— А Голочуев? — Волин смотрел на коллегу очень внимательно.

— Ты не поверишь, — с каким-то даже восхищением отвечал Шарапов, — оказался чист, как стеклышко. И вообще ничего не знал о преступных махинациях.

Старший следователь, конечно, не поверил. Не может такого быть, сказал. Это что же выходит, глава отдела не знал, что у него в отделе творится?

— Выходит, не знал, — кивнул Шарапов. — И даже не догадывался. Уж мы крутили, вертели — ничего. И остальные фигуранты молчат о нем, как воды в рот набрали. Хотя, ты же понимаешь, работали с ними очень плотно. В общем, в конце концов, голочуевских чиновников мы довели до суда, а производство по самому Голочуеву пришлось закрыть.

— А не поторопились вы? — прищурился Волин.

Смоленский коллега точно так же прищурился в ответ.

— Что, думаешь, заинтересовали нас?

— Я такого не говорил, — поднял руки Волин.

— И напрасно, — ухмыльнулся Шарапов.

Орест Витальевич поднял брови. Выходит, все-таки заинтересовали?

— Точно, — кивнул майор, — заинтересовали. Только не нас.

— А кого?

— А я почем знаю? Просто в какой-то момент сверху поступило указание отпустить голочуевскую душу на покаяние.

— С какого конкретно верха? — уточнил Волин.

Майор развел руками: им не докладывали, просто, так сказать, поставили перед фактом. К тому же и Голочуев из Смоленска уехал, в Москву пошел, на повышение. В общем, дело положили под сукно и совсем было про него забыли, но тут…

— Что? — Волин перестал жевать.

Тут, по словам Шарапова, случилось сразу несколько неожиданных событий. Во-первых, в марте 2023 года их губернатор заявил о досрочном прекращении полномочий. На освободившееся место, как легко догадаться, назначили врио губернатора.

— А новая метла, сам понимаешь, по новому метет, — заметил майор, утирая губы бумажной салфеткой. — Тем более, что врио этот — не просто врио, а так сказать, наш коллега… Кстати, анекдот советский про коллегу слышал?

— Нет, — покачал головой Волин.

— Хороший анекдот, жизненный, — засмеялся Шарапов. — Слушай. Над речкой мост, на мосту стоит милиционер. Под мостом по реке плывет говно. Увидело говно милиционера и кричит: «Здорово, коллега!» Мент обиделся: «Какой я тебе коллега?» А говно ему и отвечает: «А как же? Мы ведь с тобой оба из внутренних органов!»

И майор снова засмеялся. Волин только головой покачал: вольные у вас тут нравы, в Смоленске.

— Эх, до Бога высоко, до царя далеко, — заметил Шарапов. — Это у вас там в Москве большой брат не спит, а мы тут сами себе большие братья.

— Так ты начал про врио губернатора рассказывать, — напомнил ему Орест Витальевич.

Да, про врио. Врио этот оказался человек непростой. В 2005 году закончил Академию экономической безопасности МВД, защитил там кандидатскую диссертацию. На этом не остановился, изучал право в Финансовом университете при правительстве Российской федерации. Занимал разные правильные посты и с каждым годом рос выше и дальше. В общем, в губернаторы пришел человек компетентный, объединяющий в себе силовую и финансовую линии.

— Главное дело, что государству сейчас кровь из носу деньги нужны, — толковал Шарапов, открывая вторую бутылку пива. — Все эта хрень с санкциями и остальное прочее, сам понимаешь, бюджет страны не красит. Вот мы и взялись за всякие старые, недорасследованные дела, которые сулят финансовую перспективу. Может, для отдельно взятого коррупционера миллиард — деньги не такие большие, у него этих миллиардов наверняка куры не клюют. Другое дело — государство. Одного коррупционера разбуружуинили, второго, третьего — глядишь, на годовой бюджет страны и набежало.

Усмехнувшись собственной шутке, майор продолжил рассказ. Помимо смены областного руководства, случилось и еще одно важное событие, а именно: зама Голочуевского, фамилия ему Коротайский, нашли в СИЗО мертвым.

— Как — мертвым? — спросил Волин.

— Сильно мертвым, — веско отвечал майор, перегибаясь к собеседнику через столик и понижая голос. — Очень-очень мертвым.

— Да я не о том, — отмахнулся старший следователь. — В каком виде его нашли: убийство, самоубийство, следы насилия на теле — как?

Шарапов откинулся на стуле и смотрел теперь на собеседника, слегка улыбаясь. Волин почувствовал легкое раздражение — провинциалы с их комплексом неполноценности в сочетании с манией величия могут довести до белого каления самого терпеливого человека. Ничего, спросим еще раз: в чем именно была причина смерти?

— Темное дело, — не без удовольствия отвечал Шарапов. — По виду вроде как самоубийство, пописал себя острым предметом, который неизвестно как в камеру попал.

— А на самом деле?

— А на самом деле — черт его знает. Ну, чего, в самом деле, ему самоубиваться? Статья экономическая, срок не так, чтобы сильно большой. Амнистия, опять же, грядет. А если даже и не попадал покойник под амнистию, все равно — отсиди полсрока и на УДО подавай. А он — самоубился. Где логика? Чего, спрашиваю, испугался человек?

Волин думал не больше пары секунд.

— Намекаешь, что в связи с повторным возбуждением дела Коротайский мог проговориться? И кому-то, например, Голочуеву, это показалось опасным?

Майор вздохнул: все может быть. Так или иначе, дело вышло за рамки их компетенции, и им понадобилась помощь Главного следственного управления СК. И именно поэтому сидел теперь Шарапов перед светлыми очами майора Волина, надеясь, что совместными усилиями они-таки выведут на чистую воду все коррупционные аферы господина Голочуева и аффилированных с ним структур.

— Но ты, Орест Витальевич, имей в виду одну вещь, — Шарапов подвинулся к Волину и понизил голос. — Налим — рыба скользкая, а Голочуев — в два раза против него увертливее. И вот еще что.

Он вытащил из кармана и положил на стол DVD-диск в прозрачной плоской коробочке. Волин посмотрел на коллегу вопросительно.

— Это запись нашей местной телепрограммы «Частное расследование», — объяснил тот. — Борзые журналюги, носом землю роют. Там как раз и про Коротайского покойного, и про Голочуева, и про всю эту гнилую историю в доступной и сжатой форме. Конечно, как обычно у телевизионщиков, глупостей хватает, но есть и важные вещи. Посмотри на досуге, не пожалеешь…

* * *

Весь этот разговор вспоминал сейчас старший следователь Волин, нажимая звонок рядом с дверью скромного коричневого оттенка — за такими в советские времена предпочитали жить пенсионеры и служащие.

С полминуты, наверное, было тихо, потом из-за двери раздалось сакраментальное: «Кто там?»

Волин понимал, что его сейчас разглядывают через видеофон, и, хотя он был не в форме, а в штатском, не стал морочить клиенту голову и представляться соседом снизу или еще каким-нибудь почтальоном печкиным. Во-первых, это было бы незаконно, во-вторых, он ведь не арестовывать Голочуева пришел, а пока что мирно пообщаться.

— Следственный комитет, — сообщил он двери внушительным тоном. — Старший следователь Волин.

И достал из кармана служебную корочку.

Дверь немного помолчала, а потом как-то задумчиво приоткрылась. На пороге стоял субтильного сложения человек в сером свитере, голову его украшала ранняя лысина, из-за очков в толстой оправе посверкивали смирные глазки.

Сразу видно чиновника, подумал про себя Волин. Времена, когда государственные служащие смотрели поверх голов, разговаривали со всеми через губу и всячески демонстрировали свое величие, давно прошли. Нынче даже олигархи ходят… ну, не то, чтобы в полуприседе, а совершенно как простые смертные ходят, и взгляд у них при этом не снисходительный, как когда-то, а скорее настороженный, так что даже трудно догадаться, что это — вчерашние боги-олимпийцы, которых уже завтра могут лишить всех миллиардов и отправить работать губернаторами куда-нибудь в Магадан.

— Добрый день, — вежливо сказал старший следователь. — Могу я поговорить с Михаилом Ивановичем Голочуевым?

Он, конечно, знал, как выглядит Голочуев, однако это была устоявшаяся форма начала разговора силовых ведомств с проштрафившимся гражданином. Один только раз за всю его службу на этот вопрос клиент отвечал: «Не можете», захлопнул дверь перед носом и попытался сбежать — правда, безуспешно. Впрочем, это было еще в двухтысячные, которые переняли от лихих девяностых некоторую экстравагантность в поведении. Во всех остальных случаях результат был стопроцентный.

— Безусловно, можете, — любезно отвечал чиновник, но прежде, чем пустить следователя в квартиру, попросил показать удостоверение. — А то, знаете, много их сейчас развелось, следователей, по телефону звонят посреди ночи, спрашивают, зачем они мне звонят. Как будто я знаю, зачем…

— Ну, это не настоящие следователи, — успокоил его Волин, разворачивая удостоверение. — Это, скорее, жулики. Аферисты.

— И вы, конечно, с ними нещадно боретесь? — полюбопытствовал Голочуев, пропуская следователя в квартиру.

— Истребляем, как саранчу, — отвечал Волин, отметив про себя, что чиновник-то склонен к сарказму и троллингу, и, похоже, органов не особенно боится.

Это был плохой знак. Во-первых, потому, что те, у кого рыло в пуху, обычно все-таки побаиваются органов. Во-вторых, с теми, кто боится, работать легче. А если он и не виновен, и не боится, как прикажете такого колоть? И, главное, зачем? Впрочем, старший следователь способен и ошибаться, и уверенность чиновника может происходить не от осознания своей невиновности, а от совсем других причин — например, потому, что у него хорошая крыша. И если речь, действительно, идет о таких суммах, о которых говорил смоленский майор Шарапов, то крыша может быть очень и очень серьезной.