— Это он! — закричал он по-французски, подскакивая к Загорскому и тыча в него пальцем так неистово, что, кажется, еще немного — и выколол бы ему глаз. — Я узнаю его — это он!

Скованный наручниками, молодой человек, однако, не потерял хладнокровия.

— Разумеется, я — это я, — пожал он плечами. — Иначе, полагаю, и быть не может.

— Вы слышали?! Все слышали? — от негодования голос приказчика дал изрядного петуха. — Он сам признался! Он признался, что это он ограбил наш магазин!

Загорский покачал головой: ни в чем подобном он не признавался, он лишь подтвердил, что является самим собою. О чем, впрочем, уважаемые господа вполне могли бы догадаться и сами.

Господин директор, которого звали Саад Сидки, также по-французски осведомился, с какой целью господин студент явился в Каир? Загорский отвечал, что цели эти сугубо личные и никакого касательства к полиции не имеют. Полицейский начальник кивнул понимающе и спросил, верно ли, что несколько дней назад, явившись в ювелирную лавку достопочтенного Рахмани, господин Загорский угрожал ее ограбить?

Господин Загорский категорически отверг это утверждение. Он не угрожал, он лишь предположил, что лавку могут обворовать.

— Ну, хорошо, вы не грабили лавку почтенного Рахмани, — вкрадчиво заметил господин Сидки. — В таком случае вы, верно, пришли купить там что-нибудь?

— Нет, — покачал головой молодой человек, — я ничего не собирался покупать.

— Зачем же, в таком случае, вы туда явились?

— Из любопытства, — отвечал Загорский. — Мне стало интересно, что такое особенное продается в этой лавке.

— Он издевается, — почтенный господин Валид забегал по просторному кабинету главного полицейского, как обезьяна, — он издевается над нами! Ограбил — и теперь издевается! Да покарает его Аллах, да пожрет его кишки самый смрадный из дьяволов!

Юноша в ответ на это сдержанно заметил, что, насколько ему известно, такого наказания нет ни в кодексе законов Хаммурапи, ни в шариате, ни в уголовном кодексе Османской империи, под протекторатом которой находится Египет.

Саад Сидки поднялся из-за стола и торжественно объявил Загорскому, что тот признан главным подозреваемым по делу об ограблении ювелирного магазина, так что полиция вынуждена его арестовать. Что же касается наказания для него, то судьи подыщут что-нибудь не столь экзотическое, как поедание грешника демонами.

— Так вы отправляете меня в тюрьму? — удивился молодой человек.

— Вы чрезвычайно догадливы, мой русский друг, — подчеркнуто учтиво отвечал господин директор. — Тюрьмы у нас суровые, так что рекомендую вам немедленно во всем сознаться и вернуть украденное. В противном случае вы пожалеете о своем упрямстве.

Молодой человек удивленно поднял брови.

— Вы, может быть, и руки захотите мне отрубить? — осведомился он.

— Вы не мусульманин, так что рук мы вам отрубать не будем, но в тюрьме вы останетесь до конца своих дней, это я вам обещаю, — проговорил полицейский начальник.

Он щелкнул пальцами, и вошедший в кабинет дюжий капрал вывел Загорского в коридор.

Очень скоро тот был доставлен в тюремную камеру-одиночку. Сырая, холодная, с влажными стенами и черной плесенью на них, камера произвела на него самое неблагоприятное впечатление. На темной прогнившей лавке, белесые и прозрачные, словно водяные капли, сидели несколько мокриц. Однако особенное впечатление на узника произвел крупный черный таракан, необыкновенно вальяжно пересекший камеру и скрывшийся в какой-то щели у самого пола.

— Сидеть всю жизнь в таком месте? — в раздумье переспросил сам себя Загорский. — Нет, господа, увольте, подобное времяпрепровождение в мои планы не входит.

Он подошел к двери и сильно застучал в нее кулаком. Спустя полминуты окошко в двери приоткрылось, и в него заглянули глаз и ус тюремщика.

— Мне нужно к господину Сидки, — по-французски сказал арестованный.

Глаз в окошке, не мигая, смотрел на него с поистине тараканьим терпением.

— Мне нужно к главному начальнику, — повторил узник. — Я хочу кое-что ему сказать…

Однако никакой реакции от тюремного надзирателя так и не воспоследовало. Загорский хлопнул себя по лбу. Ну, конечно, простой тюремщик наверняка не понимает по-французски. С грехом пополам удалось объясниться по-английски.

— Мастер Сидки? — переспросил тюремщик.

— Да, да, мастер Сидки, — закивал Загорский. — Веди к нему, мне есть, что ему сказать.

— Сознаться? — строго спросил надзиратель.

Молодой человек махнул рукой: пусть будет сознаться, главное, отведи.

В скором времени Загорского доставили обратно в кабинет полицейского начальника. Тот выглядел чрезвычайно довольным. Теперь они находились тут вдвоем, без посторонних, что побудило хозяина кабинета встать из-за стола, подойти к юноше, который был гостеприимно усажен на деревянный стул, и потрепать его по плечу.

— Ну, — сказал он весело, — я вижу, вы взялись за ум.

— Вы не оставили мне другого выбора, — отвечал арестованный.

Саад Сидки приятно улыбнулся и осведомился, где же господин Загорский спрятал украденные им драгоценности.

— Этого я пока еще не знаю, — отвечал тот, — но обещаю, что узнаю очень скоро.

Господин директор вытаращил на него глаза: как прикажете это понимать? Молодой человек отвечал, что намерен сам расследовать это преступление, найти грабителей и, таким образом, отвести от себя всякие подозрения.

Саад Сидки побагровел от возмущения.

— Я полагал, что вы — разумный юноша, — заговорил он с необыкновенной обидой, удивительной в столь значительном чиновнике, — а вы, кажется, взялись морочить мне голову? В таком случае я вынужден вернуть вас обратно в камеру.

И он взял со стола колокольчик, которым, по обстоятельствам, призывал секретаря или конвойного.

— Постойте, — удивился Загорский, — неужели вы не хотите узнать, кто ограбил магазин?

Полицейский начальник отвечал, что ему это не нужно, он и так знает виновника всего происшествия — это не кто иной, как сам Загорский. Разумеется, он никого не сможет найти, однако, судя по всему, надеется заморочить голову ему, Сааду Сидки, и тянуть время, пока его сообщники, если таковые у него имеются, не переправятся благополучно в безопасное место со всем награбленным.

— Так зачем же, в таком случае, вы велели меня к вам привести? — с недоумением спросил Загорский.

— Я подумал, что в вас проснулся здравый смысл, вы решили во всем сознаться и вернуть украденное, чтобы облегчить свою участь, — отвечал полицейский.

Молодой человек в ответ только руками развел: но как же он может сознаться в том, чего даже не совершал? Никак, согласился господин Сидки, однако он прекрасно может сознаться в том, что сделал, то есть в ограблении ювелирной лавки.

— А если я не сознаюсь? — с неожиданным интересом полюбопытствовал юноша.

В таком случае его отправят в самую ужасную камеру — с дырками, через которые как к себе домой заходят гигантские крысы-людоеды.

— Я читал разных натуралистов, включая Линнея, Дарвина и Кювье, — улыбнулся Загорский, — но ни один из них не упоминал о гигантских крысах-людоедах. За вычетом, пожалуй, большой капибары. Но она, во-первых, не является людоедом, во-вторых, хотя и относится к грызунам, но все-таки не совсем крыса.

— Вы не верите в огромных крыс? — с неожиданной злостью прошипел господин Сидки. — Что ж, скоро вам представится возможность познакомиться с ними лично!

Глаза его метали молнии, нос навис надо ртом, как клюв какой-то хищной птицы. Несколько мгновений арестованный изучал его исказившееся лицо, потом примирительно поднял руки.

— Хорошо, — сказал он, — хорошо. Я сознаюсь в этом ужасном преступлении.

Лицо хозяина кабинета немедленно подобрело, и он снова заулыбался.

— Я сразу понял, что вы не такой дурак, чтобы портить себе жизнь из-за каких-то там драгоценностей, — сказал он со всем добродушием, на которое только способен полицейский начальник.

— Однако, — продолжал Загорский, — вам придется отвезти меня на место происшествия, я ведь должен показать, как именно я провернул ограбление. У нас в России это называется следственный эксперимент.

Секунду-другую господин Сидки глядел на него испытующе, потом хитро улыбнулся и погрозил пальцем. Вероятно, господин Загорский надеется сбежать во время этого самого следственного эксперимента. Но египетская полиция не так проста. Его повезут в наручниках в сопровождении двух крепких конвойных, так что сбежать он не сможет ни при каких обстоятельствах.

Загорский, однако, уверил, что он и не думает сбегать, его задача состоит только в том, чтобы установить истину и благодаря этому облегчить свою участь.

* * *

Спустя примерно час полицейский начальник и арестованный в сопровождении двух конвойных заходили в лавку достопочтенного Рахмани. Там их уже ждал сам хозяин магазина и приказчик Валид — оба взволнованные донельзя.

Войдя внутрь, Загорский попросил запереть двери в магазин изнутри, чтобы случайные зеваки не помешали их эксперименту. Приказчик немедленно исполнил его просьбу.

— Прекрасно, — сказал Загорский, который уже внимательно осматривал помещение и, кажется, остался доволен результатами своего осмотра. — Так я и думал с самого начала. Эта лавка почти так же неприступна, как средневековая крепость. Однако у всякой крепости есть своя ахиллесова пята.