— Знаешь, а мне кажется, что это именно то, что тебе нужно. Тебе пора начать думать о себе самой. Это очень важно, особенно сейчас. Думаю, Алиса достаточно большая девочка, чтобы понять, что её маме иногда тоже надо немножко развеяться. А вы как думаете? — обратилась Анна к остальным и с таким видом перелистнула свой ежедневник, словно моё мнение уже ничего не значило. — Номера в гостинице и всё остальное я беру на себя, — добавила она, — обожаю планировать такие поездки!

Вот так было решено, что следующая встреча книжного клуба состоится в Барселоне, и я была не в силах что-либо изменить. Внезапная усталость навалилась на меня.

Наконец вечер подошёл к концу. Петра, которая уходила последней, остановилась на пороге, словно хотела что-то сказать, но запнулась и промолчала. Я почувствовала облегчение. Ещё одного совета или пожелания я бы просто не выдержала — взорвалась бы. Интересно, догадались ли они, как я подавлена? Заметны ли на моём лице следы бессонных ночей? Видели ли подруги из окон своих вилл, что ночник в моей спальне уже много ночей совсем не гаснет? Скорее всего, нет. Мне удавалось выглядеть как обычно, и никто, кажется, не подозревал о том, что на самом деле творилось в моей душе.


Я вернулась на веранду. Пошарила взглядом по столику в поисках спиртного. Уму непостижимо, как пять женщин умудрились вечером в будний день всего за пару часов прикончить четыре бутылки красного вина. По части выпить Луиза превосходила всех. Она преспокойно выдула одна целую бутылку — и при этом ни в одном глазу. Ни руки не дрожат, ни язык не заплетается. Я слила остатки из бокалов в один и откинулась на спинку дивана. В конце концов, мне хотелось просто насладиться вином, почувствовать его аромат и мягкий вкус, тепло, растекающееся по замёрзшему телу. Огонь почти погас, в камине вспыхивали и тлели красные угольки. Я смотрела на них и думала о Петре и её сумке «Биркин». Сегодня вечером она пришла не с ней, ограничилась лишь простой матерчатой сумкой через плечо. Наверное, это было правильно, кто ходит в гости к соседям с «Биркин»? Виикен — не Голливуд, а Стокгольм — не Лос-Анджелес.

Я посмотрела на пламя сквозь стекло бокала. На пальце сверкнуло обручальное кольцо. Заложить его тоже, только не за Лондон, а за Барселону? Нет. Нам с тобой нужно есть, ездить и платить за дом, доченька. Барселона исключена. Я и так уже пережила стресс, закладывая твоё кольцо.

В ломбард я вошла со странным чувством смущения и горечи, приблизившись к юной девушке в окошке с бронированном стеклом, спросила: «Это у вас тут торгуют горем?»

Девушка надулась. Её длинные акриловые ногти с лиловым лаком обиженно стукнули по столу, когда она открывала коробочку.

— Это просто кольцо и всего лишь. Хотите сказать, что судебный пристав лучше?

Возразить было нечего. Прощай, кольцо-трофей. Смогу ли я выкупить тебя? Неизвестно.

Я больше не способна была сопротивляться глухому отчаянию, которое душило меня все последние недели. Я почти перестала спать по ночам и не находила себе места днём. Такое чувство, словно сутками напролёт сидишь, уткнувшись лицом в стену, и куда бы ни поворачивалась — всюду стена.

Я сделала ещё один глоток вина, подняла взгляд на картину, висевшую над каминной полкой, ты, конечно, её помнишь. Она висела здесь с тех самых пор, как мы въехали в наш прекрасный дом. Пикассо. Красивая литография в раме, изображавшая немного неуклюжего, но трогательного Арлекина, который печально взирал на чёрную шапочку у себя в руке. Фон бирюзово-серый, слева — драпировка из тёмно-красного театрального занавеса. Очень красиво. Но эта картина всегда вызывала у меня противоречивые чувства. Это память о моём отце Фредрике, которого не стало, когда я была младше, чем ты, дочка, сейчас.

Мне было тринадцать, и эта литография — всё, что от него осталось. В каком-то смысле он даже не был мне настоящим отцом. Я родилась в результате короткого юношеского увлечения, и родители даже никогда не жили вместе. Фредрик закончил художественное училище в Копенгагене, но художником так и не стал. Вместо этого он открыл собственную галерею и начал находить и продавать предметы искусства. Однако жизнь диктовала свои правила. Нередко Фредрик оставался на мели. В такие времена он сдавал свою квартиру, а сам спал на диване в галерее. В его жизни было много всевозможных авантюр. И никто из жителей Виикена, те, кого мы знаем и с кем дружим, никогда не опускался так низко, но и не взлетал так высоко, как он.

Предложение купить литографию Пикассо Фредрик получил от хозяина одной антикварной лавки и по совместительству своего старинного приятеля, который решил уйти на покой и переехать жить в деревню. Этот старик был просто без ума от картины, но, несмотря на то что она была ему очень дорога, он решил не упускать своей выгоды и подзаработать на ней. Фредрик уплатил деньги, вскоре нашёлся покупатель, но, когда картину осматривал оценщик, оказалось, что она была подделкой, невероятно искусной, но всё же подделкой, и даже рама стоила больше, чем сама картина. Ещё один приглашённый оценщик пришёл к такому же выводу. Фредрик был раздавлен и уничтожен. Предательство друга потрясло его гораздо больше, чем выброшенные на ветер деньги. Нищета — не страшно, предательство — куда страшнее.

Должно быть, обида на друга сделала своё чёрное дело. Вскоре у Фредрика обнаружили рак, и незадолго до смерти он послал литографию Пикассо нам с мамой. К посылке он приложил длинное письмо, главная мысль которого сводилась к следующему: не повторяй моих ошибок, дочка, нищета и предательство унизительны. Выбери свою дорогу в жизни. И пусть эта картина послужит тебе уроком.


Литография всю жизнь была рядом со мной. Сначала висела в моей комнате, когда я была подростком, потом в студенческом общежитии, потом в первой собственной квартире в Кунгсхольмене, потом в первой с Эриком совместной квартире в Васастане и, наконец, здесь, на вилле в Виикене. Несмотря на то что с картиной были связаны тяжёлые события, я всегда видела в ней напоминание об отце и его всепоглощающей любви к искусству. Даже поддельная, эта картина всё равно дорога мне.

Когда у нас бывали гости и после ужина мы приглашали их на веранду выпить грога, Эрик любил поговорить об этой диковине. Забранные узорной решёткой окна, роскошный диван, пламя свечей и огонь в камине создавали таинственную и уютную атмосферу, в которой так и тянуло провести остаток вечера. Эрику нравилось рассказывать гостям историю картины. Однако по некоему молчаливому соглашению, заключённому между нами, он мог открывать только часть правды. Сидевшие на диване гости почти сразу же замечали картину, потому что она висела в самом центре веранды, прямо над камином.

— Это Пикассо, — важно пояснял Эрик. — Литография. Отец Каролины торговал предметами искусства и завещал картину ей.

И так с каждым гостем. Звучало действительно неплохо. К тому же Эрик тем самым мог привлечь к себе общее внимание, показать, что он тоже причастен к высокому миру искусства, что не имеет ничего общего со скучными сделками купли-продажи, которыми он занимался в повседневной жизни.

— Ой, ну надо же, как интересно! — неизменно следовала реплика со стороны женской аудитории. — Ты никогда об этом не рассказывала, Каролина. Какая прелесть! Вот от кого ты, должно быть, унаследовала свой превосходный эстетический вкус.

— У него была своя галерея? — спрашивала другая.

— Да, но он умер, когда моя Каро была ещё подростком, но, не правда ли, картина прекрасна? Эти тона, этот поникший взгляд…

Эрик обожал разыгрывать из себя этакого знатока, несмотря на то что был абсолютно несведущ в вопросах искусства. Что же касается подлинности картины, то никому даже в голову не приходило в ней усомниться. Во время подобных разговоров я обычно сохраняла молчание. И вмешалась только раз. Мы пригласили тогда в гости Юхана, одного из старинных приятелей Эрика, который только что развёлся с женой. И, как это бывает со старыми друзьями, мужчины порядком выпили. После ужина Юхан высоко поднял свой стакан с виски и, глядя на картину, произнёс тост:

— Выпьем же за этот шедевр Пикассо! Чёрт побери, просто в голове не укладывается. У вас есть настоящий Пикассо, чтоб его!

Эрик громко захохотал и хлопнул приятеля по спине:

— Это не настоящий Пикассо, чтоб ты знал. Настоящий в музее висит!

— Да что ты говоришь, дружище! Хочешь сказать, что эта картинка всего лишь липа? А я всегда думал, это подлинник, — расстроился Юхан. — Докажи, что это подделка! — внезапно предложил он и ухмыльнулся.

Я в это время была на кухне и слышала разговор краем уха, но тут сразу к ним вернулась. Было, правда, уже слишком поздно.

Эрик пьяным заплетающимся языком рассказывал ту часть истории, о которой мы договорились умалчивать:

— Отца моей Каро крепко надули. Он был экспертом по части искусства или что-то в этом роде и купил картину за сумасшедшие бабки, но она оказалась фальшивкой. Вообще её отец был мрачным пьянчугой, придурком, который спустил все свои деньги непонятно на что. Моя жёнушка осталась смолить дешёвые сигаретки в компании тупой мамаши, когда сам он подыхал от рака лёгких.