонные джунгли мегаполиса. Идея после окончания колледжа перебраться жить в Роар была для меня ясной, как солнечный летний день: здесь жила Астрид, здесь жил Грир и здесь жила Рина — великолепная тройка, гарантирующая мне не только помощь во всём, что касалось рождения моего ребёнка, но и обещающая мне борьбу за какое-то пока ещё неведомое мне счастье. Более того, Роар ассоциировался у меня с моим собственным детством и оттого с особенным видом счастья. До пятнадцати лет я жила здесь, пока родители не решили переехать в Куает Вирлпул из-за рабочего перевода отца. Именно на улицах Роара со мной произошло всё то, что я определяю своим первым, а значит самым чистым счастьем: здесь я научилась кататься на велосипеде, впервые встала на ролики, спасла одинокого щенка, запускала огромные мыльные пузыри, строила песочные замки и плавала в заливе… Здесь я познакомилась с Риной Шейн и обрела в её лице лучшую подругу.

Рина была на три года старше меня, но разница в возрасте не помешала нам стать лучшими подругами. Когда семейство Шейн приехало в Роар из далёкого Мемфиса, мне было пять лет, Гриру одиннадцать, а Астрид все двадцать — тогда моя старшая уже была замужем за Маршаллом Брадшо и ждала рождения Гарета. В семье Шейн было всего два ребёнка: девятилетний Грэм и восьмилетняя Рина. Если мы с Риной стали подругами несмотря на разницу в возрасте, тогда Грир и Грэм стали лучшими друзьями несмотря на то, что мой брат Грир был карликом, что уже тогда отягощало его жизнь в младшей школе. Самое забавное, что за всю историю своей жизни Грир ни разу не вступил в драку ни с одним из своих обидчиков, которые норовили ужалить его из-за его карликовости, хотя во многих ситуациях он мог бы одержать уверенную победу, а вот я пару раз дралась, отстаивая его честь, и оба раза неплохо наваляла целой группе сопляков, посмевших докопаться до моего старшего брата, который впоследствии оттаскивал меня из кучи-малы и, уже клея разноцветные лейкопластыри на сбитые костяшки моих кулаков, с нестандартной для ребёнка мудростью объяснял мне, почему мне нельзя реагировать на низость других детей: потому что я не должна опускаться до их уровня, равного уровню плинтуса. Я плохо это понимала в свои семь и десять лет — именно в этом возрасте я вступала в драку из-за брата — но Грир обладал поистине взрослой мудростью и в свои шестнадцать, и в тринадцать лет, и даже в более раннем возрасте. О лучшем брате я не могла и мечтать. Однако мою позицию полезности кулачного боя не просто разделял, но практиковал гораздо более чаще меня Грэм Шейн. Будучи на два года младше Грира, он так часто разбивал носы и выбивал молочные зубы тем, кто смел дразнить его лучшего друга, что его родителей по-нескольку раз в год вызывали на ковёр к директору школы именно по вопросу его способов защиты Грира. А так как дети семейства Шейн и младшие дети семейства Холт были практически не разлей вода, нас порой вызывали к директору парами или сразу вчетвером. Так уж сложилось, что мы вчетвером слишком часто не вписывались в крутые повороты отработанной социумом системы, в результате чего громили её острые углы или сами громились о них. Помню, как однажды вместо родителей на вызов директора в школу пришла Астрид. Мне тогда было восемь, Гриру четырнадцать, Грэму двенадцать, а Рине одиннадцать. Суть вызова состояла в следующем: ученики средних и младших классов — то есть мы вчетвером — проигнорировали школьную линейку, посвященную награждению победившей баскетбольной команды. У нас был резон: команду, в которой играл Грэм, засудили только потому, что капитаном противоположной команды являлся сын директора школы — по-честному счёту команда Грэма обыграла противников минимум на два очка! И теперь медали, и возможность отправиться на матч в Портленд, вручались лжецам. Помню, как в тот день Астрид, вся в чёрном, с густыми и длинными чёрными кудрями, с густо подведёнными чёрным карандашом глазами, с шипованными браслетами и устрашающими татуировками на руках, открыла с ноги дверь в кабинет директора. По её виду никак нельзя было определить, что эта двадцатитрехлетняя оторва уже является успешной женой, благополучной матерью трехлетнего сына и одновременно бизнесвумен в сфере баров. Она тогда столько ментальных пощёчин влепила некомпетентному директору школы, растерявшемуся и раскрасневшемуся от столь неожиданного и дерзкого нападения, что он в буквальном смысле растерял всё своё красноречие, которым обычно блистал перед нашими родителями.