Когда они уже выходили на улицу, в холодный ирландский осенний день, мудрая мысль наконец пришла одному из них в голову:

— Он умер в ночь с тридцать первого на первое? — внезапно спросил Кэл, когда они снова проходили по той улице, что шла к реке.

Доу вздернул брови:

— Я полчаса назад это сказал…

Кэл радостно повторил, хлопая себя по ноге:

— Ну вот, тридцать первое октября!

И, когда его гений остался не понятым никем из присутствующих, оглядел их и пояснил:

— Ну вы чего! Хеллоуин же. День Всех Святых!

«Реально пугающий костюм? Мне достаточно просто прийти в своей обычной одежде». Мэйси всегда говорила примерно так, просто слова подбирались каждый год разные. Тем не менее Хеллоуин был единственным праздником, который она отмечала добровольно. На День благодарения она последняя спускалась к столу, Рождество казалось ей утомительным, а пасхального кролика она и вовсе с детства ненавидела. Хеллоуин ей нравился: они до ночи резались в «Теккен» или смотрели слэшеры, названивали ее придуркам-одноклассникам и дышали в трубку, объедались «Чанки-манки» из большого ведра. Как-то раз, пнув тыкву на подъездной дорожке мистера Грэхема, самого раздражающего из соседей, Мэйси спросила: «Почему возможность переодеться в костюм из комиссионки вызывает у всех такой ажиотаж?» Джемма не помнила, что тогда ей ответила.

Сейчас бы она сказала что-то вроде: «Ну, это единственная ночь в году, когда мы приглашаем наши страхи на вечеринку, не так ли»

Раньше ей тоже нравился Хеллоуин.

По пути в гостиницу Норман сказал, что Хеллоуин — это кельтский праздник Самайн, или, по-ирландски, Саунь. День Всех Святых, конечно же, — это милые диктаторские замашки христианизации, но, вообще-то, кельты праздновали в это время наступление зимы и время сбора урожая. Дальше Норман пустился в разъяснения про различие «островных» и галльских кельтов, про геном и гемохроматоз, про уничтожение древнейшего населения острова в дремучие тысячи лет до нашей эры — словом, снова заговорил на своем языке выпускника Лиги плюща. Естественно, Джемма все прослушала.

Мужик, умерший на Хеллоуин в стране, откуда этот праздник берет начало, — так себе шутка для так себе шутников, но Джемма вполне могла представить такую иронию. Где бы они могли столкнуться с нечистью, промышляющей в Хеллоуин, как не на его родине? Блеск.

Тем не менее и Суини, и Купер пропали позже — почти через две недели после Хеллоуина, и Джемму больше заинтересовал подозрительный лесной заповедник прямо под боком. Поэтому в номере, пока Норман сел запрашивать доступ к базам ирландского Управления, Джемма развалилась на кровати и попыталась вникнуть в информацию, которую он успел нарыть по парку, когда торчал в отеле.

— Где ты нашел принтер, если никуда не выходил? — ворчливо спросила она, окопавшись в распечатках.

— Владелец гостиницы любезно разрешил мне воспользоваться тем, что в его офисе.

— Да? А мне показалось, что мы его раздражаем.

— Ты — да, — весело отозвался Норман, — а я нравлюсь людям.

Тут и не поспоришь.

Объем нудятины в распечатках превышал допустимые значения, заставляя глаза Джеммы слипаться в знак протеста. Одно из немногих мест в Ирландии… лес на какое-то сумасшедшее количество акров… снова лес… конец ледникового периода, десять тысяч лет… бронзовый век, добыча золота… принадлежал графскому семейству Фогарти, пока не отошел в государственное пользование… Ну и что из этого ей нужно? Пока Джемма натужно вчитывалась, Кэл успел выйти из душа и снова уйти, Доу — вернуться в номер, а она так и не нашла ничего, что помогло бы отыскать Суини и Купера. Никаких тебе историй про мистические случаи, никаких легенд и страшных слухов. Ирландия, будто решив оставаться унылой до самого конца, отказывалась открывать Джемме свои секреты и только вгоняла в дрему.

— У ирландцев по поводу Хеллоуина ничего, — повернувшись к ней, стянул с носа очки Норман. — Их спец уверил меня, что не было случаев, подтверждающих, что за последние двадцать лет в этой округе происходило что-то по нашему профилю. Впрочем, не знаю, насколько глубоко он копал. Судя по звукам стрельбы, ему было не до меня.

Джемма протерла глаза.

— И что ты делаешь, когда в базах ничего нет?

— Как что? Лезу в «Википедию», конечно.

В этот момент вернулся Кэл, которому Джемма дала задание узнать у хозяина гостиницы, какие в этом городе водятся пабы, и плюхнулся на соседнюю кровать, размахивая листочком.

— Пиво или виски?

— Не смешивая? — отозвалась Джемма. — Тогда я пас.

— Полностью солидарен, коллега. — Кэл важно кивнул. — Здесь две питейные, в одной классное пиво, другая сама варит виски. Предлагаю не ограничивать себя и вечером наведаться в обе. Совершить питейный проманад… — Он помолчал, но так и не дождался реакции — Норман что-то увлеченно гуглил — и разочарованно вздохнул.

На одной распечатке Джемме попались старая карта парка Килларни и несколько фотографий — симпатичный особняк графов Фогарти и их семейный герб, какая-то птичка в обрамлении завитушек. Нашлись еще фотографии водопадов, трех центральных озер парка, вековых дубовых рощ и каких-то именитых ирландцев на фоне невыразительных пейзажей. Джемма со вздохом почесала лоб. Не нужно было думать, что можешь оказаться умнее Нормана: если он за два дня ничего не нашел, то куда уж ей. Она сползла по спинке кровати, окончательно принимая горизонтальное положение. Если не работали базы данных и интернет — время обращаться к местным старожилам. Джемма надеялась, что примерно такой же путь проделал и Суини: именно поэтому сегодня вечером они отправятся на проманад.

Джемма прикрыла глаза. Очнулась она, когда раздался голос Нормана:

— Ну, кое-что есть, но негусто.

— Почему «Википедия»? — с легким презрением спросил Доу. В комнате снова стоял запах табака. Надо сказать придурку, чтобы катился в свой номер…

— Всегда нужно начинать с базовых источников, — дружелюбно ответил ему Норман. То, с какой легкостью он игнорировал выбешивающую спесь засранца, делало ему честь. — Так, посмотрим… Хм… Ну, вот что интересно: …согласно Оксфордскому словарю фольклора, Самайн был праздником одновременно для всех народов Британских островов и прочно ассоциировался со… Ага, — он помрачнел, — со смертью и сверхъестественным. В то же время нет никаких доказательств того, что в языческие времена праздник имел какое-либо особое значение, кроме сельскохозяйственного и сезонного… В Ирландии и Шотландии его иногда называли «праздником мертвых», устраивались жертвоприношения. Нет фактических доказательств, но считается, что в жертву на Самайн приносили первенцев, золото и животных… В эту ночь умирают люди, нарушившие свои гейсы… Так, гейс. Привет, ссылка на гейс… Посмотрим, что ты такое и нарушил ли наш мертвый друг какой-нибудь такой… Ага. Гейс — распространенная в древности разновидность запрета-табу в Ирландии… Очень длинное описание, вам будет неинтересно… — Он помолчал с минуту, и за эту минуту Джемма почти умудрилась снова провалиться в сон. — Итак, ладно, гейс — это что-то вроде обещания, данного самому себе, обществу или высшей силе. Обещания у каждого свои, разные, начиная с «не смотреть через левое плечо», «не есть мяса», «не пускать после захода солнца ни мужчину, ни женщину»…

Покачиваясь на волнах дремы, Джемма уловила последние слова. Не есть мяса? Какой дурак откажется от Канзас-стейка?.. Точно, стейк — вот чего хотелось. Огромного стейка средней прожарки. Доставки тут нет, так что за ним придется выйти из гостиницы… На улицу… Свернуть на дорогу… Чтобы куда-нибудь дойти, нужно идти по дороге, конечно же…

— Я еще поищу… Вот, смотрите, еще на Самайн друиды жгли костры из рябины, чтобы говорить с духами…

И вдоль этой каменной стены, увитой плющом… Камень такой холодный под рукой. Ладно, еще шажок…

Башня возвышалась над ней, словно столб черного огня, уходящий в небо. Джемме казалось, что она не сможет рассмотреть ее вершину, даже запрокинув голову. Камень был черным, таким черным, словно сделан из самой черноты. А потом стало ясно, что это и не камень вовсе: чернота шевелилась, извивалась, была живой. Джемма зачарованно протянула руку, чтобы дотронуться, но…

В окне на втором этаже кто-то стоял. Джемма нахмурилась. Кто живет в этой черной башне? Так много тумана, она даже не видит, как в нее войти… Слишком много, откуда он только ползет, как кисель, эй, погоди, она же сейчас утонет!..

В окне стоял Теодор Купер.

Он раскинул руки, словно приглашал ее обняться — или полюбоваться богатым убранством. Ковры, деревянные шкафы, позолоченные узоры на колоннах… Купер стоял, словно застывший. Отсвет старинных медовых ламп высвечивал золотом его кожу и глаза… Купер будто был сделан из золота. Выкован. Изготовлен, словно демонический золотой телец.

В его золотых глазах не было ничего. Ни веселья, ни злобы, ни Времени, ни Пространства, ни огней Белтайна, ни отблеска человеческого…

А потом Купер открыл рот.

И закричал.

— …Убери от меня эту штуку, психичка, — послышалось сверху. Кажется, этот голос разговаривал с ней довольно давно. Стоило Джемме об этом подумать, как голос стал гораздо отчетливее: — Да положи ты гребаный…