— Эй, ты! — окликнул он женщину. — Как тебя зовут?
— Евдокия, — ответила женщина.
Лицо его было сурово и напряжено. Рыжий незнакомец усмехнулся и сказал:
— А меня Рах. Ты не бойся, обычно я смирный. — Он перевел взгляд на мальчика. — Это твой сын?
— Да, — ответила Евдокия.
— Ясно. — Рах обежал взглядом стройную, высокогрудую фигуру Евдокии и дернул уголками губ. — А ты красивая, — сказал он вдруг. — Но черный платок тебе не идет. Хочешь пойти со мной?
Проповедница побледнела и разомкнула губы, чтобы ответить, но тут мальчик оторвал от своих глаз ее ладонь и уставился на рыжего Раха. Рах встретился с мальчишкой взглядом и вдруг замер с открытым ртом.
Несколько мгновений мальчик и рыжий незнакомец смотрели друг другу в глаза, и вдруг рыжий стал тихо пятиться и испуганно вжимать голову в плечи, словно увидел перед собой не мальчика, а ужасное чудовище.
Рука рыжего дрогнула, и он вновь потянулся за своим черным посохом. Озар уловил его движение, нахмурился и вдруг одним тяжелым прыжком перемахнул через стойку, с грохотом приземлился на половицы и быстро обхватил рыжего чародея сзади, не позволив ему достать посох.
— Бегите! — крикнул он Евдокии.
Проповедница вскочила с лавки, схватила мальчишку за руку и бросилась к двери. Рыжий чародей бился и чертыхался в медвежьих объятьях Озара, но тот держал крепко. Бражники продолжали лежать на полу и бормотать заклинания, с ужасом поглядывая на обугленные останки своих собутыльников.
Евдокия распахнула тяжелую дверь и выбежала с мальчишкой на улицу. Кружало за ее спиною наполнилось грохотом и криками боли и ужаса.
Проповедница подхватила мальчишку на руки и швырнула его в крытую сеном и рогожей телегу, на которой восседал сонный мужик в дырявой шапке. Мужик вздрогнул и с изумлением воззрился на Евдокию.
— Матушка, что…
— Гони, Матвей! — крикнула Евдокия и запрыгнула вслед за мальчиком на телегу. — Гони же!
От ее ужасного крика сонливость разом слетела с опухших век Матвея. Встрепенувшись, он яростно хлестнул лошадку по крупу и завопил:
— Н-но, пошла!
Лошадка встрепенулась так же, как возчик, и, резко взяв с места, суетливо зацокала копытами по утоптанной земле, стремительно покатив телегу на большак.
— Пошла! — подгонял лошадку Матвей. — Пошла, доходяга!
Телега выскочила на большак и, подняв серые облака пыли, стала быстро удаляться.
Из кружала выскочил рыжий оборванец. Одежда его была залита кровью, а глаза дико вращались. Он наставил на уезжающую телегу свой посох и подвинул палец к выпуклости на его боку, но затем вдруг передумал и убрал палец. Пристально посмотрев вслед уезжающей телеге, он опустил свой смертоносный амулет и с усмешкой проговорил:
— Еще увидимся, щенок.
Затем сплюнул себе под ноги, повернулся и снова зашагал к кружалу.
Войдя в кружало, рыжий чародей застал все ту же картину — перепуганные охоронцы лежали на полу, прикрыв головы руками, а Озар за стойкой, сдвинув брови, мрачно таращился на дверь.
Подойдя к стойке, рыжий незнакомец остановился и пристально посмотрел Озару в глаза. Затем спросил:
— Ты меня боишься?
— Да, — тихо проговорил Озар.
Рыжий усмехнулся.
— Правильно делаешь. По-хорошему, мне следовало бы тебя убить. Но ты мне нравишься. В отличие от трусливых скотов, прячущихся под столом, ты человек.
Озар молчал. Лицо его было непроницаемо спокойно, но на широком лбу выступила испарина.
— А теперь отвечай, — продолжил рыжий чародей, — ты хочешь, чтобы я сохранил тебе жизнь?
— Да, — тихо пробормотал Озар.
— Я не расслышал.
— Да! Хочу!
На узких губах незнакомца вновь появилась усмешка.
— Молодец, — похвалил он. — Теперь ты закроешь свое заведение на замок, я сяду на лавку, и ты мне подробно обо всем расскажешь.
— О чем я должен тебе рассказать? — тихо спросил Озар.
— Обо всем. Я первый день в этом городе и ничего о нем не знаю. Не хотелось бы попасть впросак. А пока ты не начал, налей-ка мне чего-нибудь выпить.
4
В чисто выметенной горнице с белеными стенами было еще светло, несмотря на то что солнце за окном стремительно заваливалось за черные вершины деревьев.
Матушка Евдокия отложила нож и отрезанный ломоть хлеба, чтобы накрыть мальчика одеялом и заботливо подоткнуть его со всех сторон.
— Чего ты его кутаешь, матушка? — проворчала старая Марфа, сидя с вязаньем на лавке, укрытой стареньким драным кафтаном. — В горнице и так жарко.
— Тебе жарко, а ему, может быть, холодно, — ответила проповедница. Она наклонилась к ребенку, вгляделась в его бледное лицо и тихо проговорила:
— Мальчик. Мальчик, посмотри на меня.
Тот не отозвался и не взглянул на Евдокию. Темные глаза его подернулись туманом рассеянности.
— Мальчик, мальчик, — снова проворчала из своего угла старая Марфа. — Назови его уже как-нибудь, матушка.
Евдокия покачала головой:
— Нет, Марфа. Я не знаю, какое имя ему дали при рождении. Что, если он крещен? Я не язычница, чтобы отваживать злых духов ложными именами.
— Негоже ребенку быть без имени, — упрямо повторила старуха, шевеля спицами. — Раз есть человек, значит, должно быть и имя. Это богоугодно.
Евдокия поморщилась.
— Ах, Марфа, оставь. — Она снова вгляделась в лицо лежащего мальчика, на этот раз еще тревожней, чем прежде. — Что с тобой, милый? Тебе плохо? Скажи мне, что у тебя болит?
— Ничего у него не болит, — проворчала старая Марфа. — Притворяется, чтобы ты дала ему варенья или меду.
— Этот мальчик не любит варенье.
— Все дети любят варенье, — возразила старая Марфа. — А он просто притворяется, что не любит. Только отвернись — вмиг утащит туес.
— Зачем?
— Как зачем? Да из хитрости. Знаю я таких хитрецов. С ними нужно держать ухо востро.
Матушка Евдокия вздохнула и задумчиво вгляделась в лицо мальчишки. Лицо это было спокойно и почти безмятежно. Однако на лбу прорезались тонкие, едва различимые морщинки заботы.
— Хотела бы я знать, о чем он думает, — с тихим вздохом проговорила Евдокия.
Несколько секунд она молчала, затем повернулась к Марфе и сказала:
— Сегодня в «Трех бурундуках» у Озара Снопа мы видели чародея.
Старуха пожала тощими плечами:
— Ничего удивительного. Нынче их много бродит по горам да весям.
— Там были какие-то ратники. Они пристали к нему, и он их убил.
— И это тоже не новость, — равнодушно отозвалась старая Марфа. — В кружалах каждый день кого-нибудь убивают. Не иначе бесы куражатся. Не ходила бы ты туда, матушка.
— Я ведь днем. И сбитень у Озара такой вкусный — как тут устоишь?
— Все равно.
Евдокия протянула руку и положила ее на бледный лоб мальчика.
— Странно, — тихо проговорила она. — Жара нет. Марфа!
— Чего еще?
— Нужно звать лекаря Елагу. Побудь с мальчиком, а я съезжу за ним.
— В своем ли ты уме, матушка? Лекарь Елага берет плату серебром и не лечит босяков да голодранцев.
— Мы не босяки, — сказала Евдокия.
Старая Марфа кивнула.
— Точно. Мы голодранцы. Артельщикам, что строят храм, за две седьмицы не плачено. Скоро они от тебя уйдут.
— Уйдут — закончим работу сами. У нас большая община.
— Большая? — Марфа усмехнулась. — Два десятка человек, из которых больше половины — бабы да старухи, а оставшиеся — немощные бродяги.
— Господь поможет нам, — сказала Евдокия. — Пригляди за дитем, а я обернусь за полдня.
Проповедница встала со скамьи, поправила платок и зашагала к выходу.
Как только дверь за Евдокией закрылась, старая Марфа преобразилась. Она положила вязание на стол и взглянула на дремлющего мальчика с такой ненавистью, какую даже невозможно было предположить в столь хрупком и морщинистом существе.
— Ну, что, бесенок? — хрипло проговорила Марфа. — Не дал тебе Господь покуражиться? Приковал к постели?
Мальчик молчал, глаза его были по-прежнему закрыты.
— Дьяволово отродье, — проговорила Марфа, сжав тощие пальцы в кулаки. — Нешто думаешь, я не знаю, откуда ты к нам пришел? Это ее ты можешь обманывать, а меня не обманешь.
Мальчик и на этот раз не откликнулся.
— Ничего… — проговорила тогда Марфа, чуть шепелявя подрагивающими губами. — Ничего… Господь поможет мне.
Хрустнув старческими артритными суставами, Марфа тяжело поднялась с кресла и медленно двинулась к кровати, на которой лежал мальчик.
Проходя мимо стола, старуха, не глядя, сгребла с него нож, которым Евдокия резала хлеб, и двинулась дальше.
— Меня не обманешь, — хрипло шептала она. — Я отправлю тебя обратно в ад, бесенок. Пусть твой отец-дьявол прожжет меня молниями, но я успею расправиться с тобой. Господь на моей стороне.
Подойдя к кровати, Марфа остановилась. Пристально вгляделась в бледное лицо мальчишки, затем обхватила рукоять ножа обеими тощими руками и стала медленно поднимать нож над головой.
— Господи Иисусе, помоги мне расправиться с бесом… — бормотала она дрожащим голосом. — Дай мне силы для битвы… Будь со мной… Я всего лишь орудие в руцех твоих…
И тут мальчик открыл глаза. Встретившись с ним взглядом, Марфа затряслась и смертельно побледнела, будто из нее внезапно выпили всю кровь. Тонкие морщинистые губы ее обвисли, нож выпал из разжавшихся пальцев и со стуком упал на пол, а вслед за ним на пол повалилась и сама старуха.