Ночная публика струилась мимо в обе стороны. По левую руку от Арсена возник лоток с варёной кукурузой. Затем три смурных косматых курда притащили картонную коробку, набитую самопальными магнитофонными записями. Нам по этническому признаку предложили Высоцкого. Мы предпочли Поликера и гордо ничего не купили (Нимроди заплатит только десятого, Дёма в долгах за “пежо”, см. выше). Кто-то, очень быстро пробегавший мимо, бросил в гитарный чехол запечатанную пачку солёных кукурузных хлопьев “Бамба” производства компании “Осем”. Лица́ благодетеля мы так и не разглядели. Скорее всего, за ним кто-то гнался.

— Конфетки, бараночки! — тряс кудряшками (они же — руно) ответственный график. — Словно лебеди-саночки…

— Спят усталые игрушки, — выводил жалобно экономический редактор. — Книжки спят.

— Yesterday love was such an easy game to play, — сетовал козлиным голосом лысый череп.

— Корчит тело России, — тревожил память поэта и между прочим солдата Михаила С. Генделева президент компании, сам почти русский офицер в изгнании с ограниченной ответственностью.

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла любимый город (может спать спокойно — не разобравшись в синтаксисе, дописала чья-то паскудная левая рука). И мы отправились домой, где “Самоучитель португальского языка” уже распахивался нам навстречу тринадцатым уроком. Фодо, фодес, фодер… И не было с нами в эту ночь той, что всплакнула бы под душем, повторяя одними губами последнюю нашу строфу:

я
обитатель будущего дна
гляжу как зажигается одна
и гаснет
и финальная волна
проходит над
стеной Иерусалима. [Бергот, Сван, Зигфрид, Белла и г-н Тест… — Бергот — персонаж цикла романов «В поисках утраченного времени» (1913–1927) французского писателя Марселя Пруста (1871–1922); прототипом ему послужил философ А. Бергсон. В ночь накануне своей кончины писатель продиктовал собственные размышления о смерти, заметив: «Это пригодится для смерти Бергота». Сван — другой персонаж того же цикла. Предметом изображения в этих романах является субъективное преломление действительности в восприятии героев, внутренняя жизнь человека. Сартр начал читать Пруста в первом классе лицея и именно от него заимствовал идею социальной «среды», идею принадлежности одних людей — к мелкой буржуазии, других — к знати или к крупной буржуазии, а также идею необходимости для писателя принадлежать сразу к нескольким «средам». Зигфрид и Белла — герои романов Ж. Жироду (см. комментарий I-28); «Зигфрид и Лимузен» (1922) — история о том, как потерявший память в результате фронтового ранения во время Первой мировой войны французский журналист попадает в Германию и возвращается к жизни немецкими врачами с убеждением в том, что он является немецким героем; «Белла» (1926) — история женщины, по имени Белла, органически чуждой духу прагматизма и меркантильности. Г-н Тест — герой книг П. Валери (см. комментарий I-19) «Вечер с г-ном Эдмоном Тестом» (1896) и «Письмо госпожи Эмилии Тест» (1926) — воплощение доведенного до крайности интеллектуализма.]

И слава богу, что не было.

Всю жизнь — взаймы

[19.04.1991. “Время”]

Слово “машканта” — явно арамейское по своему происхождению — большинство новых репатриантов выучивают ещё в Советском Союзе, раньше, чем “савланут” или “беседер”. О банковских ссудах на приобретение жилья подробно рассказывают информационные листки министерства абсорбции, раздаваемые в генеральном консульстве, цветные рекламные проспекты ипотечных банков и те израильтяне, которые, пользуясь растерянностью советской власти, заполонили Москву в последние годы. [На очереди Натанаэль и Менальк. — Натанаэль и Менальк — персонажи своеобразной апологии освобождения от пут цивилизации и морали — книги «Яства земные» (1897) французского писателя Андре Жида (1869–1951), оказавшего заметное влияние на французских писателей первой половины века; к моменту публикации книги Сартра он был еще жив. Сартр ценил в Жиде прежде всего его умение столь мастерски представить, в пределах одного повествования, различные точки зрения, что удовольствие доставлял сам процесс собирания в единое целое кусочков истины, которые были доступны сознанию разных персонажей.] [Валери, с двадцати пяти лет начавший публиковать посмертные книги… — Намек как на приверженность П. Валери (см. комментарий I-19) устоявшимся классическим традициям, так и на то, что после публикации в юности поэмы «Молодая парка» (1917) и сборника стихов «Очарования» (1922) (произведений, принесших ему славу и место во Французской академии, куда он был избран в 1925 г.), Валери фактически оставил поэзию.] […Мальро вызывает скандал. — Мальро, Андре (1901–1976) — французский писатель и политический деятель; он искал пути преодоления трагизма судьбы посредством идеи «революционного братства» и участия в антифашистской борьбе (этим исканиям посвящены его романы «Удел человеческий», 1933; «Годы презрения», 1935; «Надежда», 1937). В 1930 г. 29-летний Мальро произнес знаменательные слова: «Между восемнадцатью и двадцатью годами жизнь — рынок, где ценности покупаются не на деньги, а на поступки. Большинство людей не покупает ничего». Сам Мальро всю жизнь был удачливым, щедрым на поступки покупателем, и его имя нередко связывали со скандалами: так, бытует легенда о Мальро как об участнике китайской революции, едва ли не герое Кантонского восстания 1925 г. и шанхайских событий 1927 г. Другая легенда — о его миссии по изысканию археологических ценностей в Камбодже. Он действительно побывал в Индокитае с намерением похитить барельефы древнего кхмерского храма, но едва неудачливый авантюрист вывез их из джунглей, как его задержали и отдали под суд, обвинив в похищении национальных сокровищ. В годы национально-освободительной войны испанского народа (1936–1939) он командовал республиканской авиационной эскадрильей, в 1944–1945 гг. — отрядом французских партизан и добровольческой бригадой, в 1959–1969 гг. он был министром культуры в правительстве Ш. де Голля. Мальро блестяще удавалась роль возмутителя спокойствия как по масштабам и размаху, так и по яркости исполнения и многоплановости. Ближе всего был Сартру его роман «Надежда» — и «пророчеством Апокалипсиса», и тем, как в нем показан антагонизм между энтузиазмом и дисциплиной, и разработкой новых для литературы тем, таких как отношения между индивидуалистической моралью и политикой и как возможность сохранения гуманистических ценностей в условиях войны.]

Сама идея ссуды в сорок — а то и больше — тысяч долларов, которую государство одалживает любому новоприбывшему, звучит поначалу дико для человека, не получившего в родной гострудсберкассе за всю жизнь и одной копейки в кредит. Однако первый шок преодолевается легко, и перед репатриантом встаёт другой вопрос: взять машканту по закону можно, а вот по карману ли будет её возвращать?

— Вы журналист? Про алию пишете? — Во взгляде моего собеседника появился вызов. — А про машканту вы пишете?

— Случается. А что?

— А вы пробовали с карандашом в руках подсчитать, возможно ли эту машканту выплатить? Я вам говорю как профессор математики: выплатить её невозможно. При самых льготных условиях. Потому что индекс, к которому привязана машканта, растет быстрее вашей зарплаты — и намного быстрее. Вот посмотрите: в 1989 году индекс вырос на 20 %. Стало быть, взятые вами 100 тысяч превратились в 120. На следующий год — ещё 20 %. Вы должны уже 144 тысячи. На следующий год — уже 172 800. А ещё через год — 207 360 шекелей. Стало быть, долг ваш за четыре года удвоится. А зарплата удвоится? Как вы думаете? И ещё: надеетесь ли вы, что ваша зарплата за ближайшие шесть лет учетверится? Что за будущие восемь лет она возрастет в шесть раз? Машканта, заметьте, будет расти именно такими темпами.

— И что будет?

— Напрасно вы пропускали в школе уроки математики, молодой человек. Иначе вы бы поняли из моих расчётов, что любая машканта уже в первое десятилетие её возврата начинает превышать любую зарплату. Это при неизменной инфляции. А если инфляция подскочит, скажем, процентов до тридцати? Кстати, вам известно, какую сумму денег возвращает через 30 лет человек, который взял в 1990 году льготную олимовскую машканту в 74 тысячи шекелей?

— Это уже высшая математика…

— Ничуть. Это арифметика. Суммарный возврат составляет при нынешнем уровне инфляции около 550 тысяч шекелей. У вас нет впечатления, что жалко покупать 72 тысячи за 550 тысяч? И это, напоминаю, только льготная — а на неё, как известно, никакой квартиры сегодня не купишь. Даже в пустыне Негев. Даже в арабском квартале, извиняюсь за выражение.

— Что же вы предлагаете?

— Не брать машканту! Сам не возьму и другим не советую. Лучше уж всю жизнь на съёмной квартире.

— Но послушайте, ведь все же её берут, эту машканту! И не похоже, что все израильские квартировладельцы сидят в долговых тюрьмах…

— Ипотечные ссуды, привязанные к индексу потребительских цен, были введены не более 10 лет назад, — терпеливо объяснил мой собеседник. — И даются эти ссуды сроком на 30 лет. Так что во всём Израиле нет ни одного человека, который уже погасил бы целиком прикреплённую машканту. И во всём мире тоже нет, поскольку во всём мире не существует ссуды, прикреплённой к индексу потребительских цен. В развитых странах такие ссуды выдаются под 9–10 % годовых — и точка.

— А инфляция?

— В США, например, не более 8 % со времени прихода к власти Рейгана. Но ведь инфляция — это обесценивание денег, то есть синхронный рост цен и доходов населения. А индекс — это рост одних только цен; доходы при этом расти совершенно не обязаны. Согласитесь, что между плавным обесцениванием национальной валюты и резким обесцениванием индивидуальных доходов есть немалая разница…

Мой собеседник, в прошлом доцент кафедры вычислительной техники в одном из московских институтов, а ныне работник небольшой компьютерной фирмы, приехавший в Израиль в феврале 1989-го, машканты до сих пор не взял, продолжая снимать за 450 долларов трёхкомнатную квартиру под Тель-Авивом. Его рассуждения впервые заставили меня усомниться в привлекательности льготных ипотечных ссуд. Впоследствии такие же выкладки мне приходилось слышать неоднократно.

Разговор происходил в октябре минувшего года на пляже Холона под шум прибоя и песню Иланы Авиталь “Как хорошо, что вы приехали”. А месяц спустя израильские банки сообщили: из 150 тысяч репатриантов, прибывших из СССР до декабря 1990 года, лишь 400 человек воспользовались правом на льготную ипотечную ссуду — машканту. Видимо, мой случайный собеседник с холонского пляжа оказался не одинок в своей оценке.

С тех пор многое изменилось. Число новых репатриантов, решивших обзавестись квартирой, существенно возросло в последние месяцы. Некогда безлюдные отделы ипотечных ссуд крупных банков заполнились посетителями. У дверей кабинетов звучит русская речь. Принцип, тем не менее, остался тот, на который указывал мой холонский собеседник: размер ежемесячного возврата полученной ссуды зависит от роста индекса потребительских цен. Следовательно, даже если начальный возврат на ссуду в 74 000 шекелей составляет 207 шекелей в месяц, то через 8 лет тот же возврат будет составлять уже более 1300 шекелей. А 74 000 — это ещё далеко не та сумма, на которую можно рассчитывать купить квартиру (для сравнения: средняя квартира в Израиле стоит 189 480 шекелей: в Иерусалиме средняя стоимость — 237 737 шекелей, в Тель-Авиве — 272 281 шекель, в Хайфе — 99 478 шекелей).

Оставшаяся — не льготная — часть ипотечной ссуды выдаётся под проценты в дополнение к привязке к индексу цен. На проценты набегают ещё проценты (на иврите этот процесс называется “рибит де-рибит”) — в итоге долг по дополнительной ссуде опережает долг по основной ссуде и… Хватит о грустном!

На что рассчитывают люди, которые, несмотря на вышесказанное, всё же берут ипотечную ссуду?

Игорь, 36 лет, из Москвы, в Израиле работает электронщиком: “Конечно, её нельзя выплатить. Я и не собираюсь её выплачивать. Израиль — это страна чудес. Случится чудо, и долги мои простятся”.

Михаил и Света из Ленинграда, устроились инженерами в государственные фирмы в Иерусалиме: “Нам объясняли, что никто не требует выплачивать всю сумму целиком. Просто платишь её 30 лет, а потом она списывается. Нам так рассказывали знающие люди”.

Тамара, 25 лет, из Киева, временно не работает: “Я куплю сейчас квартиру, буду её сдавать и из этих денег выплачивать возврат в банк. А потом квартира поднимется в цене в два-три раза, я её продам, выплачу ссуду одним ударом и останусь с приличным «наваром»”.

Фёдор, 26 лет, из Ленинграда, открывает собственное издательское дело: “Я в Израиле долго не задержусь — лет шесть-семь максимум. Всё это время платить аренду мне просто накладно — дешевле купить квартиру, выплачивать возврат, а потом продать квартиру и вернуть ссуду”.

Во всех ответах — полное нежелание сесть с карандашом и посчитать собственные шансы в этой безвыигрышной лотерее. Общественный климат давит: покупай, завтра будет поздно, завтра не останется квартир, кончатся ссуды, утроятся цены. Покупай, покуда не настало завтра!

Представители банков обходительны и оптимистичны: “Ну и что же, что возврат растёт! Зарплата ведь тоже на месте не стоит! Кроме того, мы следим, чтобы начальный возврат не превышал четверти от зарплаты получателя ссуды. Это значит, что до размеров всей зарплаты выплата не дойдёт никогда! Во всяком случае, нам о таких случаях неизвестно”.