4
Лодка оказалась жутко узкой и неудобной. Глеба, однако, это не слишком-то беспокоило. Беспокоило и пугало его другое. А именно — странность происходящего.
Теперь у него было время все тщательно обдумать.
Парень с волшебной гнилушкой в руках, мертвый оборотень, голодная тень, разорвавшая оборотня на куски и едва не утащившая Глеба в чащу… Ужас, который испытывал Васька перед ружьем… Ясно лишь одно: в реальности ничего этого быть не может. Не может, и все тут.
«Что происходит?» — в который уже раз спрашивал себя Глеб. На этот вопрос было всего два варианта ответа. Первый — Глеб Орлов, модный журналист, дебошир и бабник, сошел с ума. Значит, все, что он видел и видит, — это никакая не реальность, а всего лишь его галлюцинации.
Второй вариант — все это действительно происходит. И тогда слова профессора Земцова о странных смещениях пространства и времени в аномальной зоне обретают смысл. То есть… Он попал в прошлое.
Но насколько далекое это прошлое?
— Слышь, друг… А какой сейчас год?
— Двадцать пятый, ежели считать от Большого пожара в Белом Яру.
— А если считать от Рождества Христова?
— Как это?
— Не понимаешь? Ты не знаешь, кто такой Иисус Христос?
— А, ты про Иисуса, — понял Васька. — Это бог, в которого верят греки да болгары, и он все время плачет.
— А ты в него веришь?
Васька пожал плечами:
— Да на что он мне? Тетка Яронега сказывала, что Иисус чужой бог. А у нас и своих богов полно.
Глеб нахмурился. Плохо дело. Самые мрачные его догадки подтверждались. Поверить в то, что он реально попал в далекое прошлое, было сложно. Но еще сложнее было поверить в собственное сумасшествие. Галлюцинации не бывают такими яркими и убедительными. Деревья, трава, вода… Все это настоящее. И тварь, которую он убил у межи, тоже настоящая. К тому же он неплохо себя чувствует. Разве больной человек может себя хорошо чувствовать?
— Слышь, Васька? — снова окликнул он парня.
— Чегось? — отозвался тот.
— Я похож на безумца?
— Ты? — Парень вгляделся в лицо Глеба и покачал головой: — Не. Я видал безумцев, они не такие. Был у нас в деревне один безумец, Пузейка Рыжий, так он даже в лютый мороз голым бегал. И тараканов в рот запихивал. Ты не такой.
— Это верно, — согласился Глеб и вздохнул. — До тараканов пока дело не дошло. Послушай-ка, Василий… а в какой стране ты живешь?
— Ась?
— Живешь, говорю, где?
Васька улыбнулся:
— Где и все, в Хлынь-граде.
— Хлынь? — Глеб наморщил лоб, пытаясь припомнить, где он встречал это название. Что-то такое мелькало в подкорке, но толком вспомнить не удалось. Тогда Глеб продолжил допрос: — Васька, а этот твой Хлынь, он большой город?
— Немалый. Тут сам князь живет, посему и княжество наше Хлынским зовется.
— Хлынское княжество, — задумчиво проговорил Глеб. — Что-то я такого не… А какие княжества его окружают?
— Известно какие. Есть Кривичское, есть Радимичское, есть Голядь, а есть махонькое Пригорное… Разные. Иные и на княжества-то не похожи. Так, одно название. А ты почему спрашиваешь?
Глеб снова задумался. Наряду с известными названиями княжеств в Васькином перечне были и совершенно незнакомые. Может быть, Глеб попал в эпоху, когда формирование княжеств только началось?
Орлов вздохнул: черт его знает. Но, как бы то ни было, если он действительно каким-то невероятным образом попал в прошлое, то нужно расценивать это не как беду, а как невероятный шанс, который послала ему судьба.
Ну а если это сумасшествие… что ж, когда-нибудь галлюцинации пройдут, и он увидит перед собой белые халаты врачей. А покуда этого не случилось, нужно верить собственным глазам.
«Пусть будет, что будет», — подумал Глеб. А потом повторил это вслух:
— Пусть будет, что будет.
Эта простая фраза помогла ему успокоиться, но жутковатый осадок в душе остался. Во всем происходящем — будь то психическое расстройство или перемещение во времени, о котором говорил профессор Земцов, — было что-то патологическое, неправильное. И ощущение этой неправильности действовало на Глеба угнетающе.
— Васька! — снова окликнул он.
— Чего?
— Твое имя — оно ведь не славянское?
— Не славянское, — подтвердил парень. — У нас таких много. То еще при дедах наших случилось. Пришли к нам знающие грамоте люди из Македонской Булгарии. Подружились они с нашими властителями, буквам глаголицы их обучили. В их честь наши властители детишек своих нарекли. А там и прочие подхватили. И пошло-поехало. Дурное дело нехитрое, — заключил Васька.
— Погоди… — Глеб напряг память. — Скажи-ка, эти гости были христиане?
— Ну.
— Если не ошибаюсь, в Болгарии христианство приняли в девятом веке. А на Руси — в десятом. Значит, мы сейчас… где-то посередине? Уф-ф… — Глеб вспотел. — Бред какой-то. Этого не может быть.
— Чего не может-то? — не понял Васька.
— Пару дней назад я пил виски и болтал по телефону с Катькой Корольковой. А сегодня сижу в допотопной лодке с парнем, обутым в дырявые сапоги.
Васька обиженно просопел:
— Теперь тебе и ичиги мои не угодили. Вот погоди, разбогатею — куплю себе десять пар яловых сапог! Вот тогда и посмотришь, каким гоголем Васька Ольха ходить может!
Васька насупленно отвернулся и более на Глеба не смотрел.
5
До Хлынь-града добрались уже в плотных сумерках.
Широченные дубовые створки огромных городских ворот были распахнуты. У ворот стояли ратники, числом не менее пятнадцати, и о чем-то негромко переговаривались. На Ваську Ольху и Глеба они не обратили внимания, как на всякую входящую в город либо покидающую его шушеру.
Васька и Глеб миновали ряды низких, ветхих, похожих на собачьи будки избушек, в которых ютилась беднота. Потом прошли через площадь, мимо тесно громоздящихся дощатых лавок, балаганов, рогожных палаток. Торговцы уже убирали с шестов товары, навешивали на двери тяжелые замки. В калашном ряду, несмотря на сумерки, дымили печки, от них доносился запах пирогов.
На земле, у одной из лавок, сидел нищий. Завидев Глеба и Ваську Ольху, он протянул тощую грязную руку и тихонько и тоненько заблеял:
— Пода-а-айте убогому сиротке… с го-о-олоду помираю.
— Боги подадут, — небрежно сказал ему Васька Ольха.
Глеб чувствовал себя так, словно попал в чей-то сон. Все вокруг было нереально, сумеречно, как бы не по-настоящему. На душе у Глеба было так тоскливо, что он едва сдерживался от слез.
Васька Ольха что-то рассказывал, но Глеб слушал его вполуха. У рогожной палатки стояли, тихо переговариваясь, два бородатых мужика в летних кафтанах. В сумерках их тихие голоса были слышны отчетливо и ясно.
— Плохо стало жить, — с какой-то неизбывной печалью говорил один другому. — Скуднее, тревожнее. То одна беда, то другая. За охрану от оборотней — своя мзда, от волколаков — своя. Последнюю рубаху сыми, а отдай. А кому пожалуешься, кто защитит?
— Верно говоришь, — кивнул второй. — Совсем худо стало. Повез давеча в Яров-град на ярмарку шелку-сырца и зелья огневого. И опасничать не стал — дорогой обходной поехал, а все одно проклятые достали. Две лошади упыри разорвали. Товар пропал. Как сам ушел, ума не приложу.
— Да, дела… — горестно и тихо проговорил другой. — А рыбаки из-за русавок, я слыхал, совсем обнищали. В реку уже не ходят, а разбрелись врозь и нищенствуют… Скоро сами разбойниками станут. Темные времена настают, Главан.
— Темные, Маламир. Ой темные.
Заметив, что Глеб на них смотрит, мужики замолчали и уставились на него в ответ суровыми, неприязненными взглядами. Глеб поспешно отвел глаза.
— Гляди-ка! — сказал вдруг Васька и показал пальцем на большой дом со множеством окон и с большим красным коньком на крыше.
Над дверьми дома был прибит коровий череп. У невысокого крылечка, в грязи, с разбитыми в кровь физиономиями, валялись пьяницы. Некоторые из них были в одних портках.
— Это что? — спросил Глеб.
— Кружало, — объяснил Васька Ольха. — Изба питейная.
— Кабак, что ли?
Васька кивнул:
— Угу.
Глебу вдруг до смерти захотелось выпить. Он понял, что если не пропустит сейчас стаканчик-другой, просто сойдет с ума.
— Зайдем? — предложил он Ваське.
— Можно, — ответил тот. — А у тебя деньги-то есть?
Глеб качнул головой:
— Нет.
— А серебро?
— Откуда?
Васька улыбнулся:
— А на пальце что!
Глеб рассеянно посмотрел на свою левую руку и ответил:
— Кольцо серебряное.
— Ну, так сымай!
— А разве этого хватит?
— А то! На кувшин бражки да на ведро кашки!
Васька довольно засмеялся.
Распахнув тяжелую, обитую рогожей дверь, они шагнули внутрь кабака. В паре саженей от порога, за высокой деревянной стойкой, стоял толстый широкоплечий мужик.
— Кто это? — с опаской спросил Глеб.
— Озар. Кабацкий целовальник. Он здесь заглавный. С ним не шути, сурьезный мужчина.
Всю большую комнату занимали деревянные столы и такие же лавки. Глебу обстановка кабака, стилизованная под русскую старину, напомнила любимый спортбар «Пивная пена». Не хватало только больших телеэкранов на стенах и смазливых официанток. Да и вони такой, как здесь, там не было.